«артистов», и с итальянской интеллигенцией.
Жил Карл Брюллов вместе со своим братом Александром, как и большинство
русских художников, в районе нынешней улицы Систина, неподалёку от
Квиринальского дворца.
Братья Брюлловы были направлены за границу русским Обществом поощрения художников, которое и выплачивало им стипендию, на тогдашнем языке – пенсию.
По прибытии в Рим Карл Брюллов с присущей ему страстью принялся за работу. Он пишет копии с картин художников Возрождения, этюды с натуры, внимательно изучает богатейшее классическое наследие Рима.
Но пройдёт много времени, пока Брюллов сочтёт себя созревшим для большого полотна, которое позволит во всей полноте выразиться его мастерству и таланту. Вооружённый громадными знаниями, смело берётся он за исполнение величавого замысла и начинает готовится к своей знаменитой картине «Последний день Помпеи».
Успех картины при её первом появлении на свет был ошеломляющим.
Древняя Помпея вновь увидела солнце в середине восемнадцатого века.
Почти восемнадцать столетий прошло со дня, когда пробудился вулкан
Везувий и пеплом, пламенем, раскаленными камнями сжег и засыпал Помпею.
Весть о гневе богов облетела Италию. Родственники погибших приезжали сюда и
в ужасе смотрели на мёртвое поле пепла, под которым был похоронен не
человек – город. Они вдыхали запах серы и не смели поднять горсть пепла –
он им казался самим божьим гневом…
Потом Помпею забыли. Над нею, подобно облакам, проплывали века.
В начале девятнадцатого века археологи окончательно удалили камни и слежавшийся пепел. Они раскрыли дома, улицы, фонтаны, статуи.Затаив дыхание, они осторожно снимали прах с костей погибших. Рядом с ними лежали вещи: богатые спасали украшения, бедняки – хлеб. До последней секунды матери укрывали собою детей, мужья – жен. По статуям, по пересохшим фонтанам, по росписям на стенах домов археологи читали историю гибели городов, и снова весь мир заговорил о Помпее.
Путешественники бродили по улицам, на которые почти две тысячи лет не
ступала нога человека. И вместе с ними, трепеща от волнения, от чуда
воскрешения из небытия целого города, шёл молодой русский художник Карл
Брюллов. Никто не мог так, как он, увидеть Помпею: русская школа живописи
дала ему удивительное зрение. То, что другие, увидев, быстро забывали, его
« зрячий глаз» запечатлевал навсегда. Воображение помогло ему увидеть город
не мертвым, аккуратно очищенным археологической лопатой и щёткой от пепла,
а живым, борющимся.
Он словно услышал рёв вулкана, крики людей, ржание испуганных коней…Он словно увидел молнии, раскалённые камни, падающие с неба, и всё усиливающийся дождь из пепла…И смутно почувствовал: эта трагедия, последняя борьба весёлого, сильного, красивого, обречённого на смерть народа ему, художнику, по плечу. Здесь, на улицах древней Помпеи, рождалась картина – ещё не готовое решение – предчувствие, не мысль – смутный образ…
Два года идёт сбор материала к главному произведению жизни. Брюллов
решает множество задач. Он делает зарисовки испуганных лошадей и выясняет
рисунок античной пряжки, скрепляющей женскую одежду. Он словно актёр,
играющий на сцене много ролей, становится поочерёдно то испуганным
стариком, которого пытаются спасти сыновья, то его младшим сыном, с
жалостью глядящим на отца. Всё должно быть правдиво. Нельзя допустить ни
одной ошибки.
Не жалея сил и труда, желая познать всё в совершенстве, он изучал древние
вещи Помпеи – амфоры, браслеты, колесницы, одежду. Перед его внутренним
взором вставали отдельные фигурные группы холста – вот мать, до последнего
мгновения оберегающая своих дочерей, тут женщина рухнула с колесницы
наземь, и вокруг широко рассыпались никому не нужные драгоценности.
Стараясь зримо увидеть трагедию сквозь спокойные строки очевидца катастрофы
– римского историка Плиния Младшего, он читал его письма и был потрясён
рассказом о том, как «мать его, обременённая летами, не будучи в состоянии
бежать, упрашивает сына своего спастись, сын же употребляет просьбу в силу
всю, чтобы увлечь её с собой…».
Образы одолевают Брюллова. Как в академии, он встаёт ночами и
набрасывает общую композицию, затем отдельные группы. Он приводит
натурщиков и требует от них невозможного – почувствовать ужас, страх и
готовность пойти на подвиг ради жизни других людей. Рисует семью : муж
прикрыл молодую жену и двух детей концом своего плаща, желая защитить их от
смерти. Маленькая ножка ребёнка стоит на большой мускулистой стопе отца.
Малыш, находящийся на руках у матери, ничего не понимая, тянется к лежащей
на земле птице : в тот день мёртвые птицы, как град, сыпались с неба…
Брюллов пишет картину, не щадя сил. Молодой и сильный человек, он доводит себя работой до такого истощения, что сваливается у холста и его уносят на руках. Кажется, этой работой он убьёт себя. Но нет: отдохнув, он встаёт и пишет снова…
И вот полотно окончено, как он любил говорить, «до волосков». И всё – таки что – то не так, что – то его тревожит, он в отчаянии. «Целые две недели, - говорил Брюллов, - я каждый день ходил в мастерскую, чтобы понять, где мой расчёт был неверен. Иногда я трогал одно место, иногда другое, но тотчас же бросал работу с убеждением, что части картины были в порядке и что дело было не в них. Наконец, мне показалось, что свет от молнии на мостовой был слишком слаб. Я осветил камни около ног воина, и воин выскочил из картины. Тогда я осветил всю мостовую и увидел, что картина моя была окончена…»
«Он схватил молнию и бросил её целым потоком на свою картину», - немного позднее написал о нём Гоголь. Брюллов словно вырвал из мрака истории ужасный день 24 августа 79 года н. э. Но силой своего гения он победил ужас. В «Последнем дне Помпеи» любовь царит везде… «Его фигуры прекрасны при всём ужасе своего положения. Они заглушают его своей красотой, - пишет Гоголь и добавляет: - У Брюллова является человек для того, чтобы показать всю красоту свою, все верховное изящество своей природы».
В этом был смысл картины - показать народ перед лицом величайшего испытания, перед лицом смерти и увидеть его таким, каким увидел Брюллов: прекрасным, самоотверженным, не потерявшим чувства собственного достоинства. Каждый здесь спасает не себя – другого. Не таким ли проявил себя русский народ в военном испытании 1812 года?..
Картина поднимала доблесть духа, действовала опьяняюще. Художникам, да
и не одним художникам, она внушала смелость. Современники были потрясены
мастерством Брюллова: «Он не боится рисовать группы свои в положениях самых
необыкновенных, в сокращениях самых затруднительных» - и в изумлении
прибавляли: «Ещё немного – и искусство бы погибло». Но искусство не погибло
– оно обрело новую, доныне невиданную силу. Европа приветствовала
произведение. Восторженные толпы носили художника на руках – при свете
факелов, под звуки музыки, осыпая дождём цветов.
Картина приехала в Россию. Своим лёгким и быстрым пером Александр
Пушкин повторил на белом листе бумаги очертания центральных фигур картины и
стремительно написал:
Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламя
Широко развилось, как боевое знамя,
Земля волнуется – с шатнувшихся колонн
Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,
Под каменным дождём, под воспалённым прахом
Толпами, стар и млад, бежит из града вон.
Потом поэт познакомился с живописцем. А за четыре дня до гибели на дуэли Пушкин бросился перед Карлом Брюлловым на колени, выпрашивая понравившийся рисунок…
Полотно покорило всех. «Последний день Помпеи» стал «для русской кисти
– первый день»!..
Но был у картины и ещё один смысл – горький. Его поняли единицы. А поняв, смолчали или рассказали о нём немногим.
Брюллов задумал свою картину в 1828 году. В эти годы шла освободительная борьба в Греции. За пять лет до этого была подавлена революция в Испании, семью годами ранее потоплено в крови восстание карбонариев в Италии. А в декабре 1825 года расстреляли на Сенатской площади декабристов.
«Дикая, неразумная, губящая людей сила» замучила лучших русских,
пожелавших завоевать свободу. И в бессмысленной жестокости стихии
«Последнего дня Помпеи» зрители видели переданный иносказательно образ
жестокого деспотизма.
Сегодня нам картина кажется музейной, прекрасной и в чём – то идеализированной. Современникам же она казалась излишне живой: полагали, что Брюллов отошёл от вечных законов искусства и попытался передать живых людей во всех их «неизысканной прелести»…
Первостепенную роль в жизни создателя «Последнего дня Помпеи» сыграла, как известно, Ю.П.Самойлова. Блестящая светская красавица, обладательница колоссального состояния, графиня Юлия Павловна Самойлова славилась среди современников своим независимым поведением и любовью к искусствам. Свое происхождение она вела от самой Екатерины I – её дедом был знаменитый меломан граф П.М.Скавронский, внучатый племянник царицы, женатый на Е.В.Энгельгардт, племяннице всесильного Потемкина. Происхождение позволяло Юлии Павловне, вызывающим образом игнорировавшей придворный этикет и условности света, пренебрегать выговорами Николая I, которого шокировало поведение «последней из рода Скавронских».
Покинув Россию, графиня обосновалась в Милане, откуда происходил её
дед граф Джулио Литта, второй муж бабки по матери. Итальянский аристократ
Литта, которого в Петербурге очень часто именовали Юлием Помпеевичем, был
на русской службе со времён Екатерины II, а после служил ещё трём русским
императорам. Граф закончил свои дни под петербургским небом, оставив
несметные богатства, нажитые в России и сохранённые в Италии, своей внучке
Юлии Павловне Самойловой, которую он, как свидетельствуют современники,
очень любил. Так графиня сделалась обладательницей роскошных дворцов и вилл
в Милане и его окрестностях, где она задавала богатейшие приёмы, собиравшие
весь цвет итальянской и русской интеллигенции и знати.
Вместе с состоянием Юлия Помпеевича внучке перешёл и его архив, а
также художественная коллекция. В коллекцию, помимо шедевров Возрождения ,
входили и произведения русского искусства, в том числе портреты графа
Литта, написанные Орестром Кипренским и Карлом Брюлловым.
Собрание картин и скульптур Ю.П.Самойловой пользовалось большой
популярностью в Италии. Нередко любители искусства специально приезжали в
Милан, чтобы увидеть принадлежащие русской графине шедевры. И недаром,
например П.А.Вяземский, оказавшись в 1835 году в Милане, первым своим
долгом счёл визит Ю.П.Самойловой, чтобы познакомиться с её картинами и
скульптурами, о которых он , наверняка, был наслышан от А.И.Тургенева,
бывавшего у миланских родственников графа Литта ранее.
Графиня Юлия Самойлова всегда хранила в своём миланском доме большое число работ своего любимого художника Карла Брюллова, среди которых было много её портретов акварелью и маслом, написанных живописцем в течении их почти двадцатилетнего знакомства.
Брюллов находил внешность графини самим воплощением женственности и красоты. Он охотно вводил её образ в свои композиции, начиная с «Последнего дня Помпеи», где черты Юлии Павловны приданы сразу нескольким женским персонажам, в их числе красавица с кувшином на голове, которую он поместил рядом со своим автопортретом. Из многочисленных изображений графини, выполненных Брюлловым, до наших дней дошли два её парадных портрета: один, где она написана вместе с приёмной дочерью и арапчонком, другой – в маскарадном костюме.
Это, кажется, одни из самых искренних, самых поэтических, самых вдохновенных творений Брюллова – подлинные жемчужины в его блестящей галерее женских образов.
Сразу же по приезде в Рим Карл Брюллов сообщал в Петербург, что его
«сильнейшим… желанием всегда было произвести картину из российской
истории». В письме, адресованном Обществу, художник так объяснял 9 декабря
1823 года свой замысел: «…Избрал я следующий сюжет: Олег, подступив под
стены Константинополя, принуждает оный к сдаче, в знак победы он повесил
щит свой на градских вратах, после чего заключён был мир. Император
греческий клялся евангелием, а Олег с воинством клялся Волосом, Перуном и
оружием. Я соединил сии два сюжета, представляя на первом плане заключение
мира, на втором видны городские ворота, на кои поставлены лестницы, и двое
русских прибивают щит Олегов».
Этот эпизод русской истории, связанный с походом Олега на Византию в
907 году, когда он, согласно летописному известию, «повесил щит свой на
вратах в знак победы и ушёл от Царьграда», был после победоносной
антинаполеоновской эпопеи очень популярен среди патриотически настроенных
деятелей русской культуры. «Твой щит на вратах Цареграда», - писал в 1822
году Пушкин в своей знаменитой песне, прославляя воинскую доблесть «вещего
Олега». В стихотворении «Олегов щит», которое было написано по поводу
Адрианопольского мира, заключённого в 1829 году, когда русские войска вновь
подошли к стенам Константинополя, Пушкин, как и Брюллов, также делал акцент
на благородстве воинственного русского князя, не пожелавшего
воспользоваться всеми плодами победы перед лицом поверженного врага:
Когда ко граду Константина
С тобой, воинственный варяг,
Пришла славянская дружина
И развила победный стяг,
Тогда во славу Руси ратной,
Строптиву греку в стыд и страх,
Ты пригвоздил свой щит булатный
На цареградских воротах.
Настали дни вражды кровавой;
Твой путь мы снова обрели.
Но днесь, когда мы вновь со славой
К Стамбулу грозно притекли,
Твой холм потрясся с бранным гулом,
Твой стон ревнивый нас смутил,
И нашу рать перед Стамбулом
Твой старый щит остановил.
В стихотворении Пушкина, появившемся после завершения русско-турецкой войны
1828 – 1829 годов, в ходе которой Россия добилась важных территориальных
приращений и больших политических уступок от Оттоманской империи, включая
согласие на автономию Молдавии, Валахии, Сербии и Греции, отразился главный
итог военный действий. Он состоял в том, что Россия вновь не захотела в
полной мере воспользоваться плодами своих побед над султаном, грозивших
полным крушением Оттоманской империи, и предпочла этому сохранение
ослабленной и зависимой от Петербурга Турции. Пушкин писал своё
стихотворение по горячим следам событий, а молодой Брюллов, предлагая сюжет
своей исторической композиции, невольно предвосхищал их, давая при этом
ограничительное толкование целей русской внешней политики в назревшем
русско-турецком конфликте. В основе этого конфликта, как известно, лежал
греческий вопрос, борьба греков за освобождение от оттоманского ига. Такое
ограничительное толкование военно-дипломатических замыслов Петербурга было
преждевременным в 1823 году, когда Россия ещё не определила чётко свою
позицию в отношении греческого национально-освободительного движения,
колебалась между линией Меттерниха, ставившего греческих патриотов на одну
доску с неаполитанскими и испанскими «инсургентами», и линией на защиту
своих собственных государственных интересов, требовавших дальнейшего
ослабления Турции, и потому не могло получить одобрения со стороны Общества
поощрения художников. Оно отклонило идею картины скорее всего именно по
политическим мотивам, оговорив свой отказ вполне убедительным замечанием,
что в Риме трудно «соблюсти с точностью все то, что может изображать
характер времени и место действия» при работе над сюжетом из русской
истории. Времена, когда персонажей русской истории живописали в виде
обнажённых античных героев, уходили в прошлое...
Отрывок из письма Брюллова – это, собственно, и всё, что мы до сего
времени знали о первой попытке художника создать полотно на тему
отечественной истории. Больше упоминаний о работе над сюжетом о «вещем
Олеге» в его известной переписке не встречаются. Биографы Брюллова не
располагали никакими сведениями о судьбе этого интереснейшего по содержанию
произведения, не знали даже, приступил ли он к его осуществлению, или же
дело ограничилось одной идеей, не нашедшей детальной разработки в эскизах
на бумаге или холсте.
Можно понять поэтому наше волнение и радость, когда в одном зарубежном частном собрании обнаружился эскиз пером и тушью на бумаге, в точности воспроизводящий сцену, описанную Брюлловыи в письме в Общество поощрения художников. Так было найдено подтверждение, что молодого русского живописца глубоко увлёк замысел композиции на патриотическую тему и он начал над ним работу, хотя она и ограничивалась, по-видимому, одним эскизом, поисками композиционного решения многофигурного полотна…
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Карл Брюллов вошёл в искусство в переломную для исторических судеб
Италии и России эпоху и в определённой мере олицетворяет собой некое
связующее звено не только в художественной, но и общественно-политической
жизни обеих стран. Он родился, вырос и овладел основами живописного
мастерства в России, но зенита славы достиг на земле Италии, создав там
полотно на сюжет древнеримской истории и наполнив его идейным содержанием ,
непосредственно и живо перекликавшимся с современной ему российской
действительностью. Сейчас, спустя полтора века, трудно представить себе и
разделить тот взрыв энтузиазма, которым сопровождалось появление на свет
этой картины, связанной по своим стилистическим приёмам с отживавшими своё
время канонами классицизма.
За двенадцать лет пребывания в Италии Карл Брюллов создал невероятно много. Помимо грандиозной «Помпеи», он написал около ста двадцати портретов, десятки жанровых сцен из итальянской жизни, разработал несколько исторических замыслов. Казалось бы, где, как не в Италии, предаться сочинению композиций на античные сюжеты? И Брюллов старательно пытается это делать. Однако все замыслы этого рода остались в эскизах: молодого художника тянула, влекла, завораживала живая тёплая сегодняшняя жизнь.
Список литературы.
1.Бочаров И.Н. и Глушакова Ю.П.
Карл Брюллов. Итальянские находки. Москва 1984.
2.Волынский Л.
Лицо времени. Книга о русских художниках. Москва 1962.
3.Корнилова А.В.
Карл Брюллов в Петербурге. Лениздат 1976.
4.Платонова Н.И. и Тарасов В.Ф.
Этюды об изобразительном искусстве. Москва 1993.
5. Стасов В.В.
Избранные статьи о русской живописи. Москва 1984.
6.Яковлев В.Н.
О великих русских художниках. Москва 1962.
