Кноп сразу понял, что для того, чтобы сблизиться со своими клиентами, ему нужно приспособиться к их привычкам, к укладу их жизни, к их навыкам.
Довольно быстро он стал приятным, любимым собеседником, всегда готовым разделить дружескую компанию и способным выдержать в этой области самые серьезные испытания.
Поворотным пунктом в жизненной и деловой карьере Кнопа было оборудование
им первой морозовской фабрики. Морозовы, работавшие в хлопчатобумажном деле
со времен Отечественной войны, и как небольшие промышленники, и как
торговцы пряжей, стали на путь — как и некоторые другие — организации
своего собственного фабричного производства. Савва Васильевич Морозов,
создавая свою первую фабрику, знаменитую впоследствии Никольскую
мануфактуру, поручил молодому Кнопу ее оборудование и прядильными машинами,
и ткацкими станками, за счет английской машиностроительной промышленности.
Это дело было в высшей степени сложным и щепетильным: английские машины для
хлопчатобумажной промышленности под угрозой тяжкой кары запрещалось
вывозить на континент, а именно в этом просил его «посодействовать» Савва
Первый. Суровые защитные меры англичан ускоряли темпы роста
производительности труда: в 1810 году один рабочий на прядильной машине
выполнял работу, которую в 1770 году могли сделать не менее 320 человек.
Машины в конечном счете обеспечивали владычице морей не только мировое
лидерство, но и процветание нации. Правда, запреты эти время от времени
нарушались: машины контрабандой попадали на континент, да и сами английские
рабочие и механики не всегда оставались верными отчизне и за приличное
вознаграждение охотно принимали на себя обязанность по организации машинных
фабрик в Европе.
В России не только казенные, но и частные фабрики создавались при прямом
участии государства. Так, в Москве при содействии местного генерал-
губернатора купцами Пантелеевым и Алексеевым в 1808 году была открыта
первая частная бумаго-прядильня с целью «поставить оную в виду публики ...
дабы всяк мог видеть как строение машин, так и само производство оных». Но
устанавливаемые на отечественных фабриках машины были исключительно
бельгийского и французского производства, да еще устаревших конструкций, в
которых даже выписанные из Англии мастера с трудом разбирались. И лишь с
1842 года, ознаменовавшего снятие запрета на экспорт английских машин,
началась, как отмечали современники, «новая эра в нашей хлопчатобумажной
промышленности».
Эра эта напрямую связана с именем Кнопа, сумевшего первым не только
ввезти в Россию современные английские машины, но и преодолеть нечто более
существенное — отсутствие надежного кредита со стороны российских частных
предпринимателей, не получавших помощь со стороны государства. За свои
машины англичане требовали наличные деньги, и Кноп сумел убедить
руководство фирмы Де Джерси открыть кредит для русских фабрик, оснащаемых с
помощью фирмы английскими машинами. Заметим, что большую помощь в этом
непростом деле оказал Людвигу Кнопу его младший брат, работавшие тогда в
Манчестере.
Первое дело не только принесло предприимчивому бременцу хорошие деньги,
но и стало образцом, своего рода эталоном для дальнейших деловых начинаний.
В течение последующих лет почти вся текстильная, главным образом
хлопчатобумажная, промышленность Московского промышленного района была
модернизирована и переоборудована заново. Технология устройства и
оборудования фабрик была отработана до мелочей. «Надумал фабрикант строить
ту или иную фабрику,— описывалось в книге «Контора Кнопа и ее значение»,— и
являлся с почтительным видом в контору, куда уже ранее наведывался: будут
ли с ним иметь дела и впредь. Одного его имени конторе достаточно, чтобы
тотчас справиться: какая у него фабрика, не было ли провинности по
отношению конторы, сколько у него и его жены денег, где положены, сколько
его фабрика приносит дохода или убытка. Само собою разумеется, что такой
фабрикант удостоится приема только в том случае, когда справка
благоприятна».
Окончательные переговоры с заказчиком вел управляющий конторой. В случае
успеха переговоров резолюция управляющего была краткой: «Хорошо, мы тебе
построим фабрику». Частенько обрадованный фабрикант осмеливался заметить,
что он-де слышал о кое-каких новостях или усовершенствованиях, и просил,
чтобы это было устроено на новой фабрике, на что получал сердитый ответ:
«Это не твое дело, в Англии лучше тебя знают». Дальнейшая технология
бизнеса была проста и непритязательна: заказчик получал свой номер в
списках конторы, которая сообщала своему агентству в Англии сведения о
новой фабрике. Получив затем из Англии чертежи и описание устройства
фабрики, контора пересылала их заказчику. Как только строительство
завершалось, появлялись английские машины в полном ассортименте, а с ними и
английские монтеры. Последние были совершенно независимы от директоров и
механиков строящейся фабрики, а также и от конторы Кнопа. По всем вопросам
устройства оборудования они лично переписывались каждый со своей фабрикой.
Оснащая российские фабрики английскими машинами и оборудованием, Кноп
одновременно оставался и поставщиком пряжи, достигнув особого могущества во
время американской междоусобной войны, когда он стал монополистом в области
сбыта хлопка в России и от него напрямую зависело само существование
мануфактур. Успеху начинаниям Кнопа содействовала введенная в то время
охранительная система пошлин, защищавшая отечественную текстильную
промышленность. Английские кредиты и машины, монополизм в сфере сбыта сырья
не только обеспечили Кнопу особое место в среде российских
предпринимателей, но и укрепляли позиции английских деловых кругов в
России. «Англичане, которых выписывал Кноп,— совершенно справедливо
отмечает М. И. Туган-Барановский,— сыграли роль шведов, которые учили
русское войско победам». Пример тому — договор конторы Кнопа с крупнейшей
английской фабрикой по производству прядильных машин в Ольдгейме,
обеспечивший новейшей техникой отечественные мануфактуры. Вскоре на тех же
основаниях Кноп обеспечивал сбыт в России паровых машин и приспособлений
для электричества.
Со временем Кноп стал пользоваться абсолютным доверием как со стороны
английских бизнесменов, так и со стороны отечественных деловых и
правительственных кругов. Лично зная последних, он допускал весьма льготные
условия расплаты для лиц, состоятельность которых была ему известна. Их он
никогда не стеснял в средствах, постоянно возобновляя векселя, укрепляя
кредит доверия. На практике это привело к тому, что никто в Москве и
Центральном промышленном районе не устраивал бумагопрядилен так дешево, как
Кноп. Правда, в адрес конторы со стороны некоторых представителей русского
технического общества прозвучал упрек в том, что он все делает по шаблону.
Но что плохого было в том, если Кнопу удалось отлично «скопировать»
знаменитый Ланкашир, учитывая при этом особенности российского рынка труда
и капиталов?
С ростом числа фабрик, оборудованных конторой Кнопа, росло и состояние
Кнопа. Секретом фирмы было то, что оборудование для мануфактур доставлялось
не за наличный расчет и не в кредит в пользу Кнопа, а за счет увеличения
основного капитала и выпуска новых паев хозяевами мануфактур, которые и
служили средством оплаты. Все это позволило Кнопу со временем стать
банкиром для своих клиентов, которым он открывал текущий счет и векселя
которых он принимал. Осуществляя банковские операции, Кноп, как и Рокфеллер
в Америке, часто устраивал сделки под чужим именем. Даниловская,
Вознесенская, Измайловская и многие другие фабрики были все тот же Кноп.
Акции фирм, оборудованных конторой, позволяли Кнопу участвовать и в их
управлении через наблюдательные советы через своих доверенных лиц. Даже в
нескольких морозовских предприятиях, которые являлись наиболее
самостоятельными и закрытыми для других предпринимателей, Кноп стал
влиятельным акционером. Высокая рентабельность оборудованных с помощью
Кнопа предприятий позволяла их владельцам через несколько лет образовывать
резервный фонд, который шел на увеличение числа веретен. Кноп в таких
случаях получал новые акции за ранее предоставленный кредит.
Эффективность новых фабрик, оборудованных конторой Кнопа, позволяла
московским «ситцевым» фабрикантам быстро завоевать необъятный внутренний
рынок России и устремиться за границы империи: в Европу, в Азию. Молодые
российские бизнесмены становились грозными конкурентами как учителей-
англичан, так и их способных учеников — американцев. Недаром влиятельная и
в те годы газета «Тайме» сообщала читателям: «Согласно мнению экспертов,
некоторые русские мануфактуры лучшие в мире не только с точки зрения
устройства и оборудования, но также в смысле организации и управления.
Например, Кренгольмская мануфактура в Нарве многими считается лучшим в мире
по организации предприятием, не исключая тех, которые находятся в
Ланкашире. Эта мануфактура обладает руководящим персоналом, состоящим из 30
англичан, госпиталем, который стоит 2 миллиона франков. Там имеются более
двух миллионов веретен и 4000 ткацких станков, рабочий городок с населением
более 3000 человек. Все это выстроено и управляется по современным
принципам ...»
Основателем и этой замечательной мануфактуры можно по праву считать
«московского» немца Людвига Кнопа, обрусевшего и ставшего Львом
Григорьевичем. Именно Кноп в 1856 году купил у семьи Сутгоф остров
Кренгольм, а в начале следующего года при его деятельном участии образуется
Товарищество Кренгольмской мануфактуры, высочайше утвержденное в июле 1857
года. А несколько ранее, 30 апреля того же года, в присутствии учредителей
товарищества — Э. Ф. Кольбе, Г. И. Хлудова, А. И. Хлудова, К. Т.
Солдатенкова, Л. Г. Кнопа и Р. В. Барлова, а также многочисленных гостей из
Петербурга и Москвы состоялась закладка первого корпуса мануфактуры.
Прекрасная весенняя погода благоприятствовала торжеству. Пастырь местной
лютеранской церкви при пении хорала «Возлюбите Господа Бога» тремя ударами
молоточка заложил краеугольный камень будущей мануфактуры, а Кузьма
Терентьевич Солдатенков опустил золоченую дощечку с именами основателей.
«Предполагается, что вновь заложенная бумагопрядильная фабрика,— писал один
из немецких журналов в мае 1857 года,— будет величайшею в Европе, если не
на земном шаре». Товарищество на паях составилось со складочным капиталом в
2 миллиона рублей, разделенных на 400 паев, по 5000 рублей каждый. К 1907
году основной капитал фирмы утроился. Кноп со дня ее основания был
бессменным директором-распорядителем по день кончины, последовавшей 16
августа 1894 года.
При строительстве Кренгольмской мануфактуры проявилось еще одно деловое
качество Кнопа: умение организовать крупномасштабное строительство и
строить быстро и качественно. Корпус фабрики, заложенный 30 апреля 1857
года, уже к осени «обзавелся» стенами и крышей, зимой были сделаны своды, а
весной — полы и оконные пролеты. Летом 1858 года в построенном корпусе и
примыкающем к нему колесном помещении были установлены машины и два
вододействующих колеса на 360 л. с., и 10 октября 1858 года пущены в
действие первые 8000 веретен. В августе 1859 года мануфактура начала
вырабатывать миткаль. Что и говорить, темпы строительства и организации
производства по меркам советского долгостроя впечатляют. Но суть-то в том,
что это был не единичный случай, а каждодневная практика, без которой
просто немыслимы российская предприимчивость и смекалка. Уже в 1861 году,
после участия в мануфактурной выставке в Петербурге, Кренгольмская
мануфактура качеством своего товара заслужила право употребления
Государственного герба империи на вывесках и изделиях. После петербургской
выставки 1870 года мануфактура вновь подтвердила это право — на изделиях
фирмы стоял Государственный герб. И в последующие годы участие фирмы как во
всероссийских, так и в международных выставках — в Брюсселе, Атланте,
Париже — подтверждалось высокими наградами за отличное качество изделий из
Кренгольма.
