теоретические и религиозные принципы не совпадают с нравственными. В работе
“О единственно возможном доказательстве бытия бога” (1763) он напишет:
необходимо, нужно быть убежденным в существовании бога, но вовсе не столь
необходимо доказать это. Если человек совершает какой-либо нравственный
поступок из-за боязни воздаяния за гробом, то, по мысли Канта, на самом
деле это безнравственно, так как богу тогда подчиняются, как подчиняются
деспоту; “тогда это вовсе не грех, а политичное неблагоразумие” [2, т.1,
с.508]. Не подобное корыстное благоразумие и непрактическое благоразумие
являются источником нравственности. Нравственный императив (так в эти годы
уже называет нравственные требования немецкий философ) ценен сам по себе и
поэтому безусловен: ”Цель при моральном императиве в сущности неопределена,
поступок определяется не целью, а восходит к свободному выбору, цель же
может быть какой угодно. Моральный императив повелевает, таким образом,
абсолютно, невзирая на цель”[2, т.1, с.569]. Мораль указывает,
следовательно, на внутреннюю абсолютную человеческую самоценность; она
выходит за границы познавательного отношения, не включается в компетенцию
теоретического разума. В ранние годы Кант приходит к выводу о
несовместимости нравственности и счастья: их синтез — благо, но это лишь
идеал, и, “поскольку таковой не может быть достигнут людьми”, “он основан
на вере в божественное содействие”, это — идеал, который не может быть
достигнут. Так рождается знаменитая нравственная кантовская антиномия.
Согласно Канту, существует множество хороших нравственных качеств,
нравственных чувств, которые можно даже оценить как благородные, хотя в
собственном смысле слова они не относятся к настоящим добродетелям.
Например, чувства сострадания или благожелательности прекрасны и, однако,
слепы и слабы. “Напротив, если благорасположение ко всему человеческому
роду вообще стало для вас принципом, которому вы всегда подчиняете свои
поступки, то любовь к нуждающемуся остается, но теперь она с некоторой
высшей точки зрения поставлена в истинное отношение ко всей совокупности
ваших обязательств”[2, т.2, с. 137]. Ведь невозможно, чтобы наше сердце
исполнялось нежным участием к каждому, иначе добродетельный человек, вечно
проливая слезы, превратился бы в мягкосердечного бездельника; услужливость,
сострадание, мягкосердечие по отношению к одним превращается в
несправедливость по отношению к другим людям. Вот почему, согласно Канту,
“истинная добродетель может опираться только на принципы, и, чем более
общими они будут, тем возвышеннее и благороднее становится добродетель” [2,
т.2, с.138]. Эти-то общие принципы Кант и являются истинной добродетелью, в
то время как сострадание, услужливость и т. п. заслуживают название лишь
адаптированной (так сказать, облегченной) добродетели. Так рождается
антиномия чувств и разума, счастья и долга.
Невозможно замкнуть все многообразие проблем, поставленных Кантом в
этике, на деятельности чистого разума. Поэтому в последние годы отмечается
тенденция рассматривать физические, социальные, терминологические аспекты
его практической философии. В частности, большое внимание уделяется анализу
проблемы деятельности, условия реализации свободы.
Свобода и этика
“Для того, кто привык к свободе, нет
большего несчастья, чем быть отданным во власть
такого же существа, как он, которое может
принудить его отказаться от своей воли и делать
то, что он хочет”
И.Кант
Свобода — “нерв философии Канта” , она “является одним из
краеугольных камней морали и религии, а также ключом для систематического
построения чистого разума и разума спекулятивного” — так характеризует
значение проблемы свободы в философии Канта метафизически ориентированные
кантоведы. Кант не избегает языка метафизики в рассмотрении понятия
свободы. По существу, он не раскрывает содержания ее безусловности,
ограничиваясь утверждениями о негативной свободе, то есть “свободе от...”,
хотя обращается с понятием “свобода” так, как если бы знание о ней было
достигнуто. Разум не может объяснить, как возможна эта свобода. В “Критике
чистого разума” Кант показал только как мы можем ее помыслить , не впадая в
противоречие. доказательство ее реальности он оставил для разума
практического. Признавая природное несовершенство человека, Кант в то же
время видел в нем разумное существо, которое способно с помощью
собственного разума и нравственного императива ограничивать и преодолевать
собственные желания. “Люди имеют достаточно ума для самоконтроля и
морального поведения”.
Кант, как дуалист, знает только два уровня причинности — в рамках
природы и свободы, причем в первом она понимается механистически, во
втором — метафизически, а поскольку человеческая свобода исключается из
природной, постольку природа, тело и дух абсолютно отделены друг от друга,
тем самым идеи и гипотезы о них никогда не могут различить у Канта
правильного различения. Как возможна свобода разумного существа в мире, где
правит необходимость, то есть господствует необходимая, а не свободная
причинность? Кант называет понятие свободы “ключом к объяснению автономии
воли”. Идею универсальной воли развивает категорический императив, но он
требует третьего связующего звена между утверждаемой им волей человека и
универсальным моральным законом. Этим третьим звеном и является понятие
свободы. Благодаря Идее свободы Кант выявил особенность природы
человеческого разума — его “виновность”, которая несет в себе роковое
несоответствие между требованиями природы и уровнем его возможностей. Все
попытки решения смыслообразующих жизненных вопросов являют собой
метафизическую лестницу человеческого существования, которое погружено в
трагическую ситуацию. Кант видит выход в поиске путей к новой метафизике.
Именно с этой целью его позитивная критика стала попыткой представить
спекулятивную философию как “предтечу” морали, как путь к практической
философии. Кантовская философия отвергает спекулятивную метафизику, но лишь
с тем, чтобы открыть двери метафизике “этизированной”, она “ограничивает
претензии спекулятивного разума, позволяя безгранично развиваться разуму
практическому; ...короче, она открывает метафизике новый путь...”[2,
т.3,с. 190].
В ранних набросках к своей моральной философии Кант исходил из
комплексного понятия практики, выражаемого тремя различного рода
практическими ценностями: умением, благоразумием и мудростью.
Соответственно каждая из них лежит в основе классификации видов
человеческой деятельности — технической, прагматической, моральной. На
основе такого понимания практики Кант осуществляет разделение видов блага
на проблематичное, прагматичное и моральное, как из этой триады выводится
различие гипотетического, практического и категорического императивов.
Умение, по Канту, требует прагматического измерения практики, это своего
рода “тактическое” умение, направленное на собственное благо. Мудрость уже
направлена на осуществление морального закона. “Императив нравственности
содержит ограничительные условия всех императивов благоразумия” [2, т3,
с.274].Здесь возникает возможность конфликта между благоразумным и мудрым
поступком, причем только в моральном измерении человек может обрести полную
свободу и интенсивность.
А как быть в том случае, когда человек выбирает поступок,
противоречащий долгу?
Концепция свободы у Канта допускает неоднозначное толкование и может
пониматься, во-первых, как “положительная свобода”, при которой человек
свободен только тогда, когда его действия определяются моральным законом,
и, во-вторых, как “нейтральная свобода”, имеющая место в случаях выбора
человеком правильных или неправильных действий именно тогда, когда он
предпочитает поступок, противоречащий долгу. Для теории Канта оба эти
аспекта свободы весьма существенны, так как, с одной стороны, только
обусловленность действия категорическим императивом, то есть чисто
рациональное действие согласуется с истинным характером ноуменальных
сущностей, а с другой — необходимостью оставить возможность моральной
ответственности для людей, действующих вопреки закону нравственности, делая
существенной концепцию нейтральной свободы. Однако эти две концепции
свободы несовместимы, когда субъект действует вопреки велению долга, он
будет свободен в нейтральном смысле и несвободен в положительном.
Подобная трактовка проблемы свободы лишь отчасти может быть основана
на этике Канта путем различения понятий воли и произвола. Причем если в
ранних работах понятие воли использовалось для обозначения как воли, так и
произвола, то в поздних работах воля есть чистый практический разум
источник объективного закона нравственности, а произвол содействует выбору
между директивами воли и чувственности. Употребляя понятие воли в двух
различных значениях как воли и как произвола Кант утверждает, что обе эти,
по-видимому, противостоящие друг другу концепции вполне примиримы и что,
следовательно, человек теоретически обладает свободой выбора. Проблема воли
и произвола связывается с попыткой Канта объяснить изначальное зло в
человеческой природе, не отвергая при этом свободы человека. Склонность ко
злу, хотя и имеет свою основу в свободе, есть проявление произвола.
Действительно, Кант приходит к антиномии виновности человека из-за
“естественной склонности человека ко злу”[1, с.99]. Это противоречие
воспроизводит дуализм кантовского учения о свободе.
В “Критике чистого разума” свобода вместе с бессмертием души и
существованием Бога оказывается отнесенной к той области, которая лежит вне
познания, то есть находится за пределами и чувств, и разума. Разум
нравственный — это разум особого рода, разум практического,
непознавательного устремления, к которому чувства не имеют никакого
отношения. Вследствие этого возникает антиномия чувств и нравственного
разума, счастья и долга.
В Лекциях по этике Кант начинает отличать действие от намерения, в
чем следует видеть зародыш последующего принципиального различения сущего и
