Бюрократически-олигархические режимы.
Эти режимы часто рассматривают вместе с вопросом о военных режимах. Это вполне правомерно, ведь военные, как мы сказали выше, придя к власти, используют унаследованный ими государственный аппарат и политические институты. Тем не менее, в структурах лидерства могут существовать различия относительно того, кто именно - военные или государственные чиновники - обладают инициативой и последним словом в принятии жизненно важных политических решений. Эти различия и позволяют выделить бюрократически-олигархические режимы в отдельную группу.
В бюрократически-олигархических режимах формальные полномочия чаще всего принадлежат парламентским органам, однако на практике и партии, и фракции парламента оказываются слишком слабы, чтобы конкурировать с мощным корпоративным блоком сил. Этот блок могут составлять представители официальных структур правления (Президент, глава Правительства, спикер Парламента и пр); мощные группы интересов, представляющие, например, крупный финансовый капитал; руководители силовых ведомств и другие силы, которые заключают временный альянс и устанавливают корпоративные правила политической игры для обеспечения относительной стабильности в обществе и достижения ими взаимовыгодных целей. Как правило, такого рода режимы весьма нестабильны и устанавливаются в промежуточном для общества состоянии, когда прежний источник авторитета (всеобщие выборы) ослабевает, утрачивает силу скрепляющего общество обруча, а нового, способного прийти ему на смену способа общественной интеграции не возникает. Власть предержащие опасаются всеобщих выборов, идеологическая мотивация не имеет каких-либо перспектив в мобилизации общественной поддержки, поэтому режим удерживается у власти, используя подкуп потенциально могущественных соперников и постепенно открывая для них доступ к власти.
Важнейшая характеристика бюрократически-олигархических режимов - корпоративизм, т.е. формирование и относительно успешное функционирование особого типа структур, связывающих общество с государством в обход политических партий и законодательных органов власти. Официально представляя перед государством частные интересы, такие структуры формально подчинены государству и отсекают все легитимные каналы доступа к государству для остальных членов общества и общественных организаций. Отличительными чертами корпоративизма становятся:
а) особая роль государства в установлении и поддержании особого социально-экономического порядка, в основном, существенно отличающегося от принципов рыночной экономики;
б) различной степени ограничения, накладываемые на функционирование либерально-демократических институтов и их роль в принятии политических решений;
в) экономика в основном функционирует в опоре на частную собственность на средства производства и наемный труд;
г) организации производителей получают особый промежуточный статус между государством и общественными акторами, выполняя не только функции представительства интересов, но и регулирования от имени государства. В той или иной степени эти характеристики корпоративизма проявляются во всех бюрократически-олигархических режимах.
Один из наиболее характерных и весьма детально исследованных образцов данного вида режимов - бюрократический авторитаризм, описанный на примере Аргентины и ряда других стран Латиноамериканского континента аргентинским политологом Г. О'Доннеллом. Во многом описание О'Доннелла напоминает рассуждения другого известного исследователя Б. Мура, который выделял три принципиальные разновидности исторического движения к индустриальной цивилизации - западный путь (Англия, США), путь социализма (СССР, Китай) и путь фашизма или запоздалого и потому государственного капитализма (Германия, Италия, Япония). Подобно Муру, О'Доннелл рассматривает потребность в ускоренном развитии капитализма как основную в укреплении политической роли государства. Государство в условиях бюрократического авторитаризма отстаивает интересы блока, состоящего из трех основных движущих сил, Это, прежде всего, национальная буржуазия, контролирующая крупнейшие и наиболее динамичные национальные компании. Затем, международный капитал (именно присутствие этого фактора существенно, по мнению О'Доннелла, отличает модель его бюрократического авторитаризма от разработанной Муром модели фашизма), который тесно связан с национальным капиталом и во многом составляет движущее начало экономического развития дайной страны. Такое взаимодействие национального и интернационального капитала привело, в частности, к формированию дополнительного количества дочерних компаний мультинациональных корпораций. Высокая степень нестабильности, острые политические конфликты, "коммунистическая угроза", периодически возникающие экономические кризисы побудили этот блок опереться еще на одну важнейшую силу, способную предотвратить возможную социальную дезинтеграцию - на армию.
Отстаивая интересы этого блока сил, государство оказывается наделенным рядом близких фашистскому характеристик - высокой степенью авторитарности и бюрократизма, а также активным вмешательством в ход экономических процессов. Эта роль государства укрепляется тем явственнее, чем очевиднее становится необходимость защищать интересы национального капитала от возросших притязаний капитала международного. Государство все больше и больше выступает как патрон национальной буржуазии. "Государство, которое мы имеем ввиду, - пишет О'Доннелл, - не является традиционно авторитарным типом, когда оно возвышается над политически инертным населением; оно также не является популистским, взывающим, хотя и под определенным контролем, к оживлению народного сектора... Бюрократический авторитаризм представляет собой систему политического и экономического вытеснения народного сектора... что достигается уничтожением канала политического доступа к государству для народного сектора и его союзников, захватом и контролем организационной базы их деятельности". Такой образец существовал в ряде стран Латинской Америки, пока не развился и обнаружил свои претензии на участие в политической деятельности тот самый народный сектор, рост которого тщательно контролировался государством, пока не диверсифицировались интересы национальной буржуазии, которые более не могли быть разрешены в рамках авторитарного режима.
Другой, гораздо более спорный пример - едва нарождающийся бюрократически-олигархический режим в пост коммунистической России и ряде других государств, возникших на территории бывшего Советского Союза. О формировании в России такого, близкого к авторитаризму режима исследователи писали уже в 1991 - 1993 гг., а к 1994-1995 году количество публикаций, указывающих как на стабилизацию постсоветского режима, так и на возникновение в российской политике устойчиво-авторитарных тенденций, значительно возросло. Этот режим еще только формируется и пока что трудно с уверенностью предсказать его дальнейшую эволюцию. Элементы демократического устройства пока причудливо совмещаются здесь с характеристиками только что описанного бюрократического авторитаризма, прежнего однопартийного режима и даже автократии (как например, в октябре-декабре 1993 г., когда вся полнота власти оказалась сосредоточенной в руках Президента). Появляются в нем и элементы корпоративизма. Только время поможет ответить на вопрос о действительной природе этого режима и потенциале его устойчивости.
3. Три типа политических систем: сходство и различие
Между авторитаризмом и демократией можно обнаружить определенное сходство. Прежде всего, это принятие, в принципе, общественного и политического плюрализма. Между обеими этими системами и тоталитаризмом, напротив, лежит непреодолимая преграда. Поэтому создание тоталитарной системы производит на современников впечатление зловещей трансформации, в результате которой мир отправляется к началу своего правового развития и формируется новая, чуждая и угрожающая действительность. Сходство демократии и авторитаризма в сфере экономики возникает вследствие принятия принципа плюрализма. В обеих системах государство исполняет функцию "очерчивания рамок" без разрушения автономии экономической подсистемы. Тоталитаризм, который в ходе силовой и специфической трансформации заменяет свободный рынок центральным плановым хозяйством, напротив, разрушает основы экономики.
Политические системы, образующие триаду учения о формах правления, представляют собой идеальные типы. Это значит, что в реальности они никогда не встречаются в "чистых" формах. Тем не менее, каждый тип представляет собой совокупность реально существующих своеобразных качеств и ясно отделим от других типов. Так как в действительности тоталитаризм несовместим с плюрализмом, то для "реальной" демократии (или полиархии), в отличие от авторитаризма, необходимо наличие конституционного и правового государства. Поэтому имеющееся сомнительное сходство между демократией и авторитаризмом должно пониматься правильно, с учетом того, что речь идет о двух типах систем, которые не могут унифицироваться категорией "более или менее плюралистических". Может и должно проводиться различие между ограничением и принятием политического плюрализма. Переход от одного типа политической системы к другому предполагает в политической и общественной практике изменения, вытекающие из размаха революционных действий.
4. Трансформация авторитаризма
Сэмюэль Хантингтон и Адам Пшеворский были теми авторами, которые установили определенный стандарт, когда речь заходит о том, чтобы отказаться от проведения границы между посттоталитарными и поставторитарными переходными системами[2]. В своей книге о "третьей волне демократизации" Хантингтон со ссылкой на Линца сначала разграничивает тоталитаризм и авторитаризм, но затем все же соглашается все недемократические системы относить к авторитаризму, чтобы устранить семантические недоразумения, возникающие при частом использовании термина "недемократический".
Несмотря на то, что частое использование прилагательного "авторитарный" по необъяснимым причинам явно не создает американскому политологу семантических проблем, попытки улучшить стиль письма ничего не могут поделать с тем бесспорным обстоятельством, что качество преобразуемых систем оказывает большое влияние на качество и развитие систем, возникающих в ходе преобразования. Упущение из поля зрения этого обстоятельства имеет роковые последствия.
Отказ различать тоталитаризм и поставторитаризм приводит, во-первых, к тому, что ранние противники понятия "тоталитаризм" больше не хотят быть связанными собственными ошибочными оценками из эры биполярного мира, например, взглядом на коммунизм как на непременно успешную и стабильно систему, служащую общественной модернизации. Эта привязка препятствует научному прогрессу, который, как известно, базируется как на подтверждении, так и на отрицании гипотез. Во-вторых, этот отказ содействует преждевременному переносу опыта ранних демократизаций на посткоммунистическую систему. Ученые, сравнившие дюжину политических систем, и без того всегда имели опасность потерять под ногами эмпирическую почву, которую они обычно "учитывали" в форме составления более или менее правильных таблиц и сравнения статистических данных. Детерминистический тезис - демократизация повсюду следуют одним и тем же законам - дополнительно повышает опасность таких "аналитических полетов Икаруса".
Сохранение триады политических форм правления, напротив, позволяет провести четкую границу между посттоталитарной трансформацией (transformation) и поставторитарным переходом (transition) от старой системы к новой[3]. В том и другом случаях политическое руководство говорит о демократизации как о главной политической цели. Тем не менее, аналитик должен исходить из системной перемены к "чему-нибудь еще" до тех пор, пока не будет учреждена новая система. Переходом (transition) руководят и занимаются политическая элита и гражданское общество. Неудача перехода означает, что одна форма авторитаризма перешла в другую. Этот новый авторитаризм, как и предшествовавший, базируется в значительной мере на политической культуре подданства (subject culture).
Системная трансформация проводится политической элитой и, особенно, политическим руководством страны, которое - если оно действительно стремится к демократии и рыночной экономике - сначала должно создать условия для восстановления разрушенного при тоталитаризме гражданского общества. С этой задачей легче справиться там, где политическое руководство сильнее привязано к дототалитарным традициям гражданского общества и конституционализма. После разрушения тоталитарного общественного порядка коллективное воспоминание о "состоянии прежде" может стать ценным ориентиром для освободившегося общества.
Там, где соответствующие традиции и ориентиры отсутствуют, не надо ожидать, что политическое руководство будет противиться доминирующей политической культуре и проводить демократизацию, которая в первую очередь предусматривает добровольное подчинение политического руководства конституции и праву.
Об удавшейся демократизации путем системной (посттоталитарной) трансформации или системного (поставторитарного) перехода можно говорить тогда, когда демократия консолидируется. В свою очередь, демократическая консолидация наступает после завершения политическими элитами и населением строительства законных демократических учреждений. Иначе говоря, политическая элита и политически активные граждане уважают и поддерживают демократические нормы, правила и учреждения, а политические деятели не поддерживают и, соответственно, не практикуют каких-либо недемократических правил, норм и учреждений.
5. Жизнеспособность авторитаризма
Обзор особенностей типов правления, образующих классическую триаду учения о формах правления, позволяет сделать некоторые общие выводы об авторитарных системах. Очевидно, что по сравнению с тоталитаризмом при авторитаризме ограничение власти достигается не только с помощью ограниченного плюрализма, но и, по возможности, с действием конституции и права. В отношении остальных присущих системе качеств авторитарный тип правления достаточно эластичен: может использовать довольно убедительную легитимацию, даже включать в нее демократические принципы; может позволить себе как мягкость, так и твердость в применении государственного аппарата принуждения; может быть и автократическим и олигархическим; в конце концов, может терпеть коррупцию или бороться с ней. Авторитаризм может быть хорошей базой для развития в сторону как демократии, так и тоталитаризма. Этот тип системы дает больше всего вариаций и именно поэтому требует изучения и эмпирического анализа своих разновидностей. В чем же причина настойчивого желания многих политологов уйти от понятия авторитаризма, вмещающего в себя так много разновидностей нетоталитарных и недемократических систем, когда речь заходит о включении в типологию политической системы с явно неудавшейся демократизацией - так называемой "третьей волны"? Речь может идти о следующем:
1) демократия понимается (например, Шумпетером) только формально - как система, в которой кандидаты и партии в честном соревновании добиваются голосов избирателей;
2) отталкиваясь от современного понятия демократии, более "объемного", чем просто регулярное проведение свободных выборов, но декларированная цель - демократизация системы - рассматривается как достаточное основание для того, чтобы можно было говорить о демократии, а не об авторитаризме.
Очевидно, что оба аргумента слишком ограниченны. Ссылка на формальное понятие демократии не оправдана ни состоянием современной демократии, ни теорией демократии. И к целям политических процессов, декларированным правителями, следует относиться осторожно. Не всегда цели - серьезный критерий для классификации политических систем, т.к не исключено, что их декларирование (как сказки коммунистов о модернизации или власти народа) может привести к узакониванию недемократического режима, чтобы ввести в заблуждение иностранных наблюдателей. Говоря точнее, чтобы сделать правильный вывод о системе, руководство которой объявило своей политической целью демократизацию и, применив демократические методы легитимации, назвало свой строй "несовершенной демократией", необходимо проанализировать фактические способы функционирования системы.
Заключение
Отнесение конкретных (эмпирических) политических систем к тем или иным формам правления помогает сформулировать вопросы и гипотезы относительно прошедшего и возможного будущего развития этих систем, а ответы на них или их перепроверка должны привести к истинному знанию. Первым условием для этого является логически выстроенная терминология. Связанная с эмпирическими знаниями различных систем терминология позволяет провести аналитически плодотворное сравнительное исследование политических систем.
Примером тому могут служить разные оценки политической системы Российской Федерации. Формально здесь сохраняются свободные выборы. Однако ряд моментов вызывает сомнения в демократическом характере системы, например: политическое руководство использует против своих политических противников тайные службы и оружие; правовое государство явно бессильно против коррупции; конституция не всегда имеет нормативный характер; федерализм выливается часто в формирование почти автономных, авторитарно управляемых анклавов; многочисленные сферы государства и общества подчиняются мафиозным структурам; политическое руководство, как и связанные с ним олигархи от "предпринимательства" (странным образом связанные с государственной бюрократией), контролирует почти все средства массовой информации и т.п. Если исходить из триады тоталитаризм-авторитаризм-демократия, то мы оказываемся перед альтернативой: анализировать ли эту систему с точки зрения российских предпосылок перехода от коммунистического тоталитаризма к авторитаризму или к демократии, или нужно исследовать, при каких условиях ослабленное тоталитарное государство превратится в эффективное либеральное государство. Во всяком случае, в основе научного анализа российской смены систем должен лежать учет эмпирических аспектов.
Это условие можно, разумеется, обойти. Благодаря распространенной в сравнительном учении о формах правления готовности для всего, что в данный момент представляется новым или чрезвычайным, создавать новые понятия, можно с учетом явно недемократических черт ("дефицит демократии") в политической системе России квалифицировать ее как "дефектная" демократия. Эта оценка решительно склоняется к удручающей констатации того, что опасность "укрепления явного демократического дефицита" грозит и одновременно дает надежду, что научный потенциал будет на этом исчерпан.
Список использованной литературы
1. Вятр Е. Типология политических режимов: Лекции по политологии. Т.1. - Таллин, 1991.
2. Сумбатян Ю.Г. Авторитаризм как категория политической социологии. - Кентавр. 1994.
3. Политология. Учебник для вузов. Под ред. М.А. Василика. - М., 1999.
4. Цыганков А.П. Современные политические режимы: структура, типология, динамика, - М., 1992
5. Политология. Под ред. Заболотной Г.М., Криницкого А.Я. Федеральный фонд учебных курсов. М., 2004.
6. Папава В.И. Роль государства в современной экономической системе. - Вопросы экономики, № 11, 1993.
7. Политология. Энциклопедический словарь. - М., 1993.
[1] Mucridis R.C. Modern Political Regimes. Pallerns and Institutions. Boston, Toronto, 1986. P. 15.
[2] Huntington; Adam Przeworski, Democracy and the Market. Political and Economic Reforms в Eastern Europe and Latin America. Cambridge, 1991.
[3] Это различие подчеркивалось Winfried Steffаni. См. Gesellschaftlicher Wandel als Herausforderung von Demokratie und Parteien. Wiesbaden, 1997, s.223.
