«правые» лидеры: Бухарин, Томский и Рыков — были уже выведены из Политбюро, этот орган не был еще полностью послушен воле Сталина. По ряду вопросов
Киров, Орджоникидзе, Рудзутак, Калинин, Куйбышев иногда возражали Сталину.
Но Каганович всегда стоял на его стороне. В годы коллективизации в те районы страны, где возникали наибольшие трудности, Сталин направлял именно
Кагановича, наделяя его при этом чрезвычайными полномочиями. Каганович выезжал для руководства коллективизацией на Украину, в Воронежскую область, в Западную Сибирь, а также во многие другие области. И всюду его приезд означал тотальное насилие по отношению к крестьянству, депортацию не только десятков тысяч семей «кулаков», но и многих тысяч семей так называемых
«подкулачников», то есть всех тех, кто сопротивлялся коллективизации.
Особенно жестокие репрессии обрушил Каганович на крестьянско-казачье население Северного Кавказа. Достаточно сказать, что под его давлением бюро
Северо-Кавказского крайкома партии приняло осенью 1932 года решение выселить на Север жителей шестнадцати крупных станиц: Полтавской,
Медведовской, Урупской, Башаевской и др. Следует напомнить, что казачьи станицы гораздо крупнее русских деревень, в каждой было обычно не менее тысячи дворов. Одновременно на Северный Кавказ на «освободившиеся» места переселялись крестьяне из малоземельных деревень Нечерноземья. Суровые репрессии проводились и в подведомственной Кагановичу Московской области, которая охватывала тогда территорию нескольких нынешних областей. Видимо, учитывая именно этот «аграрный опыт», Сталин назначил Кагановича заведующим вновь созданным сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП (б). Каганович руководил в 1933–1934 годах организацией политотделов МТС и совхозов, которым на время были подчинены все органы Советской власти в сельской местности и в задачу которых входила, в частности, чистка колхозов от
«подкулачников» и «саботажников».
Каганович был жесток не только по отношению к крестьянам, но и к
рабочим. Когда в 1932 году в Иваново-Вознесенске начались забастовки
рабочих и работниц, вызванные тяжелым материальным положением, то именно
Каганович управлял расправой с активистами этих забастовок. Досталось от
него и многим местным руководителям. Некоторые из них бойкотировали
введенные тогда закрытые распределители для партийных работников и посылали
своих жен и детей в общие очереди за продуктами. Каганович оценил их
поведение как «антипартийный уклон».
В 1932–1934 годах письма, с мест многие адресовали:
«Товарищам И.В. Сталину и Л.М. Кагановичу». Каганович решал немало
идеологических вопросов, так как в Москве было расположено множество
учреждений, связанных с культурой и идеологией. В 1932 году комиссия под
его председательством в очередной раз запретила представление
пьесы Н.Р. Эрдмана «Самоубийца», которая лишь недавно, через много лет
после смерти автора, была поставлена Московским театром сатиры.
Кагановичу приходилось решать и вопросы внешней политики. Как
свидетельствует бывший сотрудник Наркомата иностранных дел СССР
Е.Д. Гнедин, основные внешнеполитические решения принимались не в
Совнаркоме, а в Политбюро. «В аппарате [НКИДа], — пишет Гнедин, — было
известно, что существует комиссия Политбюро по внешней политике с
меняющимся составом. В первой половине 30-х годов мне случилось
присутствовать на ночном заседании этой комиссии. Давались директивы
относительно какой-то важной внешнеполитической передовой, которую мне
предстояло писать для «Известий», Был приглашен и главный редактор «Правды»
Мехлис. Сначала обсуждались другие вопросы. Решения принимали Молотов и
Каганович; последний председательствовал. Докладывали зам. наркомы
Крестинский и Стомоняков; меня поразило, что эти два серьезных деятеля,
знатоки обсуждавшихся вопросов, находились в положении просителей. Их
просьбы (уже не доводы) безапелляционно удовлетворялись либо отклонялись.
Но надо заметить, что Каганович не без иронии реагировал на замечания
Молотова».
В этот же период Каганович стал по совместительству руководителем
Транспортной комиссии ЦК ВКП (б). Когда Сталин уезжал в отпуск к Черному
морю, именно Каганович оставался в Москве в качестве временного главы
партийного руководства. Он был одним из первых, кого наградили введенным в
стране высшим знаком отличия — орденом Ленина.
Еще в 20-е годы важным оружием в укреплении власти Сталина стали чистки
партии — периодически проводившиеся проверки всего ее состава,
сопровождавшиеся массовым изгнанием из нее не только недостойных, но и
неугодных людей. Когда в 1933 году в нашей стране началась очередная чистка
партии, то именно Каганович стал Председателем Центральной комиссии по ее
проведению, а после XVII съезда партии и председателем Комиссии партийного
контроля при ЦК ВКП (б). Никто в нашей стране, кроме самого Сталина, не
занимал в этот период столь важных постов в системе партийной власти.
Именно Каганович как председатель оргкомитета по проведению XVII съезда
партии организовал фальсификацию результатов тайного голосования в ЦК ВКП
(б), уничтожив около трехсот бюллетеней, в которых была вычеркнута фамилия
Сталина.
В середине 30-х годов в отделе науки Московского горкома партии некоторое время работал А. Кольман. В воспоминаниях об этом периоде своей жизни Кольман писал:
«Из секретарей нашим отделом руководил Каганович, а потом Хрущев, и
поэтому я, имея возможность еженедельно докладывать им, ближе узнал их, не
говоря уже о том, что я наблюдал их поведение на заседаниях секретариата и
бюро ЦК, как и на многочисленных совещаниях. Я помню их обоих очень хорошо.
Оба они перекипали жизнерадостностью и энергией, эти два таких разных
человека, которых тем не менее сближало многое. Особенно у Кагановича была
прямо сверхчеловеческая работоспособность. Оба восполняли (не всегда
удачно) пробелы в своем образовании и общекультурном развитии интуицией,
импровизацией, смекалкой, большим природным дарованием. Каганович был
склонен к систематичности, даже к теоретизированию, Хрущев же к
практицизму, к техницизму…
… И оба они, Каганович и Хрущев, — тогда еще не успели испортиться
властью, были по-товарищески просты, доступны, особенно Никита Сергеевич,
эта «русская душа нараспашку», не стыдившийся учиться, спрашивать у меня,
своего подчиненного, разъяснений непонятых им научных премудростей. Но и
Каганович, более сухой в общении, был не крут, даже мягок, и уж, конечно,
не позволял себе тех выходок, крика и мата, которые — по крайней мере такая
о нем пошла дурная слава — он в подражание Сталину приобрел впоследствии».
Кольман в данном случае, несомненно, приукрашивает образ Кагановича
середины 30-х годов. Разумеется, Каганович совсем иначе вел себя с
некоторыми ответственными работниками горкома и обкома партии, а тем более
на заседаниях секретариата и бюро ЦК, чем с представителями организаций
более низкого уровня. Свою грубость и безжалостность Каганович достаточно
ярко доказал уже во времена коллективизации, о чем упоминалось в предыдущем
разделе. Старый большевик И.П. Алексахин вспоминает, что осенью 1933 года,
когда в Московской области возникли трудности с хлебозаготовками, Каганович
приехал в Ефремовский район (тогда входивший в Московскую область). Первым
делом он отобрал партийный билет у председателя райисполкома и секретаря
райкома Уткина, предупредив, что если через три дня план хлебозаготовок не
будет выполнен, Уткин будет исключен из партии, снят с работы и посажен в
тюрьму. На резонные доводы Уткина насчет того, что план хлебозаготовок
нереален, так как урожай определялся в мае месяце на корню, а хлеба и
картофеля убрано вдвое меньше, Каганович ответил площадной бранью и обвинил
Уткина в правом оппортунизме. Хотя уполномоченные МК работали по деревням
до глубокой осени (одним из таких уполномоченных и был Алексахин) и забрали
у крестьян и колхозов даже продовольственное зерно, картошку и семена, план
заготовок был выполнен по району только на 68 процентов. После такой
«заготовительной» кампании почти половина населения района выехала за его
пределы, забив свои избы. Сельское хозяйство района было разрушено, в
течение трех лет сюда завозили семенное зерно и картофель.
Конечно, перерождение Кагановича произошло не в один день или месяц.
Под воздействием Сталина и в силу разлагающего влияния неограниченной
власти он становился все более и более грубым и бесчеловечным работником. К
тому же Каганович боялся сам стать жертвой своего жестокого времени и
предпочитал губить других людей. Постепенно и в горкоме он превращался в
крайне бесцеремонного и наглого человека. Уже в 1934–1935 годах своим
техническим помощникам он мог бросить в лицо папку с бумагами, которые они
приносили ему на подпись. Известны были даже случаи рукоприкладства.
В 1934–1935 годах Каганович враждебно встретил выдвижение Ежова,
который быстро становился фаворитом Сталина, оттеснив Кагановича с
некоторых позиций в партийном аппарате. Неприязненные отношения сложились у
Кагановича и с молодым Маленковым, также быстро идущим в гору в недрах
аппарата ЦК. Но Сталина не только устраивали подобные конфликты, он искусно
поощрял и поддерживал взаимную вражду между своими ближайшими помощниками.
Каганович в годы террора (1936 – 1938)
Каганович был одной из ведущих фигур той страшной террористической
чистки партии и всего общества, которая проходила волна за волной в СССР в
1936–1938 годах. Именно Каганович возглавил в Москве репрессии в наркоматах
путей сообщения и тяжелой промышленности, в Метрострое, а также во всей
системе железных дорог и крупных промышленных предприятий. При
расследовании, которое проводилось после XX съезда КПСС, были обнаружены
десятки писем Кагановича в НКВД со списками множества работников, которых
Каганович требовал арестовать. В ряде случаев он лично просматривал и
редактировал проекты приговоров, внося в них произвольные изменения.
Каганович знал, что делал. Сталин настолько доверял ему в тот период, что
поделился с ним планами «великой чистки» еще в 1935 году. И не случайно,
что именно Каганович выезжал для руководства этой чисткой во многие районы
страны: он был во главе репрессий в Челябинской, Ярославской, Ивановской
областях и в Донбассе. Так, например, не успел Каганович приехать в
Иванове, как сразу дал телеграмму Сталину: «Первое ознакомление с
материалами показывает, что необходимо немедленно арестовать секретаря
обкома Епанчикова. Необходимо также арестовать заведующего отделом
пропаганды обкома Михайлова».
Получив санкцию Сталина, Каганович организовал подлинный разгром
Ивановского обкома партии. Выступая в начале августа 1937 года на пленуме
уже весьма поредевшего обкома, Каганович обвинил всю партийную организацию
в попустительстве врагам народа. Сам пленум проходил в атмосфере террора и
запугивания. Стоило, например, секретарю Ивановского горкома А.А. Васильеву
усомниться во вражеской деятельности арестованных работников обкома, как
Каганович грубо оборвал его. Тут же на пленуме Васильев был исключен из
партии, а затем и арестован как враг народа. Такая же судьба постигла и
члена партии с 1905 года, председателя областного Совета
профсоюзов И.Н. Семагина.
Грубо и жестоко действовал Каганович и в Донбассе, куда прибыл в
1937 году для проведения чистки. Он созвал сразу же совещание областного
хозяйственного актива. Выступая с докладом о вредительстве, Каганович прямо
с трибуны заявил, что и в этом зале среди присутствующих руководителей есть
немало врагов народа и вредителей. В тот же вечер и ту же ночь было
арестовано органами НКВД около 140 руководящих работников Донецкого
бассейна, директоров заводов и шахт, главных инженеров и партийных
руководителей. Списки для ареста были утверждены накануне лично
Кагановичем.
