Романтик революции - Лев Давидович Троцкий
РОМАНТИК РЕВОЛЮЦИИ
(Л. Д. Троцкий)
За семьдесят с лишним лет его европейской и мировой известности (с конца 1917 г.) о Льве Троцком написаны десятки книг и сотни статей. Не многие из его современников удостаивались такого внимания. Сама его фамилия определила название политического и философского течения. И в этом есть загадка, ибо, в отличие от Ганди, Ленина, Маркса, он никогда не был главой какой-либо массовой партии, государства или национального движения, как, впрочем, и автором научных монографий. Его литературное наследие в значительной степени состоит из политических брошюр, хлестких публицистических выпадов против оппонентов, речей на собраниях и митингах, кратких газетных заметок. Факты его биографии от рождения до смерти достаточно хорошо известны. И тем не менее все новые исследователи будут предлагать свое видение сущности этого человека — от средоточия мирового.зла до великого мыслителя и революционера. Одну из версий предлагает данный очерк.
Родился Лев Давидович Бронштейн 26 октября 1879 г. в деревне Яновка
Елизаветградского уезда Херсонской губернии, в семье зажиточного еврейского
землевладельца.
Прежде чем продолжить рассказ об одном из будущих вождей российской
революции, следует хотя бы вкратце напомнить о положении евреев в
Российской империи, ибо еврейское происхождение Троцкого до сих пор
является предметом различных легенд и домыслов. Проблема еврейского
национального меньшинства встала перед правительством страны в конце XVIII
в., после разделов Польши и присоединения части ее земель к России. В 1791
г. была введена черта еврейской оседлости, охватившая 15 западных губерний.
Правом проживать за ее пределами имели к концу XIX в. только отдельные
представители еврейской национальности: купцы первой гильдии, лица с высшим
образованием, аптекари, дантисты, акушерки, ремесленники, отслужившие
воинскую службу по рекрутской повинности (с 1827 г. евреи подлежали
призыву). Кроме общих законов, существовала масса оговорок, исключений,
дополнительных ограничений.
Особенно усилились запреты с начала 80-х годов в русле общей
русификаторской политики Александра III. Евреи не допускались к участию в
земских избирательных собраниях и съездах, не могли занимать должности в
городском управлении, не принимались в юнкерские училища, не могли служить
в пограничной страже, по морскому ведомству, в жандармских командах, не
подлежали производству в офицеры из рядовых. Число военных врачей и
фельдшеров из евреев было ограничено 5 процентами. Такая же «процентная
норма» в 1886— 1887 гг. была введена в области образования. Учащиеся-евреи
в каждом среднем учебном заведении не должны были составлять более 10
процентов в «черте оседлости», более 5 процентов — в других местах и более
3 процентов — в Петербурге и Москве. Евреи вообще не подлежали приему в
Военно-медицинскую академию, московские театральные училища и ряд других
учебных заведений (по особому списку).
Изменилось и отношение к еврейскому земледелию и землевладению. Если
при Александре I и Николае I проводилась в целом политика поощрения
еврейского земледелия, то в 1882 г. евреям было запрещено приобретать землю
и арендовать имения в 9 западных губерниях. Поэтому только в
Екатеринославской и Херсонской губерниях имелось до 40 еврейских
земледельческих колоний, где проживали около 25 тысяч человек.
Давид Бронштейн «неутомимым, жестоким, беспощадным к себе и к другим
трудом первоначального накопления»1, по словам его сына, поднимался вверх.
Приобретя в собственность у отставного полковника Яновского около 100
десятин земли, еще несколько сот десятин арендовал у разных
землевладельцев. На полевые работы нанимались десятки временных людей. И
хотя сам хозяин и его жена были людьми малограмотными, едва умевшими
читать, детям своим они хотели и имели возможность дать достойное
образование. Детей, как обычно, было много. Правда, из восьми выжили
четверо — два сына и две дочери. Моложе Левы была лишь Ольга, ставшая
впоследствии женой Л. Б. Каменева. Мать умерла в 1910 г., а отец,
разоренный Октябрьской революцией, перебрался в Москву. Около года
Бронштейн-старший управлял государственной мельницей под Москвой и умер от
тифа весной 1922 г., когда его сын уже был одним из высших руководителей
нового государства.
Выросший в семье зажиточного землевладельца мальчик в повседневной
жизни (как явствует из воспоминаний самого Троцкого) почти не ощущал
«национальный момент». Мотив национального неравноправия не играл
самостоятельной роли в вызревании его будущей общественной позиции.
Радикализм вырос скорее из отталкивания жизненного уклада, основанного на
приобретательстве, лишенного какой-либо высокой идеи и интеллектуальных
устремлений. Бурное развитие экономики при стремлении руководителей
государства «держать и не пущать» порождало ощущение необходимости перемен.
«Пороть» — вот лозунг того времени», — вспоминал уже в эмиграции один из
лидеров кадетской партии Ф. И. Родичев. И вместе с тем министр юстиции Н.
В. Муравьев отмечал в 1901 г., что «общее недовольство настоящим режимом
охватило все слои общества»2. В такой атмосфере и формировался будущий
революционер.
В 9 лет Л. Бронштейна отдали в Одесское реальное училище. В 7 классе он
переводится в Николаев, где получает среднее образование. Уже в школьные
годы проявляется его склонность к бунтарству, литературному творчеству,
«неформальному лидерству». В младших классах он вместе с товарищами издавал
рукописный журнал, писал стихи, переводил на украинский язык басни Крылова.
Дважды, во втором и пятом классах, у него происходят острые стычки с
учителями, заканчивающиеся соответственно временным исключением и карцером
плюс тройкой по поведению. Учась в Николаеве, юноша увлекается радикальными
идеями того времени. В круг его интересов входят политическая и философская
литература, газетная публицистика. Идеи народников и марксистов дали единую
гремучую смесь. Характер и молодость требовали прямого действия. К этому
толкал и пример университетских городов — Петербурга, Москвы, Киева, где в
1896— 1897 гг. проходили студенческие волнения. В 1897 г. 18-летний Лев
Бронштейн и его друзья создали в Николаеве «Южнорусский рабочий союз». В
течение ряда месяцев идут беседы в кружках, сходки, распространение
нелегальной литературы, написание первых прокламаций и их изготовление на
гектографе. Потом первая публичная речь Троцкого на первомайской сходке.
Сам он вспоминал впоследствии: «Знания были недостаточны, и не хватало
умения надлежащим образом преподнести их»3.
Серьезным испытанием стал первый арест. Не имевшие солидного опыта
«нелегалы», как правило, проваливались весьма быстро, тем более что всегда
находились добровольные доносчики. В январе 1898 г. по делу николаевской
организации было арестовано более 200 человек. Пребывание в николаевской,
херсонской, одесской тюрьмах, в одиночных камерах, с арестантской похлебкой
и вшами, ставило проблему выбора.
Через аресты и недолгое тюремное испытание проходили в молодости многие
общественные и государственные деятели тогдашней Российской империи. Юный
Лев Бронштейн не терял времени даром — и в тюрьме занимался
самообразованием. Используя школьное знание немецкого и французского, учил
еще английский и итальянский, много читал, пытался писать серьезную работу
о сущности масонства и материалистическом понимании истории. По пути в
Восточную Сибирь, куда он был сослан на четыре года, Л. Бронштейн впервые
услышал о Владимире Ульянове и проштудировал его книгу «Развитие
капитализма в России». Тюремные камеры, можно сказать, окончательно
превратили молодого революционера в социал-демократа,
На два года местом жительства Льва стала Иркутская губерния. Еще в
московской пересыльной тюрьме он обвенчался с Александрой Львовной
Соколовской, арестованной по тому же делу, которая была почти на 7 лет
старше его. Здесь, в селе Усть-Кут (а позднее — в Верхоленске), они и
поселились. Здесь же произошли первые встречи с Дзержинским, Урицким,
другими будущими оппонентами и товарищами по партии. Напряженная умственная
работа сопровождалась сотрудничеством в газете «Восточное обозрение»,
полемикой с народниками, анархистами. Возникли связи с местными социал-
демократическими организациями. Летом 1902 г. Лев Бронштейн решил бежать. В
ссылке осталась жена с двумя дочерьми, младшей из которых не было еще и
четырех месяцев. Впоследствии супруги встречались лишь изредка, сохраняя
идейную близость и дружбу.
В чистый бланк паспорта Лев вписал имя старшего надзирателя одесской
тюрьмы Троцкого, взяв себе таким образом псевдоним, ставший со временем
одним из самых известных. Первая остановка в Самаре. Там жил один из
руководителей российских сторонников «Искры» Г. М. Кржижановский. Перед
выездом за границу Лев Троцкий посетил Харьков, Полтаву и Киев. Через Вену,
Цюрих и Париж осенью 1902 г. он приехал в Лондон. Человек достаточно
бесцеремонный, ранним утром он уже стучался в квартиру Ленина. Дверь
открыла Надежда Константиновна. И, по ее воспоминаниям, после короткого
представления (из писем Кржижановского здесь знали о будущем госте) у них
сразу завязался долгий и интересный разговор.
Началась работа Троцкого для «Искры». Он писал заметки, политические
статьи, выезжал в Брюссель, Париж, другие города с докладами и лекциями для
русских колоний. В Париже произошло его знакомство с Натальей Ивановной
Седовой, членом ис-кровской группы. Эта встреча стала началом большой любви
и совместной жизни вплоть до самой гибели Троцкого. У них было двое сыновей
— Лев (1906) и Сергей (1908).
Ленин был настолько доволен новым сотрудником, что в марте 1903 г.
предложил Г. В. Плеханову кооптировать Троцкого в члены редакции «Искры».
Признавая недостатки литературной работы Троцкого («перо... со следами
фельетонного стиля, с чрезмерной вычурностью»), Ленин в целом давал ему
весьма лестную характеристику: «Человек, несомненно, с недюжинными
способностями, убежденный, энергичный, который пойдет еще вперед». Из
письма видно, что Ленин рассчитывал на Троцкого прежде всего как на своего
сторонника при голосованиях редакторов, так как отношения между двумя
«тройками» («старики» — Плеханов, Аксельрод, Засулич и «молодые» — Ленин,
Мартов, Потресов) нередко приобретали конфликтный характер. Поддержанная
Мартовым, эта идея была начисто отвергнута Плехановым. «Перо вашего «Пера»
(литературный псевдоним Троцкого. — авд!.) мне не нравится», — отвечал он5.
Большинство все-таки решило приглашать Троцкого на заседания редакции с
совещательным голосом.
Близость Ленина и Троцкого разрушилась, однако, через несколько
месяцев, на II съезде РСДРП. Начинавшийся с надеждами на дружную работу
съезд, как известно, раскололся при обсуждении Устава, особенно его первого
пункта. Спор шел о степени централизма в создавшейся партии, о будущем
составе редакции «Искры». Вспоминая впоследствии эти события, Троцкий
писал: «Все мое существо протестовало против этого безжалостного отсечения
стариков (Аксельрод, Засулич. — Авт.)... Из этого моего возмущения и вытек
мой разрыв с Лениным на втором съезде. Его поведение казалось мне
недопустимым, ужасным, возмутительным. А между тем оно было политически
правильным и, следовательно, организационно необходимым» 6. Но так он
оценивал эти события через много лет, а тогда со всем пылом молодости
Троцкий, которого за выступление против Бунда Д. Б. Рязанов назвал
«ленинской дубинкой», обрушился на своего вчерашнего кумира.
Но и в рядах меньшевиков он пробыл недолго. К концу 1904 г. Троцкий —
«внефракционный» социал-демократ. Это еще одна отличительная его черта:
особая позиция, не совпадавшая до конца ни с одной из существовавших
группировок. Как отмечал Мартов, это был «человек, который всегда приходит
со своим собственным стулом» 7. Нам представляется, что в этих словах точно
схвачена важная особенность характера Троцкого как политика. Он обладал
весьма слабым умением идти на политические и личные компромиссы, тяготел к
определенной прямолинейности. Ему, в силу личных качеств, явно не хватало
искусства быть дирижером «политического оркестра», которое блистательно
проявилось у Ленина. Поэтому, в отличие от последнего, Троцкий явился
признанным вождем небольшого круга единомышленников, но был неспособен
создать достаточно массовую партию, поведшую бы за собой широкие народные
массы. Вместе с тем с Лениным и другими российскими радикалами его сближала
манера нетерпимого к оппонентам тона дискуссии.
