Московского университета, "кандидат прав", активного участия в деловой жизни не принимал, больше интересовался музыкой и изобразительным искусством. Однако этот "ипохондрик", женатый на сестре министра А. В.
Кривошеина, основал в Москве музей кустарных промыслов, выстроил для него специальное здание и передал Москве. В сентябре 1905 г. Сергей Тимофеевич был избран (а по сути дела, назначен матерью) директором-распорядителем
Никольской мануфактуры.
К началу ХХ в. признанной главой морозовского рода была Мария Федоровна
Морозова, которая умерла в 1911 г. в возрасте 80 лет, скопив 30 млн.
рублей. Чрезвычайно набожная, она была окружена многочисленными
приживалками, не пользовалась электрическим освещением, не читала газет и
журналов, не интересовалась литературой, театром, музыкой, даже не решалась
"из боязни простуды мыться горячей водой с мылом, предпочитая всевозможные
одеколоны". Ей, представителю "темного царства", конечно, были чужды и
окружение старшего сына и его духовный мир. Однако довольно долго она
мирилась с этим: во-первых, Савву практически некем было заменить (его
деловые качества были вне конкуренции), во-вторых, отстранить его от
управления нельзя без нежелательной публичной огласки. Учитывая косвенные
свидетельства, можно заключить, что не раз она, должно быть, пыталась на-
ставить своего сына на путь истинный. Общение с "неблагонадежными" и вообще
интерес Саввы к политическим и социальным вопросам были особенно неприятны
набожной старухе. В конце концов между ними произошел полный разрыв.
9 января 1905 г. Морозов вместе с Горьким был очевидцем "кровавого воскресенья" в Петербурге и не мог оставаться безучастным. Он посетил председателя Комитета министров, который так описал этот визит: "Я его принял, и он мне начал говорить самые крайние речи о необходимости покончить с самодержавием, об установке парламентарной системы со всеобщими прямыми и прочими выборами, о том, что так жить нельзя далее, и т. д.". Эти речи, разумеется, не слишком взволновали Витте.
Голос гражданской совести настойчиво внушал фабриканту Морозову: пора
ему определить свое политическое кредо в надвинувшихся на Россию грозных
событиях. Пора заявить о своей позиции известного в стране общественного
деятеля не в доверительной беседе с Витте, ни в дружеских беседах с
Горьким... Выступать надо было с трибуны. Вернувшись в Москву, Морозов на
несколько дней уединился в своем особняке, составляя программу неотложных
социальных и политических реформ. Этот документ заслуживает того, чтобы на
нем остановиться подробнее. "В числе событий, переживаемых Россией за
последнее время, - говорится в нем, - наибольшее внимание общества
привлекли к себе возникшие в январе повсеместные забастовки рабочих,
сопровождающиеся серьезными народными волнениями... Обращаясь к
исследованию причин последних забастовок, мы наталкиваемся на то в высшей
степени характерное явление, что рабочие, приостановив работу под предлогом
различных недовольств экономического свойства, объединяются затем в группы
вне пределов фабрик и предъявляют целый ряд других, но уже политических
требований". Продолжая анализ, Морозов пишет: "Действительно - отсутствие в
стране прочного закона, опека бюрократии, распространенная на все области
русской жизни, выработка законов в мертвых канцеляриях, далеких от всего
того, что происходит в жизни,.. невежество народа, усиленно охраняемые теми
препятствиями, коими обставлено открытие школ, библиотек, читален, словом
всего, что могло бы поднять культурное развитие народа, худшее положение, в
котором находится народ сравнительно с другими перед судом и властью, - все
это задерживает развитие хозяйственной жизни в стране и порождает в народе
глухой протест против того, что его гнетет и давит".
Далее выдвигались конкретные предложения:
"Во-первых. Установить равноправность всех и всякого перед прочным законом, сила и святость которого не могла бы быть никем и ничем поколеблена.
Во-вторых. Полная неприкосновенность личности и жилища должна быть обеспечена всем русским гражданам.
В-третьих. Необходима свобода слова и печати, так как лишь при этом условии возможны: выяснение рабочих нужд, улучшение быта и правильный успешный рост промышленности и народного благосостояния.
В-четвертых. Необходимо введение всеобщего обязательного школьного обучения с расширением программы существующих народных школ и установлением упрощенного порядка для открытия всяких учебных заведений, библиотек, читален, просветительных учреждений и обществ...
В-пятых. Существующее законодательство и способ его разработки не соответствует потребностям населения и русской промышленности... Необходимо в выработке законодательных норм участие представителей всех классов населения, в том числе лиц, избранных промышленными рабочими. Участие тех же представителей необходимо и в обсуждении бюджета, ибо последний является могущественным двигателем в руках государства при разрешении промышленных вопросов страны".
По сути дела речь шла о введении в России конституционной формы правления. Отдавая себе отчет в том, что выдвижение подобной программы могло бы иметь вес лишь как коллективная акция, Морозов обратился к другим капиталистам, но поддержки не получил: записку приняли (да и то с оговорками) лишь некоторые оппозиционно настроенные деятели в либерально- буржуазной среде. Документ был обсужден и на заседании правления Никольской мануфактуры. В журнале правления Никольской мануфактуры зафиксировано:
"1905 года сего 9 февраля. Слушали заявление директора правления Саввы
Тимофеевича Морозова о необходимости подачи совместно с другими
фабрикантами докладной записки по фабричному вопросу, представив содержание
ее в копии.
Ознакомившись с ее содержанием и не разделяя изложенного в ней взгляда директора правления, М. Ф. Морозова, И. А. Колесников и А. М. Вагурин от подписи таковой отказались, предоставив ему, Савве Морозову, право, если он найдет нужным, подписать докладную записку на его личную ответственность, как директора, заведующего фабриками, о чем составлен настоящий протокол.
Члены правления: М. Ф. Морозова, Савва Морозов, И. А. Колесников, А. М.
Вагурин".
В феврале 1905 г. забастовочная волна докатилась и до Никольской мануфактуры. За 20 лет после "Морозовской стачки" 1885 г., когда к управлению пришел Савва Тимофеевич Морозов, положение рабочих изменилось: были отменены штрафы, повышены расценки, построены новые спальни для рабочих, учреждены стипендии для учащихся и т. д. Однако коренного улучшения условий труда и быта произойти не могло, потому что любые нововведения, финансовые расходы надо было утверждать на правлении, где требовалось большинство голосов. У многих рабочих Савва Морозов, в отличие от своего отца и матери, пользовался доверием. Забастовав, рабочие потребовали 8-часового рабочего дня и повышения зарплаты, но он им отказал, так как не мог принимать подобные решения: реальным хозяином предприятия была М. Ф. Морозова, а она категорически воспротивилась желанию сына пойти навстречу рабочим. Савва потребовал, чтобы мать полностью передала распоряжение делами на фабриках в его руки, но в ответ на это в начале марта сам был устранен от управления. При этом мать пригрозила ему учреждением опеки.
Положение усугублялось личным одиночеством, отсутствием взаимопонимания
с женой, Морозов начинает избегать людей, много времени проводит в полном
уединении, не желая никого видеть. Изоляции способствовала и Зинаида
Григорьевна, бдительно следившая за тем, чтобы к нему никто не приходил, и
изымавшая поступавшую на его имя корреспонденцию. Пополз слух о
сумасшествии. Такая версия всем "заинтересованным лицам", включая
родственников, была удобна, позволяла объяснить неожиданный отход его от
общественной деятельности. Сохранилось коротенькое деловое письмо Морозова,
датируемое 26 марта, то есть периодом полного уединения, и адресованное в
Петербург инженеру А. Н. Тихонову, работавшему у него :"Я решил прекратить
разведки (речь идет о геологических изысканиях на Урале) ввиду соображений,
которые сообщу Вам впоследствии. Когда будете проезжать Москву, заезжайте
ко мне. Мне хотелось бы пристроить Вас куда-нибудь на место". Нет нужды
доказывать, что это письмо написано вполне здравомыслящим человеком,
ощущающим нравственную ответственность за судьбу тех, кто был с ним связан.
По настоянию жены и матери был созван консилиум, констатировавший 15
апреля 1905 г., что у мануфактур-советника Морозова наблюдалось "тяжелое
общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении,
беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и
прочее". Рекомендовалось направить его для лечения за границу. Через
несколько дней, в сопровождении жены и врача Селивановского Савва
Тимофеевич выехал сначала в Берлин, а затем на юг Франции, в Канн. Здесь,
на берегу Средиземного моря, в номере "Ройяль-отеля", 13 (26) мая 1905 г.
он застрелился.
Многие обстоятельства этого шага до сих пор не ясны. Власти утверждали,
что виновниками его гибели были большевики, которых поддерживал Морозов и
которые начали его шантажировать. Такую версию изложил в донесении в
Департамент полиции московский градоначальник. Подобное объяснение получило
распространение и попало в мемуары Витте. По его словам, "чтобы не делать
скандала, полицейская власть предложила ему выехать за границу. Там он
окончательно попал в сети революционеров и кончил самоубийством". Внук
Саввы Тимофеевича, основательно изучивший многие перипетии судьбы деда,
задает в своей книге вопрос: зачем вообще революционерам надо было угрожать
Морозову? В подтверждение официальной версии никогда не было приведено
никаких доказательств. Истинные причины трагического решения еще
сравнительного молодого чело- века, отца четверых детей, были иными, лежали
значительно глубже, и их верно уловили хорошо знавшие Морозова люди. "Когда
я почитал телеграмму о его смерти ,- писал Горький ,- и пережил час острой
боли, я невольно подумал, что из угла, в который условия затискали этого
человека, был только один выход - в смерть. Он был недостаточно силен для
того, чтобы уйти в дело революции, но он шел путем, опасным для людей его
семьи и круга". В. И. Немирович-Данченко заметил: "Купец не смеет
увлекаться. Он должен быть верен своей стихии выдержки и расчета. Измена
неминуемо поведет к трагическому конфликту.
Смерть примирила родственников с Саввой. Согласно христианским канонам,
самоубийцу нельзя хоронить по церковным обрядам. Морозовский клан
объединился и, используя и связи и деньги, начал добиваться разрешения на
похороны. Властям были представлены путанные и довольно разноречивые
свидетельства врачей о том, что смерть была результатом "внезапно
наступившего аффекта" (следовательно, нельзя ее рассматривать как обычное
самоубийство), но в тоже время покойного нельзя считать и душевнобольным
(признание его таковым было нежелательным для престижа семьи). Личный врач
Гриневский дал следующее заключение: "Главной и вероятней всего
единственной причиной нервного расстройства было переутомление, вызванное
как общественными, так и специально фабричными делами и связанным с ним
рабочим вопросом. К началу марта, после продолжительных забастовок рабочих
на фабрике, наступил резкий упадок физических и нравственных сил". "Знал я
Морозова продолжает врач, - более двадцати лет и состоял последние десять
лет его личным врачом; я могу засвидетельствовать, что предотвратить этот
печальный исход не было никакой возможности. С одной стороны, он не был
психически болен какой-либо определенной психической болезнью, которая
давала бы право ограничивать его права и самостоятельность; с другой - при
врожденной непреклонности и упорстве в достижении ранее намеченной цели -
он не поддавался никаким убеждениям и доводам. Признавая свои поступки в
рабочем вопросе во многом ошибочными и ошибки эти непоправимыми - он видел
один выход в самоубийстве".
