Корнилове, проявившем свою решимость покончить с революцией. Правая печать заговорила о его «гениальных способностях. К нему питал расположение и
Керенский. В мае, когда, А. М. Каледин был избран донским атаманом, на его место командующего 8-й армией был назначен Корнилов, а 7 июля он стал главнокомандующим Юго-Западным фронтом, несмотря на возражения Алексеева и других.
16 июля Керенский созвал совещание в Ставке для выяснения последствий
июльского поражения на фронте и дальнейших основных направлений военной
политики. Корнилов, отсутствовавший на совещании, в присланной телеграмме
потребовал наведения порядка и оздоровления командного состава. Его горячо
поддержал Деникин. Выступая на совещании, он заявил: «У нас нет армии.
...Развалило армию военное законодательство последних четырех месяцев»,
вводимое сначала под «гнетом советов», а потом ставшее системой; Временное
правительство должно осознать свою вину, отменить солдатскую «декларацию»,
упразднить комиссаров и комитеты, вернуть власть начальникам и восстановить
дисциплину, покончить с военными бунтами, ввести смертную казнь в тылу.
Глядя на Керенского, Деникин сказал: «Вы втоптали наши знамена в грязь.
Теперь... поднимите их и преклонитесь перед ними. ...Если в вас есть
совесть!»10 (2, Т. I, в. 2, с. 181–182)
Керенский был потрясен. Оправившись, он поспешил протянуть ему руку:
«Благодарю Вас, генерал, за то, что Вы имеете смелость высказать откровенно
свое суждение». Позднее он писал: «Деникин наиболее ярко изложил ту точку
зрения, которую разделяли все...». И Керенский сделал окончательный выбор в
пользу Корнилова, поскольку Брусилов, по его заключению, вел курс «с
ориентацией на массы больше, чем на командный состав». 19 июля он назначил
Корнилова на должность Верховного главнокомандующего русской армии. 24 июля
Корнилов телеграфировал Деникину: «С искренним и глубоким удовольствием я
прочитал Ваш доклад... на совещании в Ставке 16 июля. Под таким докладом я
подписываюсь обеими руками». И тотчас передвинул его на должность
главнокомандующего Юго-Западным фронтом, считавшимся самым важным.
Алексеев телеграфировал Деникину: «Ничего не сделано и после l6 июля
главным болтуном России. ...Если бы Вам в чем-нибудь оказалась нужною моя
помощь, мой труд, я готов приехать в Бердичев, готов ехать в войска, к тому
или другому командующему». Деникин заверил Корнилова о своей поддержке в
его борьбе за военную диктатуру.11 (2, Т.I, в. 2, с. 188, 190, 198) И когда
тот в конце августа пытался поднять мятеж, Деникин решительно перешел на
его сторону. В Быховской гимназии, что под Могилевом, объявленной тюрьмой,
где Временное правительство собрало всех ближайших сподвижников Корнилова,
генералы разработали при активнейшем участии Деникина, если не под его
руководством, «Корниловскую программу», ставшую военно-политическим и
идеологическим кредо всех последующих белогвардейских движений в России.
Главный ее смысл — борьба за военную диктатуру под флагом Учредительного
собрания.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Однако грянувший 25 октября 1917 г. большевистский переворот заставил
генералов бежать в поисках надежного пристанища. Все они сошлись на Дону и
вообще на Юге России, где Каледин поднял мятеж, а Алексеев уже развернул
формирование Добровольческой армии, куда собирался цвет и мозг противников
большевизма — М. В. Родзянко, М. М. Федоров, Н. Н. Львов, В. В. Шульгин и
многие другие. Деникин добирался туда под видом не то обедневшего
«польского помещика», не то — купца — в кургузой тройке, смазанных сапогах,
во втором классе едва ползшего «скорого» поезда. Заходившие в вагон солдаты
покрикивали на него: «А ну, почтенный купец, пододвинься». Корнилов прибыл
в Новочеркасск в крестьянском зипуне и с котомкой за плечами с подложным
паспортом.
Алексеев оставил в своих руках политическое руководство. Командующим
Добровольческой армии стал Корнилов, его заместителем — Деникин. Но
действительность скоро разочаровала генералов. Оказалось, что казаки
предпочитали держаться «нейтралитета», слетевшиеся со всех концов России
офицеры не хотели превращаться в волонтеров, а солдаты и тем более.
Корнилов, Деникин и их помощники прилагали много усилий, но дело поначалу с
места никак не трогалось. К тому же и казачья демократия, вознамерившаяся
отсидеться в поднявшейся социальной буре, пришла в негодование, когда
узнала, что под ее носом создается армия под началом столь одиозных в
тогдашнем общественном сознании генеральских фигур. А тем временем с севера
надвигались революционные части под руководством В. А. Антонова-Овсеенко.
Социальное напряжение на Дону достигло накала. Пытаясь как-то сбить его,
генералы со своим немногочисленным воинским контингентом перебрались из
Новочеркасска в Ростов. Фронтовые казаки, прибывшие на Дон, вступили в
переговоры с красным командованием, создали Областной казачий военно-
революционный комитет во главе с Ф. Подтелковым. Загнанный в угол,
застрелился атаман Каледин.12 (4, с. 56–57)
Под натиском частей Антонова-Овсеенко Добровольческая армия 22 февраля
1918 г. покинула Ростов и устремилась на Кубань. Эмигрантская литература
именует это бегство «героическим» и «славным» «ледяным походом». На самом
же деле это было шествие отчаявшихся людей, крушивших на пути следования
все подряд, что теперь многими предается забвению, хотя без учета такого
поведения Добровольческой армии нельзя понять того времени. Дикие сцены
массовых расправ творили не только красные, как иногда создается ныне
впечатление, но и белые. Это запечатлел не кто-нибудь, а участник этого
похода Р. Гуль, известный белогвардейский писатель. На страницах многих
своих статей и книг, выходивших за границей с самого начала 20-х годов, он
показал, как по приказу Корнилова публично, на станичных сходах, секли —
«учили» — за нейтралитет вчерашних фронтовиков, отказывавшихся вступить в
его армию; как расправлялись с крестьянами, пытавшимися защитить себя,
семьи, свое имущество. Справедливость требует признать, что в развязывании
террора повинны и белые и красные. В письме жене Деникин рассказывал: Нет
душевного покоя. Каждый день — картина хищений, грабежей, насилий по всей
территории вооруженных сил. Русский народ снизу доверху пал так низко, что
не знаю, когда ему удастся подняться из грязи. В бессильной злобе обещаю
каторгу и повешение…». В мемуарах Деникин рассуждал: «Было бы лицемерием со
стороны общества, испытавшего небывалое моральное падение, требовать от
добровольцев аскетизма и высших добродетелей. Был подвиг, была и грязь».
Простое население, в первую очередь страдавшее от грабежей, все сильнее
настраивалось против добровольцев. Лично Деникин резко выступал против
расстрелов пленных красноармейцев и грабежей местного населения.13(1, с.
329) Но остановить жернова братоубийственной войны он не мог. И не случайно
Корнилов не получил пополнения, оказался генералом без армии, ибо только
насилием она не создается. Его попытки сходу взять Екатеринодар вылилась в
авантюру, закончившуюся провалом.
Деникин оказался без войск. Но новый командующий не пал духом. Будучи
реалистом, он понимал, что у Добровольческой армии нет даже территории, где
она могла бы остановиться, чтобы разбить становище, и назвать ее своей.
Посоветовавшись с соратниками, Деникин взял курс на Задонье, где сразу же
вступил в бои с советскими войсками. Это позволило ему навести порядок в
частях и поставить под свой контроль к тому времени восставшие против
большевиков донские станицы. По словам П. Н. Милюкова, Деникин сумел
опереться на элементы, преданные идеям монархизма и возрождения «великой
единой и неделимой России», получить некоторую помощь союзников из Антанты,
которых предали «большевики — агенты Вильгельма».
Само «высшее начальство», прежде всего Алексеев и Деникин, в вопросе о внешней ориентации рассуждало менее элементарно. Оно не могло не считаться с тем, что союзники были далеко, а враждебная Германия, вторгшись в начале мая на правобережье Дона и в Ростов, находилась в непосредственной близости. Поэтому прежнюю непримиримость к «немецко-большевистскому нашествию» пришлось заменить более мягкой формулой — «никаких сношений с немцами».14 (4, с. 59) Германское командование с пониманием оценило такой поворот, и разрешило Деникину открыть на Украине вербовочное бюро и отправлять оттуда добровольцев.15 (2, Т.III, с. 130)
Деникин предпринял ряд решительных шагов по упрочению своих позиций.
Первый среди них — широковещательная декларация целей и задач возглавляемой
им организации. В собственноручно написанном им наказе агитаторам,
разосланным по городам и весям Юга России, говорилось: «I. Добровольческая
армия борется за спасение России путем 1) создания сильной
дисциплинированной и патриотической армии; 2) беспощадной борьбы с
большевизмом; 3) установлением в стране единства государственного и
правового порядка. II. ...Добровольческая армия не может принять партийной
окраски... III. Вопрос о формах государственного строя является последующим
этапом и станет отражением воли русского народа... IV. Никаких сношений ни
с немцами, ни с большевиками».
Отсутствие в наказе упоминания о монархии ни в чем еще не говорило.
Алексеев тогда доверительно объяснял Щербачеву: «Добровольческая армия не
считает возможным теперь же принять определенные политические лозунги
ближайшего государственного устройства, признавая, что вопрос этот
недостаточно еще назрел в умах всего русского народа и что преждевременно
объявленный лозунг может лишь затруднить выполнение широких государственных
задач».
Чтобы разрядить политические страсти, Алексеев и Деникин провели в
станице Егорлыкской совещание всех командиров, включая взводных. Первый
разъяснил политику в отношении к немцам, второй — проблему монархии. «Наша
единственная задача,— говорил Деникин,— борьба с большевиками и
освобождение от них России. Но этим положением многие не удовлетворены.
Требуют немедленного поднятия монархического флага. Для чего? Чтобы тотчас
же разделиться на два лагеря и вступить в междоусобную борьбу? Чтобы те
круги, которые если и не помогают армии, то ей и не мешают, начали активную
борьбу против нас? ...Армия не должна вмешиваться в политику. Единственный
выход— вера в своих руководителей. Кто верит нам — пойдет с нами, кто не
верит — оставит армию. Что касается лично меня, я бороться за форму
правления не буду».16 (2, Т. III, с. 132, 133)
С трудом Алексеев и Деникин консолидировал свое войско. Они понимали,
что полное его выздоровление произойдет только в боях за реализацию
поставленных ими целей. Они также осознали важность овладения определенной
территорией. Таковой представлялась им прежде всего Кубань. Туда и
устремили они свои взоры, связывая с нею дальнейшую судьбу своей армии. И 9
июня 1918 г. Добровольческая армия двинулась во второй поход на Кубань. В
своих рядах она насчитывала 8,5-9 тыс. штыков и сабель при 21 орудии.
Вместе с нею выступил также отряд в 3,5 тыс. донских ополченцев при 8
орудиях под командованием полковника Быкадорова.17 (2, Т. III, с. 148, 158,
167) Сила этого в общем-то незначительного контингента заключалась в его
составе — в обученных бою офицерах и казаках, охваченных ненавистью к
революции, лишившей их привилегий и привычного благополучия. Поэтому она
сравнительно легко разбила Красную армию Кубано-Черноморской советской
республики, превосходившей ее по численности в 8—9 раз, но преимущественно
состоявшей из необученных военному делу и неорганизованных иногородних и
коренных крестьян. 3 августа 1918г. Добровольческая армия после
ожесточенных боев овладела Екатеринодаром. Она была восторженно встречена
жителями. Менее чем за четыре месяца Деникин захватил почти всю Кубанскую
область, Ставропольскую и Черноморскую губернии (последнюю — без Сочинского
округа, оккупированного тогда же меньшевистской Грузией). Численность
Добровольческой армии за это время возросла до 35—40 тыс. человек.18 (2, Т.
III, с. 210)
