Наполеон, находясь на другом берегу Дуная, не успел оказать помощь Мортье.
Поражение французов было полным. Но опасность не миновала. Наполеон без боя взял Вену и вновь погнался за Кутузовым. Никогда русская армия не была так близка к опасности подвергнуться разгрому или капитуляции, как в этот момент. Но русскими командовал не ульмский Макк, а измаильский Кутузов, под командованием которого находился измаильский Багратион. За Кутузовым гнался
Мюрат, которому нужно было каким угодно способом задержать, хоть на самое короткое время, русских, чтобы они не успели присоединиться к стоявшей в
Ольмюце русской армии. Мюрат затеял мнимые переговоры о мире.
Но мало быть лихим кавалерийским генералом и рубакой, чтобы обмануть
Кутузова. Кутузов с первого же момента разгадал хитрость Мюрата и, сейчас
же согласившись на «переговоры», сам еще более ускорил движение своей армии
к востоку, на Ольмюц. Кутузов, конечно, понимал, что через день — другой
французы догадаются, что никаких переговоров нет и не будет, и нападут на
русских. Но он знал, кому он поручил тяжкое дело служить заслоном от
напиравшей французской армии. Между Голлабруном и Шенграбеном уже стоял
Багратион. У Багратиона был корпус в 6 тысяч человек, у Мюрата — в четыре,
если не в пять раз больше, и Багратион целый день задерживал яростно
дравшегося неприятеля, и хотя положил немало своих, но и немало французов и
ушел, не тревожимый ими. Кутузов за это время отошел уже к Ольмюцу, за ним
поспел туда же и Багратион.
Вот тут-то в полной мере и выявились преступная игра против Кутузова и истинно вредительская роль Александра и другого божьей милостью произведшего себя в полководцы монарха — Франца.
Ни в чем так ярко не сказывалась богатейшая и разносторонняя одаренность Кутузова, как в умении не только ясно разбираться в общей политической обстановке, в которой ему приходилось вести войну, но и подчинять общей политической цели все иные стратегические и тактические соображения. В этом была не слабость Кутузова, которую в нем хотели видеть как открытые враги, так и жалившие в пяту тайные завистники. В этом была, напротив, его могучая сила.
Достаточно вспомнить именно эту трагедию 1805 г.— аустерлицкую
кампанию. Ведь когда открылись военные действия и когда, несмотря на все
ласковые уговоры, а затем и довольно прозрачные угрозы, несмотря на всю
пошлую комедию клятвы в вечной русско-прусской дружбе над гробом Фридриха
Великого, так часто и так больно битого русскими войсками, Фридрих-
Вильгельм III все-таки отказался вступить немедленно в коалицию, то
Александр I и его тогдашний министр Адам Чарторыйский, и тупоумный от
рождения Франц I посмотрели на это как на несколько досадную
дипломатическую неудачу, но и только. А Кутузов, как это тотчас же вполне
выяснилось по всем его действиям, усмотрел в этом угрозу проигрыша всей
кампании. Он тогда знал и высказывал это неоднократно, что без немедленного
присоединения прусской армии к коалиции союзникам остался единственный
разумный выход: отступить в Рудные горы, перезимовать там в безопасности и
затянуть войну, т. е. сделать именно то, чего боялся Наполеон.
При возобновлении военных действий весной обстоятельства могли либо
остаться без существенных перемен, либо стать лучше, если бы за это время
Пруссия решилась наконец покончить с колебаниями и войти в коалицию. Но уж,
во всяком случае, решение Кутузова было предпочтительней, чем решение
отважиться немедленно идти на Наполеона, что означало бы идти почти на
верную катастрофу. Дипломатическая чуткость Кутузова заставляла его верить,
что при затяжке войны Пруссия может наконец сообразить, насколько ей
выгоднее вступить в коалицию, чем сохранять гибельный для нее нейтралитет.
Почему же все-таки сражение было дано, несмотря на все увещания
Кутузова? Да прежде всего потому, что оппоненты Кутузова на военных
совещаниях в Ольмюце — Александр I, фаворит царя, самонадеянный вертопрах
Петр Долгоруков, бездарный военный австрийский теоретик Вейротер — страдали
той опаснейшей болезнью, которая называется недооценкой сил и способностей
противника. Наполеон в течение нескольких дней в конце ноября 1805 г.
выбивался из сил, чтобы внушить союзникам впечатление, будто он имеет
истощенную в предшествующих боях армию и поэтому оробел и всячески избегает
решающего столкновения. Вейротер глубокомысленно изрекал, что нужно делать
то, что противник считает нежелательным. А посему, получив столь
авторитетную поддержку от представителя западноевропейской военной науки,
Александр уже окончательно уверовал, что здесь, на Моравских полях, ему
суждено пожать свои первые военные лавры. Один только Кутузов не соглашался
с этими фанфаронами и разъяснял им, что Наполеон явно ломает комедию, что
он нисколько не трусит и если в самом деле чего-нибудь боится, то только
отступления союзной армии в горы и затяжки войны.
Но усилия Кутузова удержать союзную армию от сражения не помогли.
Сражение было дано, и последовал полный разгром союзной армии под
Аустерлицем 2 декабря 1805 г.
Именно после Аустерлица ненависть Александра I к Кутузову неизмеримо
возросла. Царь не мог не понимать, конечно, что все страшные усилия как его
самого, так и окружавших его придворных прихлебателей свалить вину за
поражение на Кутузова остаются тщетными, потому что Кутузов нисколько не
расположен был принять на себя тяжкий грех и вину за бесполезную гибель
тысяч людей и ужасающее поражение. А русские после Суворова к поражениям не
привыкли. Но вместе с тем подле царя не было ни одного военного человека,
который мог бы сравниться с Кутузовым своим умой и стратегическим талантом.
Не было прежде всего человека с таким громадным и прочным авторитетом в
армии, как Кутузов.
Разумеется, современники понимали — и это не могло не быть особенно
неприятно Александру I, — что и без того большой военный престиж Кутузова
еще возрос после Аустерлица, потому что решительно всем и в России и в
Европе, сколько-нибудь интересовавшимся происходившей дипломатической и
военной борьбой коалиции против Наполеона, было совершенно точно известно,
что аустерлицкая катастрофа произошла исключительно оттого, что возобладал
нелепый план Вейротера и что Александр преступно пренебрег советами
Кутузова, не посчитаться с которыми он не имел никакого права, не только
морального, но и формального, потому что официальным главнокомандующим
союзной армии в роковую аустерлицкую годину был именно Кутузов. Но,
конечно, австрийцы были более всех виновны в катастрофе.
После Аустерлица Кутузов был в полной опале, и только чтобы неприятель
не мог усмотреть в этой опале признания поражения, бывший главнокомандующий
был все-таки назначен (в октябре 1806 г.) киевским военным губернатором.
Друзья Кутузова были оскорблены за него. Это им казалось хуже полной
отставки.
Но недолго пришлось ему губернаторствовать. В 1806 — 1807 гг. во время
очень тяжелой войны с Наполеоном, когда после полного разгрома Пруссии
Наполеон одержал победу под Фридландом и добился невыгодного для России
Тильзитского мира, Александр на горьком опыте убедился, что без Кутузова
ему не обойтись. И Кутузова, забытого во время войны 1806 — 1807 гг. с
французами, вызвали из Киева, чтобы он поправил дела в другой войне,
которую Россия продолжала вести и после Тильзита, — в войне против Турции.
Начавшаяся еще в 1806 г. война России против Турции оказалась войной трудной и мало успешной. За это время России пришлось пережить тяжелое положение, создавшееся в 1806 г. после Аустерлица, когда Россия не заключила мира с Наполеоном и осталась без союзников, а затем в конце 1806 г. опять должна была начать военные действия, ознаменовавшиеся большими битвами (Пултуск, Прейсиш-Эйлау, фридланд) и кончившиеся Тильзитом. Турки мира не заключали, надеясь на открытую, а после Тильзита на тайную помощь новоявленного «союзника» России — Наполеона.
Положение было сложное. Главнокомандующий Дунайской армией
Прозоровский решительно нечего не мог поделать и с беспокойством ждал с
начала весны наступления турок. Война с Турцией затягивалась, и, как всегда
в затруднительных случаях, обратились за помощью к Кутузову, и он из
киевского губернатора превратился в помощника главнокомандующего Дунайской
армией, а фактически в преемника Прозоровского. В Яссах весной 1808 г.
Кутузов встретился с посланником Наполеона генералом Себастиани, ехавшим в
Константинополь. Кутузов очаровал французского генералу и, опираясь на
«союзные» тогдашние отношения России и Франции, успел получить
подтверждение серьезнейшей дипломатической тайны, которая, впрочем, для
Кутузова не была новостью, — что Наполеон ведет в Константинополе двойную
игру и вопреки тильзитским обещаниям, данным России, не оставит Турцию без
помощи.
Кутузов очень скоро поссорился с Прозоровским, бездарным полководцем,
который вопреки советам Кутузова дал большой бой с целью овладеть Браиловом
и проиграл его, После этого обозленный не на себя, а на Кутузова
Прозоровский постарался отделаться от Кутузова, и Александр, всегда с
полной готовностью внимавший всякой клевете на Кутузова, удалил его с Дуная
и назначил литовским военным губернатором. Характерно, что, прощаясь с
Кутузовым, солдаты плакали.
Но они простились с ним сравнительно ненадолго. Неудачи на Дунае
продолжались, и снова пришлось просить Кутузова поправить дело. 15 марта
1811 г. Кутузов был назначен главнокомандующим Дунайской армией. Положение
было трудное, вконец испорченное его непосредственным предшественником,
графом Н. М. Каменским, который оказался еще хуже смещенного перед этим
Прозоровского.
Военные критики, писавшие историю войны на Дунае, единогласно сходятся
на том, что яркий стратегический талант-Кутузова именно в этой кампании
развернулся во всю ширь. У него было меньше 46 тысяч человек, у турок
— больше 70 тысяч. Долго и старательно готовился Кутузов к нападению на
главные силы турок. Он должен был при этом учитывать, изменившееся
положение в Европе. Наполеон уже не был только ненадежным союзником,
каким он был в 1808 г. Теперь, в 1811 г., это уже определенно был враг,
готовый не сегодня-завтра сбросить маску. После долгих приготовлений и
переговоров, искусно веденных с целью выиграть время, Кутузов 22 июня 1811
г. нанес турецкому визирю снова под Рущуком тяжкое поражение. Положение
русских войск стало лучше, но все-таки продолжало оставаться еще
критическим. Турки, подстрекаемые французским посланником Себастиани,
намеревались воевать и воевать. Только мир с Турцией мог освободить.
Дунайскую армию для предстоявшей войны с Наполеоном, а после умышленно
грубой сцены, устроенной Наполеоном послу Куракину 15 августа 1811 г., уже
никаких сомнений в близости войны ни у кого в Европе не оставалось.
И вот тут-то Кутузову удалось то, что при подобных условиях никогда и
никому не удавалось и что, безусловно, ставит Кутузова в первый ряд людей,
прославленных в истории дипломатического искусства. На протяжении всей
истории императорской России, безусловно, не было дипломата более
талантливого, чем Кутузов. То, что сделал Кутузов весной 1812г. после
долгих и труднейших переговоров, было бы не под силу даже наиболее
выдающемуся профессиональному дипломату, вроде, например, А. М. Горчакова,
не говоря уже об Александре I, дипломате-дилетанте. «Теперь коллежский он
асессор по части иностранных дел» — таким скромным чином наградил царя А.
С. Пушкин.
Наполеон располагал в Турции хорошо поставленным дипломатическим и
военным шпионажем и тратил на эту организацию большие суммы. Он не раз
высказывал мнение, что когда нанимаешь хорошего шпиона, то нечего с ним
торговаться о вознаграждении. У Кутузова в Молдавии в этом отношении в
распоряжении не было ничего, что можно было бы серьезно сравнивать со
средствами, отпускавшимися Наполеоном на это дело. Однако точные факты
говорят о том, что Кутузов гораздо лучше, чем Наполеон, знал обстановку, в
которой ему приходилось воевать на Дунае.[6] Никогда не совершал Кутузов
таких поистине чудовищных ошибок в своих расчетах, какие делал французский
император, который совершенно серьезно надеялся на то, что стотысячная
армия турок не только победоносно отбросит Кутузова от Дуная, от Днестра,
от верховьев Днепра, но и приблизится к Западной Двине и здесь вступит в
состав его армии. Документов от военных осведомителей поступало в
распоряжение Кутузова гораздо меньше, чем их поступало в распоряжение
Наполеона, но читать-то их и разбираться в них Кутузов умел гораздо лучше.
