созерцание природы, обладающее естественной человечностью. Культуре
Двуречья присуща известная жесткость и сила, нечто драматическое,
обретающее трагические черты в раннем эпосе о Гильгамеше. В Египте мы видим
веселье и жизнерадостность в интимной сфере наряду с маскировкой
нивелирующего принуждения к труду, видим чувство стиля в Торжественном
величии.
До самых глубин духа доходит различие языков. Китайский язык столь
радикально отличается от западных языков, и не только по корням слов, но и
по всей своей структуре, что здесь едва ли можно говорить об общем
происхождении. Если же оно все-таки имело место, то процесс, который привел
к этому различию, должен был быть таким длительным, что гипотеза об общем
происхождении из живой культуры, сложившейся на рубеже доистории в
Центральной Азии, становится весьма маловероятной.
Совершенно различно и отношение к великим культурам древности более
поздних культур. Греки и иудеи воспринимали их как нечто далекое и чуждое;
они знали о них и сохраняли память о них, взирали на них с робостью и
удивлением, но и с известным презрением. Индийцы более позднего времени
ничего не знали о древних культурах, они полностью забыли о них. Китайцы
осевого времени видели в великой культуре древности свое прошлое,
продолжающееся без перерыва, без надлома, без ощущения нового (разве только
в виде упадка);
они видели в ней идеализированные, подчас приближающиеся к мифу черты,
созданный творческой фантазией образец.
Однако подлинного исторического движения в великих культурах древности не
было. Тысячелетия, наступившие после изначальных грандиозных творений, были
в духовном отношении сравнительно стабильным, не знающим движения временем,
но временем неотступно повторяющихся переселений народов из Центральной
Азии, завоеваний и переворотов, взаимоуничтожения народов и их смешения —
временем постоянного воссоздания древней, лишь прерываемой катастрофами
культуры.
Поэтому история этих тысячелетий изобилует событиями, которые, однако,
еще не носят характер исторических решений человека.
V. ОСЕВОЕ ВРЕМЯ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
Забегая вперед, мы уже дали характеристику осевого времени. Сделали мы
это потому, что понимание его сущности имеет центральное значение для
представления о мировой истории.
Для занятий философией истории осевое время является сферой самого
продуктивного, плодотворного исследования.
Это время можно рассматривать как промежуточную фазу между двумя эпохами
великих империй, как передышку, отданную свободе, как облегченный вздох в
сфере наиболее ясного сознания.
1. Структурирование мировой истории осевым временем
Осевое время служит ферментом, связывающим человечество в рамках единой
мировой истории. Осевое время служит масштабом, позволяющим нам отчетливо
видеть историческое значение отдельных народов для человечества в целом.
Глубочайшее разделение народов определяется тем, как они относятся к
великому прорыву осевого времени.
Мы различаем:
1. Осевые народы. Это те народы, которые, последовательно продолжая свою
историю, совершили скачок, как бы вторично родились в нем, тем самым
заложив основу духовной сущности человека и его подлинной истории. К этим
народам мы относим китайцев, индийцев, иранцев, иудеев и греков.
2. Народы, не знавшие прорыва. Прорыв был решающим по своему универсально-
историческому значению, но не повсеместным событием. Ряд народов великих
культур древности, существовавших до прорыва в осевое время и даже
одновременно с ним, не были им затронуты и, несмотря на одновременность,
остались внутренне чужды ему.
К осевому времени еще относится период расцвета египетской и вавилонской
культур, хотя и с несомненными признаками поздней стадии. Обе они не знали
преобразующей человека рефлексии: не испытали метаморфозы, соприкасаясь с
осевыми народами, и не реагировали на прорыв, который произошел вне сферы
их непосредственного существования. Они остались, но существу, такими же,
какими они были раньше в качестве предшествующих осевому времени культур,
достигнув громадных успехов в области организации государственной и
общественной жизни, в архитектуре, пластике и живописи, в создании своей
магической религии. Однако все это происходило уже на стадии медленного
умирания. Будучи в своем внешнем существовании подчинены новым силам, эти
народы утеряли и свою внутреннюю культуру, которая в каждом отдельном
случае перерождалась: в Месопотамии -- в персидскую, а затем в сасанидскую
культуру и ислам; в Египте — в римскую и христианскую, позже в ислам.
Обе названные выше культуры — египетская и вавилонская — обладали
всемирно-историческим значением, ибо, воспринимая их,отправляясь и
отстраняясь от них, углубляясь в соприкосновении с ними, утверждалась как
культура иудеев, так и культура греков, заложивших основы Западного мира.
Древние культуры были вскоре почти полностью забыты и Вновь открыты
только в наше время. Они потрясают нас своей грандиозностью, но вместе с
тем остаются нам чуждыми — нас разделяет пропасть, разверзшаяся между нами
из-за того, что они остались вне совершившегося прорыва. Китайцы и индийцы
нам бесконечно более близки, чем египтяне и вавилоняне. Величие египетских
и вавилонских творений в своем роде неповторимо. Однако все то, что нам
понятно и близко, возникает в новую эру, созданную прорывом. В исчезнувших
впоследствии подходах мы видим, особенно в Египте, удивительное
предвосхищение, как будто 'ожидание близости прорыва, который так и не
состоялся.
Основной, решающий для истории человечества вопрос таков: следует ли
сопоставлять Китай и Индию с Египтом и Вавилоном и видеть их различие лишь
в том, что первые сохранились до наших дней; или же надо исходить из того,
что Китай и Индия своим участием в создании осевого времени сами совершили
тот основополагающий переход, который приводит к их принципиальному отличию
от великих культур древности.
Еще раз повторяю: Египет и Вавилон можно сопоставить с Китаем на ранней
стадии его истории и с культурой долины Инда третьего тысячелетия, но не с
Китаем и Индией вообще. Китай и Индия близки Западу не только в силу того,
что они существуют по сей день, но и в силу того, что они совершили прорыв
в осевое время.
На этом следует кратко остановиться, подвергнув критике существующие
решения этого вопроса.
Издавна принято считать, будто Китай и Индия, в отличие от Запада, не
имели подлинной истории. Ибо история означает движение, изменение сущности,
начатки нового. На Западе сменяют друг друга совершенно различные культуры:
сначала это древне-азиатские и египетские, затем греко-римская и, наконец,
германо-романская. Меняются географические центры, территории, народы. В
Азии же всегда остается нечто незыблемое; модифицируясь только в своем
явлении, погружаясь в глубины катастрофических потрясений, оно все время
вновь возникает на неизменной основе, вбчно тождественное самому себе. При
такой точке зрения складывается представление, что к востоку от Инда и
Гиндукуша царит не знающая исторического развития стабильность, к западу
же— динамическое движение истории. Тогда резкая граница между великими
культурами должна проходить между Персией И Индией. До Инда европеец может
еще считать, что он находится в Европе, утверждает лорд Эльфинстон
(которого цитирует Гегель) (12).
Утверждение такого рода объясняется, как мне кажется, исторической ролью
Китая и Индии в XVIII в. Лорд видел условия своего времени, а совсем не
Китай и Индию в их подлинном целостном значении. В то время обе эти страны
достигли самого глубокого упадка.
Разве упадок Индии и Китая, начавшийся в XVII в., не есть великий по
своему значению символ того, что может произойти со всеми людьми? Разве и
для нас роковой вопрос не состоит в том, как избежать возврата к азиатской
основе, из которой уже вышли Китай и Индия?
3. Последующие народы. Все народы делятся на тех, основой формирования
которых был мир, возникший в результате прорыва, и тех, кто остался в
стороне. Первые — исторические народы;
вторые — народы первобытные.
Элементом, политически структурировавшим новые мировые империи в мире
прорыва, были македонцы и римляне. Их духовное убожество связано с тем, что
они не сумели воспринять всей душой опыт осевого времени. Поэтому они были
способны в историческом мире к политическим завоеваниям, к управлению, к
организации, к восприятию и сохранению образованности, к непрерывности в
передаче опыта, но не к его продолжению или углублению.
По-иному обстояло дело на севере. Здесь, так же как в Вавилоне и Египте,
не было великого духовного преобразования. Нордические народы пребывали в
дремотпости примитивного состояния, однако в объективно труднопостигаемой
для нас сущности своей духовной направленности (Гегель называет ее
нордической душой) они уже достигли субстанциальной самобытности к тому
моменту, когда соприкоснулись с духовным миром осевого времени.
2. Мировая история после прорыва осевого времени
С эпохи осевого времени прошло два тысячелетия. Консолидация в мировые
империи оказалась неокончательной. Эти империи рухнули; во всех трех
областях друг за другом следовали эпоха воюющих государств, эпоха разрухи,
переселения народов, эфемерных завоеваний и новых, быстро преходящих
мгновений высоких культурных созиданий. В трех великих культурных кругах
появляются новые народы: на Западе — германцы и славяне, в Восточной Азии —
японцы, малайцы, сиамцы; они в свою очередь создают новые образования.
Однако создавали они их в борьбе с воспринятой ими высокой культурой,
посредством ее усвоения и преобразования.
Германцы стали осуществлять свою духовную миссию в мире, лишь когда они
приняли участие в преобразовании человечества, которое началось тысячу лет
тому назад. С того момента как они установили связь с этим миром, ини
начали новое продвижение, в рамках которого они по сей день выступают в
качестве германо-
романского мира Европы. Вновь возник исторически неповторимый феномен.
Теперь происходило то, что не смогла осущестэить античность. Высшая
напряженность человеческой сущности, отчетливость пограничных ситуаций —
все то, что началось в период прорыва в осевое время, а в период поздней
античности почти исчезло, теперь повторялось на равной глубине и, быть
может, в большем объеме, хотя это происходило не впервые и не
самостоятельно, а изначально во взаимодействии с тем старым, что теперь
