В отличие от формирования права собственности, начавшегося под воздействием переворота в экономических отношениях уже с первых дней после победы Октябрьской революции, становление обязательственного права затормозилось на весь период вызванного военным коммунизмом свертывания экономического оборота. Такая нужда возникла с переходом к нэпу, и прямым откликом на нее, помимо ряда самостоятельных нормативных актов, явились посвященные обязательственному праву самые значительные по объему разделы ГК союзных республик 20-х годов. К тому же времени относится закладывание первых основ учения об обязательствах в СССР, включая многообразные усилия, направленные на раскрытие самого их понятия. Эти усилия прилагаются в двух не всегда соединяемых в лице одних и тех же ученых направлениях: анализ юридического содержания обязательств и выявление их социальной сущности. Первое направление ограничивалось поначалу едва ли не исключительно комментированием легально определенного понятия и лишь затем переключилось на поиски дополняющих или уточняющих закон моментов: упоминание о правах и обязанностях каждого из участников обязательства, обозначение обладателя права требования кредитором и носителя долга должником, признание приоритета за обязательной для должника активной деятельностью и зависимости от нее сопутствующих пассивных функций и др. Но этим не ознаменовывалась сколько-нибудь оживленная научная полемика, так как речь шла не более, чем о накоплении признаков, никем по существу не оспаривавшихся и требовавших проверки только в плане логической целесообразности их использования при формулировании соответствующего научного определения. Иначе обстояло дело с вторым направлением, вокруг которого теоретическая дискуссия и развернулась со всей своей неослабевающей остротой. Ее участники при этом опирались иногда на обязательственное право в целом, но чаще всего на главнейшее обязательственно-правовое подразделение – договорное право, рассматривавшееся под углом зрения автономии воли в одних случаях и меновых отношений в других.
Несовместимость плана с договором, подобно декларировавшейся в некоторых публикациях того времени общей несовместимости плана с правом, – таков поставленный этой теорией практический прогноз для советского договорного права на ближайшее будущее.
С таким же прогнозом выступила и теория меновых отношений, входившая составной частью в меновую концепцию как ее основное доказательственное ядро и решающее прикладное орудие. Действительно, если право – всего лишь иное наименование частного права, отношение субъектов которого «есть только другая сторона отношения между продуктами труда, ставшими товарами», то оно фактически не выходит за рамки договорного права – этой законной формы необходимых для товарообменных операций волевых актов. Но поскольку с позиций меновой концепции обнаружить какие-либо товарные элементы в отношениях между хозорганами не удавалось, их и объявили не договорно-правовыми, а организационно-техническими. И если в своих конечных выводах создатель меновой концепции Е.Б. Пашуканис в чем-либо расходился со сторонниками автономно-волевой теории, то не в предсказании предстоящего сужения договорной сферы, а в ориентации на неизбежность ее замены хозяйственными связями, оформленными при помощи «натуральных категорий».
Назвав регулируемыми те правоотношения, в которых сочетаются товарные и плановые начала, С.И. Аскназий различал в их составе два вида юридических связей: 1) между плановыми органами и выполняющими их предписания хозяйственными единицами и 2) между этими хозяйственными единицами. Однако независимо от того, возникают ли последние в чисто товарном или плановом обороте, они образуют однородные со своей формальной стороны связи (преимущественно обязательственного характера) и лишь создаются в одних случаях автономно, инициативой самих активных единиц, в других – предписаниями плановых органов. Но и там, где нет ни автономии, ни товарности, правовые отношения налицо, с той лишь существенной особенностью, что если со своей внешней, формальной стороны они часто не выходят за пределы гражданского права, то по существу здесь складывается правоотношение совершенно иного типа.
П.И. Стучка, брал, как и Е.Б. Пашуканис, в качестве исходного пункта своих построений меновые отношения, толкуя их в самом широком смысле обмена продуктами труда при обязательном базировании на принципе «реального экономического эквивалента. Обмен опосредствуется меной или чаще всего куплей-продажей как более современной его формой, которая, будучи надлежаще интерпретирована, содействует выявлению природы договора любого вида. Так, собственно купля-продажа направлена на приобретение готового результата труда, поставка обязывает предоставление готового результата труда, поставка обязывает предоставить результат будущего труда, подряд служит продаже рабочей силы по оценке стоимости изготовленного изделия, имущественный наем означает продажу пользования, дарение – продажу без цены и т.п. Сквозь призму купли-продажи проясняется также характер внедоговорных обязательств. Например, возмещение вреда по деликтам представляет собой меры вознаграждения за субъективную вину, а, превращаясь вследствие причинения увечья или смерти в один из видов пенсии, оно вообще покидает почву гражданского права. Не относятся к гражданско-правовой сфере и специфически советские договоры типа генеральных договоров между государственной промышленностью и кооперативными центрами или всецело подчиненные выполнению плановых предписаний. Лишенные свойства купли-продажи, они переключаются из гражданского в хозяйственно-административное право. В результате меняется и их конкретное правовое содержание. Но даже после таких преобразований они не перестают быть отношениями правовыми, и в защите этого тезиса состоит главное проявляющееся на договорной почве отличие двухсекторной теории от меновой концепции.
Когда же в первой половине 30-х годов двухсекторная теория сменилась теорией единого хозяйственного права, научная оценка обязательств начинает претерпевать новые весьма существенные изменения, с особой силой отразившееся в двухтомном Курсе советского хозяйственного права 1935 г. В то время, как П.И. Стучка, пусть посредством искусственного расширения смыслового объема купли-продажи, выводил общее понятие обязательства, обнимающее и договоры и деликты, двухтомник решительно отверг возможность образования такого понятия в советских условиях. По этой причине том второй названного Курса, посвященный обязательствам, сосредоточивается целиком на одних только договорах, а деликты бегло и поверхностно, не выходя за случаи причинения личного вреда гражданам, затрагиваются в томе первом. Уступая двухсекторной теории в своем отрицательном отношении к понятию обязательства в целом, теория единого хозяйственного права в то же время преимуществует перед ней благодаря воссоединению под эгидой общей категории всех без изъятия договоров, опосредствующих экономический оборот, кто бы ни был его участником и на какие бы основания такое участие ни опиралось. При этом в пределах воссоединенных договоров выделяли два крупных подразделения: хозяйственный договор «как форму движения социалистической собственности, организующую хозяйственные отношения между социалистическими предприятиями путем сочетания плана и хозрасчета», и гражданский договор, выступающий «в первую очередь как форма движения личной собственности», но являющийся вместе с тем «такой правовой формой, с которой наиболее целесообразно сочетаются децентрализованные методы планирования оборота и которая используется поэтому в системе советской торговли... в известной части и нашими хозорганами». Но, несмотря на разграничение двух групп договоров, все они, оставаясь в пределах одной и той же отрасли права, включаются в «единую систему договорных связей», цементируемых единством социалистической собственности государственного планирования» и сообща «опосредствующих социалистический товарооборот.
Дальнейший, еще более значительный, а по сути своей – решающий шаг в преодолении конструкций двухсекторной теории был сделан возрожденной во второй половине 30-х годов теорией единого гражданского права. Она восстанавливает общее понятие обязательства и в этом смысле как будто бы возвращается к преданной забвению позиции П.И. Стучки. Но осуществленное ею обобщение зиждется на иной фактической основе, будучи выработанным не путем введения категории купли-продажи в широком смысле слова, а посредством отбора однопорядковых правовых признаков, наблюдаемых у определенной совокупности таких юридических форм, которые служат целям выполнения народнохозяйственного плана или удовлетворения потребностей советских граждан. В то же время эта теория отказывается не только от межотраслевого, но даже от внутриотраслевого деления договоров на хозяйственные и гражданские, не допуская других научных абстракций, кроме абстракции гражданско-правового договора вообще, и порывая тем самым полностью как с двухсекторной, так и с хозяйственно-правовой концепцией.
Та же принципиальная линия проведена в опубликованной в 1940 г. книге М.М. Агаркова «Обязательство по советскому гражданскому праву» – первом посвященном общим проблемам обязательственного права произведения широкого плана, оставившей заметный след в советской цивилистической доктрине и продолжающем находиться в повседневном научном обиходе как одно из больших достижений теоретического и прикладного порядка. Автор раскрыл содержание этого сложного юридического феномена в свете им же разработанного общего учения о правоотношении и скрупулезно проведенного анализа всех образующих обязательство структурных элементов. Он охарактеризовал социальную сущность обязательственных правоотношений в СССР путем выявления таких обслуживаемых их укрупненными совокупностями конечных целей, как выполнение заданий народнохозяйственного плана, охрана социалистической и личной собственности, обеспечение социалистического распределения. В названной работе воплощено также ставшее поистине знаменитым учение о юридическом основании обязательств, выступающем в виде либо единичного факта, либо сложного фактического состава с различным правовым действием состава в целом и каждой из его частей в отдельности.
Первый в нашей литературе полнообъемный монографический анализ был представлен в относящейся в 1950 г. работе И.Б. Новицкого и Л.А. Лунца, которая прямо и называлась – «Общее учение об обязательстве». Авторы со значительными элементами новизны разработали проблему субъекта обязательств, их обеспечения, а также исполнения и ответственности за неисполнение. При изложении материала о структуре, цели и основаниях обязательственных правоотношений они неоднократно обращаются к полемике с М.М. Агарковым, находясь в то же время под явственно ощутимым влиянием его научных идей. Что же касается понятия обязательства, то оно сформулировано по буквальному тексту закона, без привлечения новых юридических признаков или отыскания определяющих их сущность экономических моментов. И неудивительно, что в ряде литературных источников, появившихся позднее, были предприняты попытки дальнейшего совершенствования ставшего традиционным понятия именно путем восполнения двух указанных его пробелов.
В этих целях обязательство иногда определялось как такое гражданское правоотношение, которое является юридическим выражением отношений обмена в социалистическом обществе. По степени раскрытия правового содержания обязательств эта формула гораздо беднее закрепленного в ГК 20-х годов легального определения, а по своим ограниченным обменом экономическим ориентирам она лишь отчасти отражает реальную действительность, ибо в безвозмездных обязательствах (например, дарении) ничего не обменивают, тогда как в обязательствах компенсационных (например, деликтных) материальные потери возмещают, но отнюдь не меняют на имущественное возмещение. И чтобы экономические ориентиры раздвинуть до требуемых масштабов, предлагалось, вместо обмена, говорить о перемещении имущества или иных результатов труда, а для детализации перечисленных в законе юридических признаков – отразить своеобразие правовых позиций участников обязательственных правоотношений в характеристике выполняемых ими функций, специфической направленности закрепляющих эти функции прав и обязанностей. В таком понимании обязательство означало бы закрепленное гражданским законом общественное отношение по перемещению имущества и иных результатов труда, в силу которого одно лицо (кредитор) вправе требовать от другого лица (должника) совершения определенных действий и обусловленного этим воздержания от совершения определенных других действий.
Но, не говоря о тех, кто допускает образование неимущественных обязательств, сформулированный вывод вызвал сомнения и у ряда авторов, склоняющихся к их всецело имущественной характеристике. Была, в частности, отмечена непомерная абстрактность отсылки к перемещению имущества для раскрытия подлинной экономической сущности обслуживающих его юридических институтов. Отстаивалась также реальная возможность таких жизненных ситуаций, когда должник выполняет одну только функцию воздержания и каких-либо активных действий совершать не обязан. Эти и другие не сходящие со страниц обязательственно-правовой литературы критико-аналитические аргументы, свидетельствуя о продолжающихся научных поисках, одновременно служат провозвестником новых, более плодотворных достижений в изучаемой области.
Вместе с тем, какими бы несовершенными или незаконченными ни были определения обязательств, принадлежащие отдельным авторам или авторским коллективам, советское правоведение за единичными лишь изъятиями в принципе всегда исходило из того, что речь идет об экономических, а не властных отношениях, образующих в своем единстве имущественный оборот, а не технику организации хозяйственно-производственной деятельности. Был предпринят пересмотр этого ранее едва ли не единодушно разделявшегося взгляда – сперва конспективно в статье А.Б. Годеса 1968 г. и затем развернуто в написанной И.А. Танчуком части коллективной монографии 1970 г. Обе публикации – молчаливо в первом и прямо выражено во втором случае – опираются на постулат тожества обязательственных и обладающих имущественным содержанием, снабженных имущественной санкцией относительных правоотношений. Насколько такой постулат оправдан научно и практически, можно судить по следующим обстоятельствам.
Во-первых, он противоречит многочисленным фактам реальной действительности, так как существует немало правообразований, в том числе, например, общая собственность, соавторство или сонаследование, которые, являясь относительными и обладая имущественным содержанием, тем не менее не становятся обязательствами. И лишь тот, кто стремится любой ценой преодолеть эти фактические затруднения, вынужден утверждать, будто обязанность сособственников воздерживаться от нарушений прав друг друга доказывает, что «в отношениях между участниками общей собственности (как и между соавторами, сонаследниками) можно выделить ряд связей, которые носят абсолютный характер». По тем же причинам говорят, будто требуемое для управления общей собственностью согласие всех ее субъектов свидетельствует при каждом своем выражении о заключаемом договоре и подтверждает таким образом, что «другой ряд связей, носящий относительный характер, никакой формы, кроме обязательства, принимать не могут». Между тем, какие бы пассивные функции сособственники ни выполняли, это так же не создает элементов абсолютности внутри отношений общей собственности, как признание договором каждого акта согласованного управления ею не превращает в договорное обязательство самое совместно управляемое общее имущество. Но с особой силой уязвимость выдвинутых аргументов проявляется в коренном отличии положения кредитора, права которого реализуются посредством исполнения своих обязанностей должником, от позиции участника общей собственности, который, хотя и ограничен однопорядковыми правами других сособственников, в пределах своей доли непосредственно владеет, пользуется и распоряжается общим имуществом.
Во-вторых, провозглашенный в целях усиления хозяйственно-правовой концепции, этот постулат на самом деле существенно ее ослабляет, вынуждая, ввиду относительной структуры и организационно-имущественного содержания хозяйственных правоотношений, включать их все до единого в разряд отношений обязательно-правовых. Но подобный вывод несостоятелен в такой степени, что во избежание его подчас предпринимается пересмотр устоявшегося понятия абсолютных прав, носителя которых объявляют связанным «не с любым и каждым, а только с субъектами данной отрасли права». Помимо того, что это не согласуется с реально осуществляемой многоотраслевой защитой абсолютных прав, столь неожиданная их трактовка не облегчает ни на йоту возникших теоретических трудностей. Ведь согласно распространенным хозяйственно-правовым воззрениям к числу обладателей хозяйственной правосубъективности относятся и внутрихозяйственные подразделения, организационная позиция которых такова, что делает их юридически недоступными для остальных субъектов хозяйственного права – внутренних звеньев прочих хозяйственных организаций, этих организаций в целом, всех без исключения органов хозяйственного руководства. Но раз хозяйственное право не знает вовсе случаев, когда бы одному субъекту как управомоченному противостояли как обязанные все другие субъекты, то отсюда с неумолимостью следует, что даже по-новому очерченные абсолютные правоотношения противопоказаны самой его природе и что оно несовместимо ни с какими другими, кроме как с относительными, а согласно изложенным взглядам, обязательственными правоотношениями.
В-третьих, если бы постулированное тождество и не давало поводов для приведенных замечаний, его все равно пришлось бы отвергнуть из-за того, что обязательство исполняется должником в пользу кредитора, чего никогда не происходит в лишенных обязательственных признаков относительных правоотношениях. Как признают, например, сами сторонники освещаемой концепции, обязанность выполнить плановое задание не образует элемента обязательственного правоотношения, ибо она «хотя и индивидуализируется применительно к конкретному органу хозяйственного руководства, не выступает в виде обязанности выполнить план в пользу этого органа». Не будь постулата тожества, не появилось бы возможности в общем понятии о хозяйственном обязательстве представить его как хозяйственное правоотношение, в котором один субъект (должник) обязан совершить в пользу другого (кредитора) определенное действие, имеющее хозяйственный характер, либо воздержаться от определенного действия. Не будь же такого понятия, оказалось бы неосуществимым тройственное деление обязательств на товарно-денежные (устанавливаемые юридическими лицами), нетоварные внутрихозяйственные (связывающие внутренние звенья предприятий) и нетоварные хозяйственно-управленческие (возникающие в отношениях с участием органов хозяйственного руководства). А не будь этого деления исчезла бы почва для образования понятия хозяйственных обязательств в отличие от обязательств гражданско-правовых.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, обязательство представляет собой оформляющее акт товарообмена относительно гражданское правоотношение, в котором один участник (должник) обязан совершить в пользу другого участника (кредитора) определенное действие имущественного характера либо воздержаться от такого действия, а кредитор вправе требовать от должника исполнения его обязанности.
Аналогичное по сути определение обязательства закреплено в п. 1 ст. 307 Гражданского Кодекса, с тем лишь отличием, что законодатель не использует в нем сугубо научные категории правоотношения и товарного обмена, а также иллюстрирует возможный предмет обязательства примерным перечнем действий.
Правильное представление об обязательстве должно быть одинаково далеко как от крайностей примитивной личной «обреченности» должника, так и от крайней «имущественности». Обязательство не может заключать в себе превращения должника в объект, но, с другой стороны, он не исчерпывается и простым отношением к имуществу. Оно есть юридическая форма отношений между лицами-субъектами, и его общей целью является установление некоторой специальной обязанности одного из них в пользу другого, некоторого специального поведения должника в интересах кредитора. Все мы обязаны в силу общей нормы закона к известному, общему для всех поведению по отношению к другим; все мы обязаны воздерживаться от посягательств на жизнь, телесную неприкосновенность, свободу и т.д. других; но более тесные отношения между людьми создают сплошь и рядом нужду в более конкретном регулировании взаимного поведения, в установлении таких или иных специальных норм для него. Такими специальными нормами и являются обязательства. (6; 243).
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Гражданский Кодекс Российской Федерации. Ч. 1, 2, 3 (по сост. На 16 февр. 2004 г.). – М.: Юрайт, 2004.
2. Гражданское право: В 2 т. – Т.II. Полутом 1: учебник / Отв. Ред. проф. Е.А. Суханов. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Волтерс Клувер, 2004. – 704 с.
3. Гуев А.Н. Гражданское право: учебник: В 3 т. – Т. 1. – М.: ИНФРА-М, 2004. – 457 с.
4. Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву. - М.: Статут, 2003. – 782 с.
5. Пиляева В.В. Гражданское право: учеб. пособие. – М.: ИНФРА-М, 2001. – 233 с.
6. Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. – М.: Статут, 1998. – 353 с.
