Имя Н. П. Карабчевского, которое когда-то почти 40 лет кряду гремело по всей России, сегодня знакомо только специалистам – больше юристам, чем историкам. Монографий о нем (как, впрочем, и о других знаменитых адвокатах, кроме Плевако, даже о «короле адвокатуры» Спасовиче) до сих пор нет, хотя он впечатляюще представлен во всех очерках по истории русского судебного красноречия[6], в словаре-альбоме П. К. Мартьянова «Цвет нашей интеллигенции» (3-е изд.: СПб., 1890, 1891, 1893) и даже в учебном пособии академика-лингвиста В. В. Виноградова[7], а в 1983 г. появился и первый специальный очерк о нем – квалифицированный, но очень краткий, основанный на узком круге только печатных материалов[8]. Между тем, жизнь и судьба Карабчевского отражены в разнообразных источниках. Это, в первую очередь, – опубликованные речи, статьи, очерки, воспоминания самого Николая Платоновича[9], его друзей, коллег, современников[10], а также его обширный (1329 ед. хр.) архивный фонд[11], который содержит ценнейшие материалы, включая написанную неизвестным автором и правленую самим Н. П. рукопись его биографии до 1890-х годов, правда с большим (л. 15–52) пропуском.
Путь Карабчевского в адвокатуре от новичка до ярчайшей знаменитости был крут и прям, хотя он и стал адвокатом чуть ли не через силу, по стечению неблагоприятных для него обстоятельств.
Родился он 30 ноября 1851 г. в Николаеве. Мать его – Любовь Петровна Богданович – была потомственной украинской помещицей, а вот отец – Платон Михайлович, дворянин, полковник, командир уланского полка («образования домашнего», «арифметику знает», как засвидетельствовано в его формулярном списке) – имел экзотическое происхождение. «Во время завоевания Новороссийского края, – читаем в рукописной биографии Карабчевского, – каким-то русским полком был забран турецкий мальчик, определенный затем в корпус и дослужившийся в военных чинах до полковника. Фамилия ему была дана от слова «Кара» – «Черный»[12]. Этот турчонок, Михаил Карапчи, который принял с крещением фамилию «Карабчевский» и стал, в чине полковника, крымским полицмейстером[13], – дед Н. П. Карабчевского.
Николаю Платоновичу было всего полтора года, когда умер его отец. До 12-летнего возраста будущий адвокат воспитывался дома гувернанткой-француженкой и бонной-англичанкой, что помогло ему уже в детстве овладеть французским и, несколько хуже, английским языками. В 1863 г. он был принят в Николаевскую гимназию особого типа, «реальную, но с латинским языком», окончил ее с серебряной медалью и в 1869 г. стал студентом Петербургского университета. Насколько далек был тогда юный Карабчевский от адвокатских и вообще юридических грез, видно из того, что он поступил не на юридический, а на естественный факультет. Будучи по характеру любознательным и активным, он ходил на лекции к профессорам разных факультетов, причем наибольшее впечатление произвели на него юристы – П. Г. Редкин, Н. С. Таганцев, А. Д. Градовский, И. Е. Андреевский. В результате, Карабчевский еще на первом курсе задумал перейти в Медико-хирургическую академию, но передумал, едва заглянув в анатомический театр, а со второго курса все-таки перешел на юридический факультет университета.
Впрочем, сделал он это уже после того, как на первом курсе принял участие в студенческих «беспорядках», отбыл трехнедельный арест и тем самым резко осложнил и ограничил себе выбор профессии. Дело в том, что, блестяще окончив (весной 1874 г.) юридический факультет столичного университета, Карабчевский узнал: государственная, чиновничья карьера юриста перед ним закрыта. «Незадолго перед тем, – вспоминал он, – в университете было вывешено объявление, что лица, желающие поступить на службу по министерству юстиции, должны иметь от университета особое удостоверение о своей благонадежности»[14]. Карабчевский как участник студенческих «беспорядков» такого удостоверения получить не мог. Правда, его неблагонадежность не мешала ему вступить в адвокатуру как в учреждение самоуправляющееся, но к ней он все время студенчества и даже по окончании университета относился недоверчиво из-за ее «суетного сутяжничества» и считал ее «малоподходящей» для себя[15].
Обдумав возможные варианты своей судьбы, Карабчевский решил стать... писателем. Он сочинил и отправил не далее чем в «Отечественные записки» пятиактную «весьма жестокую» драму «Жертва брака». «Больше месяца, стыдясь и волнуясь, – с юмором вспоминал он об этом много лет спустя, – я каждый понедельник вползал как-то боком, словно крадучись, в редакцию «высокоуважаемого» журнала за ответом. Иногда – о, счастье! – от «самого» Некрасова или же от «самого» Салтыкова я выслушивал отрывистые и даже как бы несколько грубоватые, похожие на окрики, ответы (наполнявшие, однако, мое сердце лучезарной надеждой), что, мол, рукопись еще не прочитана, и надо придти еще через две недели»[16]. Кончилось тем, что рукопись вернули автору за ненадобностью, и такой конец при стольких надеждах так отрезвляюще подействовал на Карабчевского, что он «тут же порешил» раз навсегда отказаться от карьеры писателя. Только теперь он пришел к выводу: «не остается ничего, кроме адвокатуры»[17].
В декабре 1874 г. Карабчевский записался помощником присяжного поверенного к А. А. Ольхину, от него перешел в качестве помощника к А. Л. Боровиковскому и затем к Е. И. Утину. Под патронатом этих трех популярных адвокатов он быстро показал себя их достойным партнером. Кстати, именно Евгений Утин – первоклассный юрист с демократическими убеждениями (родной брат основателя и руководителя Русской секции I Интернационала Н. И. Утина), первым оценил Карабчевского «как выдающегося из молодежи уголовного защитника и стал поручать ему некоторые дела»[18]. На процессе «193-х», где был представлен почти весь цвет российской адвокатуры, 26-летний Карабчевский, пока еще помощник присяжного поверенного, выступал уже рука об руку с такими классиками судебного красноречия и политической защиты, как В. Д. Спасович, П. А. Александров, Д. В. Стасов, В. Н. Герард, П. А. Потехин, Е. И. Утин, А. Я. Пассовер и др. К тому времени Карабчевский вполне освоился в адвокатуре, нашел в ней свое призвание и отныне превыше всего ставил долг и честь присяжного поверенного[19]. Он отказался даже от кресла сенатора, которое в марте 1917 г. ему предложил А. Ф. Керенский: «Нет, Александр Федорович, разрешите мне остаться тем, кто я есть, – адвокатом»[20].
2.2 Зарудный Александр Сергеевич
Александр Сергеевич Зарудный родился в 1863 году в семье видного деятеля Судебной реформы Сергея Ивановича Зарудного. Закончив императорское училище правоведения, в 1885 году поступил на службу в Министерство юстиции кандидатом на судебные должности. Вскоре он оказался замешанным в деле о покушении на императора 1 марта 1887 года и был арестован. Однако улик против него не нашли, и молодого юриста выпустили на свободу, после чего он уехал за границу. Вернувшись в Россию в марте 1888 года, продолжил службу в Министерстве юстиции и достиг должности товарища прокурора Петербургского окружного суда. В 1901 году А. С. Зарудный оставил службу в министерстве и вступил в сословие присяжных поверенных округа Петербургской судебной палаты, где вскоре занял ведущее положение.
Его имя стало широко известно и пользовалось большой популярностью. А. С. Зарудный участвовал во многих политических и уголовных процессах: в делах Первого Совета рабочих депутатов, лейтенанта Шмидта, "романовцев", Бейлиса и других. Современники писали, что он был "скромным в жизни, лишенным честолюбия человеком", не гонялся за гонорарами и "не стремился к рекламе". Как адвокат "производил сильное впечатление на присяжных заседателей".
Человек независимый и совестливый, постоянно бившийся за справедливость, Александр Сергеевич нередко подвергался гонениям и репрессиям со стороны властей и даже отсидел несколько месяцев в петербургской тюрьме "Кресты".
Февральскую революцию 1917 года А. С. Зарудный встретил восторженно. Его связывала большая личная дружба с А. Ф. Керенским, поэтому он не колеблясь принял его предложение занять пост товарища Министра юстиции (назначен 5 марта 1917 года). Однако службой изрядно тяготился. С большим подъемом работал только в Комиссии по пересмотру Судебных уставов 1864 года. Спустя пятьдесят лет его сын стремился воссоздать Уставы в том виде, в каком они виделись его отцу и другим авторам правового памятника России. Через три месяца, 6 июля 1917 года, А. С. Зарудный "без всякого сожаления" вышел в отставку. 19 июля он занял должность старшего председателя Петроградской судебной палаты, а уже 25 июля вошел в состав коалиционного правительства, возглавляемого А. Ф. Керенским, в качестве Министра юстиции и Генерал-прокурора. Эту должность занимал немногим более месяца.
Человек добрый в личных отношениях, он был тяжел в служебных; всегда "держался официального тона", что раздражало многих бывших его коллег. Вследствие "горячности своей натуры" имел немало столкновений с подчиненными. Как Генерал-прокурору ему пришлось контролировать дело о выступлении большевиков 3-5 июля 1917 года и о их связях с немцами. Специальную следственную комиссию возглавил прокурор Петроградской судебной палаты. При А. С. Зарудном несколько главных обвиняемых были выпущены на свободу из-за недостаточности улик, в частности, А. В. Луначарский, А. М. Коллонтай и другие.
В конце августа 1917 года при очередном правительственном кризисе А. С. Зарудный, "подчиняясь решению всех товарищей", подал в отставку. 1 сентября 1917 года он, наряду с А. Ф. Керенским, поставил свою подпись под Манифестом Временного правительства о провозглашении России республикой.
После отставки, вплоть до Октябрьской революции, А. С. Зарудный продолжал активную политическую деятельность. При советской власти Александр Сергеевич отошел от партии социалистов. Он преподавал в высших учебных заведениях, выступал в судах в качестве защитника по уголовным делам. В 1933 году по ходатайству Общества политкаторжан А. С. Зарудному была назначена персональная пенсния. А. С. Зарудный скончался в 1934 году.
2.3 Плевако Федор Никифорович
Плевако (Федор Никифорович) - известный адвокат. Родился в 1843 г.; окончил курс на юридическом факультете Московского университета. Состоял в Москве кандидатом на судебные должности. В 1870 г. Плевако поступил в сословие присяжных поверенных округа московской судебной палаты. Адвокатская деятельность Плевако прошла в Москве, которая наложила на него свой отпечаток. И звон колоколов в московских храмах, и религиозное настроение московского населения, и богатое событиями прошлое Москвы, и нынешние ее обычаи находят отклик в судебных речах Плевако. Они изобилуют текстами Святого писания и ссылками на учение святых отцов. Природа наделила Плевако чудесным даром слова. Нет в России оратора более своеобразного. Первые судебные речи Плевако сразу обнаружили огромный ораторский талант. В процессе полковника Кострубо-Корицкого, слушавшемся в рязанском окружном суде (1871), противником Плевако выступил присяжный поверенный князь А.И. Урусов, страстная речь которого взволновала слушателей. Плевако предстояло изгладить неблагоприятное для подсудимого впечатление. Резким нападкам он противопоставил обоснованные возражения, спокойствие тона и строгий анализ улик. Во всем блеске и самобытной силе сказалось ораторское дарование Плевако в деле игуменьи Митрофании, обвинявшейся в московском окружном суде (1874) в подлогах, мошенничестве и присвоении чужого имущества. В этом процессе Плевако выступил гражданским истцом, обличая лицемерие, честолюбие, преступные наклонности под монашеской рясой. Обращает на себя также внимание речь Плевако по слушавшемуся в том же суде, в 1880 г., делу 19-летней девушки, Качки, обвинявшейся в убийстве студента Байрошевского, с которым она находилась в любовной связи. Плевако выступал нередко в делах о фабричных беспорядках и в речах своих в защиту рабочих, обвинявшихся в сопротивлении властям, в буйстве и истреблении фабричного имущества, будил чувство сострадания к несчастным людям, "обессиленным физическим трудом, с обмершими от бездействия духовными силами, в противоположность нам, баловням судьбы, воспитываемым с пеленок в понятии добра и в полном достатке". В своих судебных речах Плевако избегает эксцессов, полемизирует с тактом, требуя и от противников "равноправия в борьбе и битве на равном оружии". Будучи оратором-импровизатором, полагаясь на силу вдохновения, Плевако произносил наряду с великолепными речами и относительно слабые. Иногда в одном и том же процессе одна речь его была сильна, другая - слаба (например, по делу Меранвиля). В молодые годы Плевако занимался и научными работами: в 1874 г. он перевел на русский язык и издал курс римского гражданского права Пухты. По своим политическим воззрениям он принадлежит к "союзу 17 октября". Л. Ляховецкий.
