Подлог документов, исходящих от отдельных лиц, а также от коммерческих и иных негосударственных организаций (обязательства, расписки и т.п.), не образует состава рассматриваемого преступления. Однако такие документы приобретают официальный характер и могут быть признаны предметом служебного подлога, если они находятся в ведении (делопроизводстве) государственного или муниципального учреждения или организации и имеют юридическое значение, например, справки, завещания, обязательства.
Для состава преступления необходима связь подлога документов со служебными функциями виновного. Если подлог документов совершается без использования им своего служебного положения, то деяние может, при определенных условиях, квалифицироваться по ст. 327 УК как преступление против порядка управления.
В тех случаях, когда виновный использует подделанный им документ для совершения еще какого-либо преступления, уголовная ответственность наступает по совокупности – за служебный подлог и за совершенное с использованием поддельного документа преступление. Так, использование должностным лицом изготовленного им заведомо фиктивного документа при совершении хищения надлежит квалифицировать по совокупности как служебный подлог (ст. 292 УК) и хищение (ч. 2 ст. 160 УК).
Нередко служебный подлог предшествует мошенничеству, совершенному с использованием служебного положения (ч. 2 ст. 159 УК) и образует с ним совокупность.
Если подделанный документ используется другим лицом для совершения преступления, речь может идти о соучастии в виде пособничества и служебном подлоге.
1.2 Субъективные признаки и субъект служебного подлога
Субъективная сторона преступления – прямой умысел. Кроме того, для вменения ст. 292 УК необходимо установление мотива, корыстной или иной личной заинтересованности. С субъективной стороны служебный подлог предполагает вину только в форме прямого умысла. Виновный, совершая подлог, сознает, что вносит в официальный документ заведомо ложные сведения или исправления, искажающие действительное его содержание, и желает сделать это.
Уголовная ответственность за служебный подлог наступает при наличии корыстной или иной личной заинтересованности. Содержание последних раскрывается при анализе состава злоупотребления должностными полномочиями (ст. 285 УК). Совершение служебного подлога при отсутствии корыстной или иной личной заинтересованности может рассматриваться как дисциплинарный проступок.
Субъектом служебного подлога могут быть должностное лицо, а также государственный служащий или служащий органа местного самоуправления, не являющийся должностным лицом.
Законодательство стран СНГ, кроме Республики Узбекистан, определяет признаки служебного подлога в основном так же, как Уголовный кодекс РФ.
Согласно ч. 1 ст. 209 УК Республики Узбекистан уголовная ответственность за должностной подлог наступает в случае причинения существенного вреда правам или охраняемым законом интересам граждан либо государственным или общественным интересам. Должностной подлог считается квалифицированным, если соответствующие действия совершались повторно или опасным рецидивистом либо в интересах организованной группы (ч. 2 ст. 209).
Субъектом данного преступления могут быть три категории лиц:
1) должностные лица;
2) государственные служащие;
3) служащие органа местного самоуправления, не являющиеся должностными лицами.
Прямо указывая в диспозиции статей 285 и 292 УК РФ на корыстную или иную личную заинтересованность как мотив должностных преступлений, законодатель не раскрывает содержания этих понятий. Между тем правильная трактовка указанных дефиниций имеет большое значение для квалификации указанных преступлений. Рассматривая такой признак субъективной стороны, как мотив, следует заметить, что в уголовно-правовой науке продолжает оставаться спорным вопрос: необходимо ли создавать особое уголовно-правовое понятие мотива или рассматривать его в том смысле, в каком он понимается в психологии? Так, Б.В. Харазишвили категорично утверждал, что всякая попытка дать уголовно-правовое определение мотива преступления является искусственной и ненаучной: «Психологический подход к мотиву поведения является основным, определяющим, а подходы с точки зрения всех других наук – вторичные, зависящие от него»
Не останавливаясь на разработанных в современной отечественной и зарубежной психологии многочисленных научных концепциях мотивации поведения личности, каждая из которых имеет свою методологическую и экспертную базу, отмечу, что это нашло отражение и в уголовно-правовой науке при исследовании проблемы мотивов преступного поведения. Анализ теоретических источников, посвященных указанной проблеме, показывает, что среди криминалистов отсутствует единство мнений об уголовно-правовом понятии мотива. Наиболее распространенным в науке уголовного права является определение мотива как побуждения, которым руководствовалось лицо при совершении преступления. Это определение базируется на понятии «мотив», означающем в психологии побудительную внутреннюю причину, источник активности действий человека. В основе любого мотива лежит определенная потребность или система потребностей, а уж на этой основе возникают интересы, привычки, убеждения, то есть все то, что в конечном итоге проявляется в началах, побуждающих человека к предметному действию. В этой связи представляется интересной позиция в определении понятия мотива, при которой в нем выделяется внешний предмет потребности. Термин «мотив» употребляется не для обозначения переживания потребности, но как обозначающий то объективное, в чем эта потребность конкретизируется в данных условиях и на что направляется, как побуждающее ее. Это определение позволяет глубоко исследовать содержательную сторону мотивов действия, в том числе и преступных действий должностных лиц, государственных служащих и служащих органа местного самоуправления с корыстной мотивацией.
Представляется спорной и позиция в определении мотива преступления как «определенного рода психического состояния человека, которое побудило его к совершению общественно опасных действий». Хотя мотив есть результат определенного психического процесса, в котором участвует вся личность, думается неверно отождествлять его с понятием психического состояния. Несмотря на то что процесс формирования мотива действия происходит на фоне какого-либо состояния, влияющего на динамику мотивации, психическое состояние имеет иное значение.
Изложенное позволяет нам придерживаться позиции, в соответствии с которой все побуждения человека в конечном счете есть потребности или их различные модификации. Корыстный мотив приобретает различное содержание в зависимости от того, какие именно потребности и интересы лежат в основе мотивации преступного поведения. Однако какую бы окраску они не имели (насущные потребности в питании или антисоциальные потребности в спиртном), во всех ситуациях суть мотивации одна – стремление субъекта присвоить не принадлежащие ему материальные блага, получить имущественную выгоду противоправным способом.
В юридической литературе высказаны различные суждения о понятии корыстного мотива. Одни авторы (Волков Б.С.) корыстный мотив толкуют весьма широко – как стремление получить материальную, имущественную выгоду, в том числе и право, занять более высоко оплачиваемую должность. Другие (Кудрявцев В.Н.) считают, что корыстный мотив содержит в себе страсть к накопительству, обеспечению наилучшего материального положения. Третьи (Владимиров В.А., Ляпунов Ю.И.) сущность корысти как мотива преступления видят в стремлении, желании лица незаконно, неправомерно обогатиться. Анализ существующих определений корыстного мотива в науке уголовного права показывает, что зачастую авторы, по всей видимости, исходили из семантического толкования слова «корысть», данного в некоторых словарях русского языка. Но в разные периоды развития общества нравственная оценка явлений социальной действительности, моральных качеств человека наполняется неодинаковым содержанием. С позиций «социалистической нравственности» стремление к обеспечению наилучшего материального положения являлось формой проявления корысти. В настоящее время происходит пересмотр некоторых нравственных оценок явлений такого рода. Вместе с тем представляется, что антисоциальная сущность корысти как признака субъективной стороны преступлений будет составлять определяющий момент в его исследовании, «поскольку корыстный мотив преступления, выражая собой личностный смысл, является субъективным отражением объективных причин общественно опасного поведения». Преступник, избравший преступление средством удовлетворения своих личных материальных и имущественных потребностей, ориентирован в своем противоправном поведении на паразитическую связь с обществом, то есть на такую связь, при которой субъект удовлетворяет свои потребности и интересы за счет общества и его членов.
Сказанное выше позволяет определить корыстную заинтересованность в качестве мотива рассматриваемых преступлений как психологическое побуждение должностного лица к противоправной деятельности, выражающее его стремление к достижению материальной выгоды антисоциальным способом в результате использования своих служебных полномочий. Однако требование о наличии у субъекта корыстного мотива нельзя понимать в том смысле, что для оконченного состава должностного преступления обязательно фактическое извлечение материальной (имущественной) выгоды. Далее следует отметить тот факт, что в УК РСФСР применительно к составу «Злоупотребление властью или служебным положением» (ст. 170) законодатель говорил о корыстных побуждениях как обязательном признаке субъективной стороны, тогда как в составе «Должностной подлог» (ст. 175) этот признак был регламентирован как корыстная цель. Законодатель в этом случае, по-видимому, исходил из того, что мотив определяет поведение не сам по себе, а только в соответствии с целью. Мотив и цель – тесно связанные, взаимообусловленные психические явления. В психологии цель – это осознанный образ предвосхищаемого результата, на достижение которого направлено действие человека. Уголовно-правовое представление базируется на психологическом понимании этого явления. По мнению Б.С. Волкова, цель – это желаемый результат, которого стремится достичь лицо, совершая общественно опасное деяние. При рассмотрении соотношения мотива и цели как в психологии, так и в юридической литературе указывается, что они очень близкие, но не тождественные явления. На это обращал внимание А.Н. Леонтьев: «Генетически исходным для человеческой деятельности является несовпадение мотивов и целей. Напротив, их совпадение есть вторичное явление: либо результат приобретения целью самостоятельной побудительной силы, либо результат осознания, превращающих их в мотивы-цели». При одном и том же мотиве возможны различные цели и, наоборот, одна и та же цель может вызываться различными мотивами. Из сказанного следует, что рассматриваемые категории представляют собой коррелятивные явления и их нельзя смешивать. Однако отдельными криминалистами предпринята попытка отождествления мотива и цели преступления. Эта позиция была подвергнута справедливой критике, показана ошибочность и вредность такого отождествления для правильного применения уголовного закона
