пониманию справедливости, права, закона, благочестия, добра и зла.
Материалисты, изучая природу, пришли к отрицанию божественного разума в
мире, софисты подвергли сомнению и осмеяли все прежние взгляды, -
необходимо поэтому, согласно Сократу, обратиться к познанию самого себя,
человеческого духа и в нем найти основу религии и морали. Таким образом,
основной философский вопрос Сократ решает как идеалист: первичным для
него является дух, сознание, природа же - это нечто вторичное и даже
несущественное, не стоящее внимания философа. Сомнение служило Сократу
предпосылкой для обращения к собственному Я, к субъективному духу, для
которого дальнейший путь вел к объективному духу - к божественному разуму.
Можно сказать, что в словах: «...я ничего не знаю... И все-таки я хочу
вместе с тобой поразмыслить и поискать» — весь Сократ, почти вся «формула»
его философии, весь пафос его поиска истины. Он был уверен, что незнание,
точнее, знание о своем незнании, в конечном счете обернется знанием. Иначе
говоря, незнание является предпосылкой знания: оно стимулирует поиск,
заставляет «поразмыслить и поискать». С этой точки зрения у человека, не
сомневающегося в истинности своих знаний и воображающего себя весьма
сведущим во всем, нет большой потребности в поиске, в том, чтобы думать и
размышлять.
И здесь нужно обратиться к истории, а, точнее, к новому тогда
направлению в философии, современному великому мыслителю. Действительно,
говоря о Сократе, нельзя не упомянуть о софистах, их взглядах на философию,
точках соприкосновения и разногласиях с идеями Сократа. Его споры софистами
во многом проливают свет на убеждения философа.
Сократ и софисты.
В V в. до н. э. слово «софист» являлось почетным; им называли людей,
отличавшихся своими способностями и талантами, познаниями и опытом в самых
различных областях деятельности: выдающихся государственных деятелей,
законодателей и стратегов; философов, врачей, поэтов, актеров и т. д. Но с
конца V в. до н. э. это слово, используемое в более узком смысле,
относилось уже к платным учителям красноречия и философии. Кроме того, оно
начинает употребляться и в отрицательном смысле — как «лжемудрец»,
«шарлатан», «фокусник» (для распространения этого прозвища более всего
постарался Платон).
Появление софистов и софистики (искусства убеждать) в античной Элладе,
особенно в Афинах, сопровождавшееся четкой постановкой вопроса о роли
субъекта (человека) в процессе познания, было обусловлено развитием
древнегреческой демократии и всем предыдущим ходом философской мысли,
укреплением экономических и культурных связей между греческими полисами и
расширением контактов с негреческим миром, знакомством обычаями и
образом жизни других народов.
Софисты впервые подвергли решительной критике распространенное
убеждение в возможности достоверного знания и выдвинули идею о субъективном
характере человеческих представлений и оценок, согласно которой истина
(добро, прекрасное и т. п.) существует лишь для нас, для людей. С этой
точки зрения нет и не может быть ничего истинного, справедливого или
прекрасного вне - и независимо от человека и общества. Но так как у разных
людей, народов и групп общества — разные представления об истинном,
справедливом и прекрасном, то отсюда следует, что, сколько людей, столько
истин, столько оценок и мнений о справедливом и прекрасном.
Из сказанного следует, что никаких объективных знаний нет, есть только
мнения. Всякое мнение в равной мере истинно и ложно: о каждой вещи можно
высказать одновременно разные и, более того, противоречащие одно другому
суждения, причем они будут одинаково убедительны.
Софисты довольно убедительно обосновали свой релятивизм и субъективизм
поразительным расхождением моральных (эстетических и т. п.) оценок и
правовых норм разных обществ, стран и народов, утверждая, что бессмысленно
говорить о добре и зле, справедливости и несправедливости, о похвальном и
позорном и т. п. безотносительно к людям, народам и государствам. Тем самым
ставилась под сомнение правомерность поисков какого бы то ни было
морального (правового, эстетического и т. п.) определения, тщетность любого
разграничения противоположностей (истины и лжи, добра и зла и т. д.).
Сократ со всей решительностью выступал против индивидуализма,
субъективизма и релятивизма софистов, но с позиций, существенно
отличающихся от позиций широкого круга его сограждан. Глубокая пропасть,
разделявшая софистов и Сократа, казалось бы, исключала наличие элементов
общего в их воззрениях. Однако это не совсем так. Достаточно сказать, что и
для софистов, и для Сократа фундаментальной проблемой философии стала не
космологическая, как у предшественников, а антропологическая проблема, не
мир и миропорядок, а человек и его жизнь. Все натурфилософские
(космологические и онтологические) проблемы были объявлены ими
второстепенными и малозначимыми. «Чему можно научиться у деревьев?»—
спрашивает Сократ (Платон. Федр, 230). Софисты и Сократ не разделяли
представления своих предшественников о человеке как лишь части космоса; они
провозглашали человека центром мироздания. Можно сказать, что тезис
Протагора о человеке как «мере» всех вещей в известном смысле разделяется
Сократом.
В конечном счете, общим для софистов и Сократа является то, что они
ориентировали философию на постановку вопроса о сущности человека, его
месте и назначении в мире. Этим они как бы «гуманизировали» философию,
поставили перед ней гуманистические цели и задачи. Но за этой общностью
понимания главных целей и задач философии кроются принципиальные
разногласия. Прежде всего они касаются трактовки понятия «человек».
Софисты, имея в виду отдельного индивида, указывали на различия между
людьми. В отличие от софистов Сократ был убежден, что при всем многообразии
людей, при всем различии их образа жизни, поведения и переживаний всегда
имеется нечто, что объединяет их и может быть выражено единым понятием или
идеей. Стало быть, разные лица могут иметь единое понимание чего-либо. Так,
если, скажем, речь идет о добродетели и множестве ее проявлений, то вполне
возможно говорить о единой добродетели самой по себе, безотносительно к ее
частям (проявлениям). В диалоге Платона «Протагор» Сократ говорит, что
существование добродетели как единого целого аналогично существованию
человеческого лица, которое связывает в единое целое свои части: рот, нос,
глаза и уши. Как бы ни различались по виду и функциям части лица и как бы
они в чем-то ни были сходны, они не составят всего лица, взятые в
отдельности. Лицо есть нечто общее, единое и цельное; оно неразделимо на,
части, хотя и состоит из частей. Оно объединяет части, охватывает их все и
образует из них целое.
По мнению Сократа, аналогичное можно сказать и о добродетели. Она имеет
множество проявлений: мужество, справедливость, благочестие, сдержанность и
т. д. Но это еще не дает права расчленять единую добродетель на множество
кусочков (на множество ее проявлений) и отрицать существование добродетели
как целостности, или структуры, говоря современным языком. Единство
добродетели как целостности и составляет единое содержание мысли,
тождественное содержанию понятия в процессе рассуждений разных лиц в разных
условиях о добродетели. Сказанное может быть отнесено и к таким понятиям,
как истина, прекрасное, справедливое и т. д.
Итак, «многознанию» софистов Сократ противопоставлял знание своего
незнания, которое свидетельствовало — подчеркнем еще раз — отнюдь не о его
скептицизме или ложной скромности, а о его стремлении к более глубокому
знанию, к отказу от свойственного софистам накопления разнообразных знаний,
пригодных во всех случаях жизни. По Сократу, софисты знают многое, обладают
энциклопедическими знаниями. Но их знания носят раздробленный характер,
являются отрывочными. Это, собственно, и не знания, а всего лишь мнения.
Раздробленность «знаний» (мнений) не позволяет им задуматься о единстве
знания, о различии между разрозненными мнениями и пониманием; софисты
многое знают, но мало понимают; они сведущи, но не мудры. Так и должно
быть, ибо “мудрость, тождественная пониманию, не сводится к набору знаний,
к множеству мнений”.
Подлинное знание выходит за пределы описаний и констатации того, что
есть «на самом деле»; оно требует обоснования «мнения», предполагает
выяснение смысла и значения установленного, побуждает к познанию общего и
единого. Стремление к пониманию —отличительная особенность философии и
философа.
Таким образом,— знаменитое сократовское "я знаю, что я ничего не знаю"
— есть лишь промежуточный продукт познавательной процедуры. В итоге своем
она должна привести к формулировке общего определения, приближающего
человека к постижению сущности вещей. Познавательный процесс должен
разрешиться оформлением позитивного знания.
Прежде всего, С. пытается усмотреть общий Закон за многообразием
различных местных законов, единую Истину за многообразием индивидуальных
мнений, Нравственность как таковую за пестротой нравов и т.д. И, наконец, в
максимальной напряженности этой интенции усмотреть общее, единое,
универсальное основание бытия за его эмпирической калейдоскопичностью.
В понимании С. универсальное основание мироздания выступает как его
всеобщая объективная сущность, которая может быть рационально-логически
выражена в определенных закономерностях происходящего. С. ищет имя для этой
объективной закономерности: например, рассуждая об основах общественной
жизни, он апеллирует к универсальному "неписаному праву", говоря об
индивидуальной человеческой жизни — к предопределению судьбы и т.п. Однако,
как правило, он использует для ее обозначения понятие Бога.
Метод познания истины по Сократу.
"Сократский" метод, имевший своей задачей обнаружение "истины" путем
беседы, спора, полемики, явился источником идеалистической "диалектики".
Под “диалектикой” понимали в древности искусство добиться истины путем
раскрытия противоречий в суждении противника и преодоления этих
противоречии. В древности некоторые философы считали, что раскрытие
противоречий в мышлении и столкновение противоположных мнений является
“лучшим средством обнаружения истины”. Сократ пользовался именно диалогом,
так как считал, что знание, полученное человеком в готовом виде, менее
