(«филетайриа»), к друзьям («филофилиа»), вообще дружелюбие
(«филофронэсис»), любовь к своему родному городу («филополи»), к своим
согражданам («филополитэс» — «любящий своих сограждан»), любовь к своему
отечеству («филопатриа»), любовь к своей родине — Греции, преданность ей
(«филеллэн» — любящий Грецию, Элладу), любовь к народу («филодэмос» —
«народолюбивый»), любовь к человеку («филантропиа», отсюда «филантропия»).
«Филиа» — любовь к наслаждению («филэдониа»), к славе («филендоксиа»), к
власти («филархиа»). Это любовь к свободе («филелеутерон»), но любви к
несвободе, к рабству у древних греков не было, хотя было «филотюраннос» —
«стоящий на стороне тиранов, приверженец тирании». «Филиа» — любовь к
прекрасному, («филокалиа») — любви к безобразному не было; любовь к
добродетели, к добру, к доброте («филагатос»), но возможно и стремление к
пороку («филопонэрос» — «тяготеющий к пороку» в отличие от «филаретос» —
«любящий добродетель»). «Филиа» — любовь к правде, к истине («филалетейа»),
но возможна и любовь ко лжи («филопсеустиа»). «Филиа» — любовь к
деятельности («филергиа»), труду («филопониа»), к земледелию
(«филогеоргиа»), к искусствам, ремеслам («филотехниа»), любовь к музам, т.
е. также любовь к наукам и искусствам («филомусиа»). Это также любовь к
богатству («филоплутиа»), жадность к деньгам («филохрэматиа»), страсть к
наживе, корыстолюбие («филкердейа»). «Филиа» — любовь к общению
(«филокойнос» — «любящий общение») и любовь к одиночеству («филеремос» —
«любящий одиночество»). «Филиа» — любовь к своему телу, т. е. тщательный
уход за телом («филосоматон»), любовь к самому себе («филоаутос»), любовь к
своей душе, к своей жизни («филопсюхиа» и «филодзойа»), однако это
осуждалось как чрезмерное жизнелюбие, жалкая привязанность к жизни, как
источник трусости и рабства.
Кроме «эроса» и «филиа» были у эллинов и другие термины, обозначающие
любовь. Это производные от «филии» термины: «филосторгиа» — «нежная любовь,
горячая привязанность», «филотэс» — «дружба, привязанность, любовь». Еще
более мягкой, чем «филиа», любовью является, возможно, «агапэсис» — любовь-
влечение. Во времена вечерней зари языческой культуры и утренней зари
христианской эта любовь приняла форму «агапэ» — новозаветной любви (агапы —
братские трапезы у ранних христиан).
Мифология — антропоморфична. В мифологии люди, не зная законов природы,
подлинных причинно-следственных отношений в мире, объясняли явления
поверхностно, связывая их ассоциативно, по аналогии со своими отношениями и
свойствами. Была мифологизирована и обожествлена и любовь. В Древней Греции
она мифологически была представлена в образах нескольких мифологических
существ. Это, прежде всего Афродита и Эрот (в Риме соответственно Венера и
Амур).
Афродита — богиня любви и красоты. Ей приписывалась большая роль. Ей
подчинено почти все живое. Афродита даже сводит богов с женщинами, а богинь
— с мужчинами.
Имел свой мифологический образ и эрос. Это Эрот — сын Афродиты (по
некоторым версиям, Артемиды, изменившей своей девственности). Тот
хорошенький, шаловливый и безжалостный мальчик с крылышками, с луком и
стрелами любви, которые он по своему капризу пускает то в богов, то в
людей,— плод эллинистического искусства, вначале же Эрота изображали в виде
необработанной каменной глыбы.
Среди видов «филии» была и любовь к познанию. Это «филоматейа» —
«любовь к знанию, любознательность» («матэма» — «знание, учение, наука»,
отсюда математика), «филологиа» — «любовь к ученым беседам, занятиям»,
отсюда филология (однако «логос» означал не всякое слово, а только ученое,
разумное, отсюда и иной смысл термина «филологиа», чем это принято теперь),
«филопеустиа» — «пытливость, любопытство» наконец, «философиа» — «любовь к
знанию, любознательность; исследование, учение, наука; любовь к мудрости,
философия; философское учение». Глагол «философео» означал «любить знания,
быть любознательным, мудро рассуждать...», а существительное «философос»
«образованный, просвещенный человек, ученый, любитель мудрости...».
Философия, возникнув из мифологического мировоззрения под влиянием
окрепшего в самой жизни, а также в сферах специального знания интеллекта,
логоса (логос нельзя отождествлять с философией, логос - то, благодаря чему
существует философия), все же смогла до конца изжить антропоморфизм. Им
философы как бы «затыкали дыры» в своих философских системах. Для этого
употреблялись и остающиеся, в сущности, мифологическими образы любви,
прежде все Афродиты, Эроса, Филии. Древнегреческий предфилософ Гесиод, не
умея объяснить движущую силу космогонического процесса, процесса
происхождения и развития космоса (а кто может это объяснить?), находит эту
силу в космическом, вселенском эросе.
Сократ доказывает, что любовь к прекрасному — это любовь к своему
благу, любовь к вечному обладанию этим благом, любовь к бессмертию. Но люди
смертны. Та доля бессмертия, которую дали людям бессмертные боги,—
способность к творчеству (а это «все, что вызывает переход из небытия в
бытие»), к рождению («рождение — это та доля бессмертия и вечности, которая
отпущена смертному существу»). Однако стремление к прекрасному имеет и
более высший смысл. Это стремление к идеальному, небесному, точнее говоря,
занебесному миру. Обыватель любит прекрасные вещи, прекрасные тела. Но
философ любит прекрасное само по себе. Оно чисто, прозрачно, беспримесно,
не обременено человеческой плотью, красками и всяким бренным взором, оно
божественно и единообразно. Увидев хоть раз такое прекрасное, человек не
может уже жить прежней жалкой жизнью. Такой человек родит уже не призраки
добродетели, а саму добродетель, не призраки истины, а саму истину... Так,
рассказывает Сократ, сказала мне мудрая Диотима, «и я ей верю. А, веря ей,
я пытаюсь уверить и других, что в стремлении человеческой природы к такому
уделу у нее вряд ли найдется лучший помощник, чем Эрот.
Образ Эрота в философской системе идеалиста Платона. За всеми видами
любви: к родителям, к детям, к женщине, к мужчине, к отечеству, к труду, к
поэтическому и правовому творчеству и т. д. и т. п. должна стоять высшая
любовь — любовь к миру вечных и неизменных идей, к высшему миру добра как
такового, красоты как таковой, истины как таковой. (Это и есть то, что
обычно называют «платонической любовью», неверно понимая под этим
несексуальную любовь мужчины и женщины. Такой любви быть не может, а если и
возникают такие отношения между ними, то это не любовь, а дружба.)
Все же в Древней Греции (и позднее в Риме) любовь ценилась высоко. В
«Пире» содержится подлинное прославление любви. Более того, там говорится и
о ее положительном нравственном содержании. «Ведь тому, чем надлежит
руководствоваться людям, желающим прожить свою жизнь безупречно, никакая
родня, никакие почести, никакое богатство, да и вообще ничто на свете не
научит их лучше, чем любовь».
Тема любви в философской культуре Нового Времени
В эпоху Возрождения тема любви расцвела в обстановке общего острого
интереса ко всему земному и человеческому, освобождающемуся из-под контроля
церкви. «Любовь» возвратила себе статус жизненной философской категории,
который она имела в античности у Эмпедокла и Платона и который был в
средние века заменен на статус религиозно-христианский. Но религиозный
оттенок любовного чувства не исчез совсем, и в этом сыграло свою роль то,
что возрожденный во Флорентийской академии XV в. неоплатонизм изначально
был проникнут настроением благочестия. Но ренессансное миросозерцание
упорно стремилось освободиться от гнета церкви, и в давнем
противопоставлении любви «земной» и любви «небесной» земная громко заявила
о своих правах, отстаивая их со все большей решительностью.
В философских построениях флорентийского неоплатоника XV в. Марсилио
Фичино, не отличавшегося ни отменным здоровьем, ни буйством темперамента,
все-таки поставлены в центр мировоззрения не божественные сюжеты, но
человек, который полон сил и в гармоничном мироустройстве соединен со всеми
прочими частями космоса могучими связями любви. М. Фичино указывает на три
основных вида любви, которым присуще значительное внутреннее различие:
любовь равных существ к равным, низших к высшим и высших к низшим. В
третьем случае любовь выражается в умиленном опекунстве, во втором — в
благодарном почитании, а в первом составляет основу всепроникающего
гуманизма.
Но наивысшего пафоса ренессансное представление о сущности и значении
любви достигло, пожалуй, в философском учении Джордано Бруно (1548— 1600).
В диалоге Бруно «О героическом энтузиазме» любовь предстает как отличная в
принципе от «нерационального порыва, стремления к чему-то звериному и
неразумному», героическая, огненная страсть, окрыляющая человека в его
борьбе и стремлении к познанию великих тайн природы, укрепляющая его в
презрении к страданиям и страху смерти, зовущая на подвиги и сулящая
восторг единения с могучей, неисчерпаемой и бесконечной Природой. «Любовь —
это все, и она воздействует на все, и о ней можно говорить все, ей можно и
все приписывать». Под пером Джордано Бруно любовь превращается во
всепроникающую космическую силу, которая делает человека непобедимым.
Человеком овладевает горячее желание быть причастным к божественной, в
смысле ее величия, Природе, то есть пребывать в интеллектуальной «любви к
Богу (amor dei intellectualis)».
В XVII в. подули новые ветра... В антитезе к унаследованному от времен
Реформации и Контрреформации и на заре Нового времени далеко еще не
исчезнувшему мистическому пониманию любви как религиозного или религией
окрашенного чувства складываются совсем иные концепции. Рене Декарт в
трактате «Страсти души» (1649) утверждает, что «любовь есть волнение души,
вызванное движением «духов», которое побуждает душу добровольно соединиться
с предметами, которые кажутся ей близкими, а ненависть есть волнение,
вызванное «духами» и побуждающее душу к отделению от предметов,
представляющихся ей вредными».
Апогей гуманистического толкования любви и ее роли в жизни человечества
в периоды немецкого Просвещения и литературного движения «Буря и натиск»
был достигнут в творчестве Иоганна Вольфганга Гёте. Любовь чувственная и
трагическая, возвышенная и надуманная, искренняя и недоверчивая,
прекраснодушная и легкомысленная — все эти и другие ее оттенки и изгибы
живописует поэт, демонстрируя неисчерпаемую палитру состояний человеческих
душ в разные эпохи, у разных народов и в разных жизненных коллизиях, в
широчайшем диапазоне времени и пространства (например, «Книга любви» в
лирическом «Западно-восточном диване», «Трилогия страсти»). Любовь
формирует личность, окрыляет ее и вселяет в нее мужество, делая ее
способной идти наперекор всему, даже собственной жизни (роман «Страдания
молодого Вертера»), бросая вызов ханжеству и предрассудкам (роман
«Избирательное сродство»), губит в своей роковой судьбе (драма «Мария
Стюарт»), но и спасает и очищает (трагедия «Фауст»).
Любовь как способ существования человека.
Согласно Ницше, любовь всегда эгоистична, альтруизм невозможен, его
соучастие в любви противоестественно. В этом смысле любовь и мораль
исключают друг друга, любовь оказывается «по ту сторону добра и зла». Если
одухотворенность и возможна в любви, то это лишь одухотворенность
чувственности в смысле ее острой осознанности, «пронзительности». Так как
любовь есть способ самоутверждения Воли, то она проявляет себя не только
как любовь к существу противоположного пола, но и как любовь к жизни вообще
и любовь к власти особенно. Но эти два последние измерения присутствуют и в
половой любви как стремление к преодолению налично существующего, как
желание победить партнера в любви, сломать его и подчинить себе. Преодолеть
существующее — значит преодолеть и свое прежнее существование: любовь
способствует жизненному творчеству, но также и отрицанию уже существующей
жизни, так что она оказывается преамбулой смерти, вводит на ее порог.
Страсть любить, отмечает в книге «Искусство любить» американский
социолог Э. Фромм, это самое существенное проявление человеческих
положительных, жизнеутверждающих влечений. «Любовь – единственный
утвердительный ответ на вопрос о проблеме существования человека». Однако,
продолжает он, большая часть людей не способна развить ее до адекватного
уровня возмужания, самопознания и решимости. Любовь вообще – это искусство,
требующее опыта и умения концентрироваться, интуиции и понимания, словом,
его надо постигать. Причиной того, что многие не признают этой
необходимости, являются, по мнению Фромма, следующие обстоятельства: 1)
большая часть людей смотрит на любовь с позиции «как быть любимым», но не
«как любить», не с позиции возможности любви; 2) представление, что
проблема в самой любви, а не в способности любить; 3) смешиваются понятия
«влюбленность» и «состояние любви», в результате чего доминирует
представление о том, что нет ничего легче любви, в то время как на практике
это совсем иначе. Чтобы преодолеть это состояние, надо осознать, что любовь
– искусство (равно как человеческая жизнь вообще), что его необходимо
постичь. Прежде всего, надо понять, что любовь нельзя сводить только к
отношению между противоположными полами, мужчиной и женщиной. Любовью
отмечена вся человеческая деятельность во всех ее проявлениях (любовь к
труду, родине, удовольствиям и т.п.), более того, любовь может быть
побудительницей этой деятельности, ее стимулом, источником энергии. «Любовь
становится более плодотворной от наших внутренних переживаний, - пишет Х.
Ортега-и-Гассет, - она рождается во многих движениях души: желаниях,
мыслях, стремлениях, действиях; но все то, что прорастает из любви, как
урожай из семени, еще не сама любовь; любовь – это условие, чтобы названные
движения души проявились». Поэтому в каждую эпоху выделились разные виды и
аспекты любви, делались попытки систематизировать формы ее проявления,
расположив их по мере значимости и смыслу.
Любовь – и в этом проявляется ее уникальная роль в жизни – одна из
немногих сфер, в которых человек способен почувствовать и пережить свою
абсолютную незаменимость. Во многих социальных ролях и функциях конкретного
человека можно заменить, заместить, сменить, только не в любви. В этой
сфере жизни индивид имеет, таким образом, высшую ценность, высшее значение
по сравнению со всем остальным. Здесь человек не функция, а он сам, в своем
конкретном и непосредственном абсолюте. Именно поэтому только в любви
человек может прочувствовать смысл своего существования для другого и смысл
существования другого для себя. Это высший синтез смысла существования
человека. Любовь помогает ему проявиться, выявляя, увеличивая, развивая в
нем хорошее, положительное, ценное.
И, наконец, любовь – это одно из проявлений человеческой свободы. Никто
не может заставить любить – ни другого, ни самого себя. Любовь – дело
собственной инициативы, она основа самой себя.
Специфику любви Ортега-и-Гассет характеризует так: «Любовь – и именно
любовь, а не общее состояние души любящего – есть чистый акт чувств,
направленный на какой-либо объект, вещь или личность. Как одно из
чувственных проявлений памяти, любовь сама по себе отлична от всех
составных памяти: любить – это не соотносить, наблюдать, думать,
вспоминать, представлять; с другой стороны, любовь отлична и от влечения, с
которым она зачастую смешивается. Без сомнения, влечение – одно из
проявлений любви, но сама любовь не есть влечение… Наша любовь – в основе
всех наших влечений, которые, как из семени, вырастают из нее».
Любовь всегда означает новое видение: с приходом любви и ее предмет, и
все его окружение начинают восприниматься совершенно иначе, чем раньше. Это
выглядит так, как если бы человек в один момент был перенесен на другую
планету, где многие объекты ему незнакомы, а известные видны в ином свете.
Новое видение, сообщаемое любовью, это, прежде всего видение в ауре, в
модусе очарования. Оно придает объекту любви особый способ существования,
при котором возникает ощущение уникальности этого объекта, его подлинности
и незаменимости. Любовь, создающая ореол вокруг любимого объекта, сообщает
ему святость и внушает благоговение. О том, сколь сильным может быть
благоговение, говорит, к примеру, то, что даже самые уродливые изображения
богоматери находили себе почитателей, и даже более многочисленных, чем
хорошие изображения.
А. Шопенгауэр и 3. Фрейд полагали, что любовь ослепляет, притом
настолько, что в любовном ослеплении человек способен совершить
преступление, ничуть не раскаиваясь в этом. Но любовь не ослепление, а
именно иное видение, при котором все злое и дурное в любимом предстает
только как умаление и искажение его подлинной природы. Недостатки любимого,
замечает С. Л. Франк,— это как болезнь у больного: ее обнаружение вызывает
не ненависть к нему, а стремление выправить его.
Ситуация, создаваемая любовью, парадоксальна: два человека становятся
одним и одновременно остаются двумя личностями. Это ведет к тому, что
любовь приобретает не только облик совпадения и согласия, но и облик
конфликта и борьбы. Эту внутреннюю противоречивость любви хорошо выразил Ж.-
П. Сартр, считавший конфликт изначальным смыслом «бытия-для-другого».
Единство с другим неосуществимо ни фактически, ни юридически, поскольку
соединение вместе «бытия-для-себя» и «другого» повлекло бы за собой
исчезновение отличительных черт «другого». Условием отождествления
«другого» со мною является постоянное отрицание мною, что я — этот
«другой». Объединение есть источник конфликта и потому, что, если я ощущаю
себя объектом для «другого» и намереваюсь ассимилировать его, оставаясь
таким объектом, «другой» воспринимает меня как объект среди других объектов
и ни в коем случае не намеревается вобрать меня в себя. «...Бытие-для-
другого,— заключает Сартр,— предполагает двойное внутреннее отрицание».
Список литературы
1. Философия любви. Ч. 1/Под общ. ред. Д. П. Горского; Сост. А. А.
Ивин. – М.: Политиздат, 1990.
2. Василев К. Любовь. М.: Прогресс, 1992.
3. Жуховицкий Л. Счастливыми не рождаются... М.: Просвещение, 1989.
4. Соковня И. Бессонница в ожидании Любви. М.: Просвещение, 1992.
5. Фромм Э. Искусство любви. Минск: Полифакт, 1990.
6. А. Рубенис. Сущность любви. М.: Политиздат, 1989.
Страницы: 1, 2
