Как отмечал Солон, жизнь общества должна регулироваться правом и законами, принятыми при всеобщем согласии. В греческих городах-государствах у граждан с детских лет воспитывалось уважение и даже почтение как к законам, так и к установленным в них полисным порядкам. Сократ, утверждавший, что полисные законы восходят к разумному началу, пропагандировал соблюдение законов всеми афинянами.
В Афинах, где утвердилась демократическая система законодательства,
где право в глазах граждан ассоциировалось с разумом и со справедливостью,
сложилось своеобразное правовое государство, благами которого не могли,
однако, пользоваться рабы и иностранцы. Еще в большей степени культ права и
законопочитание сложились в римском обществе. Безусловное следование
республиканским законам было для римлян не только юридической обязанностью,
но и делом чести. Ту же связанность Римского республиканского государства
собственными законами и правом в целом отразил выдающийся римский юрист
Цицерон, который рассматривал государство не только как выражение общих
интересов всех его членов, но и как соединение многих людей, "связанных
между собой согласием в вопросах права". Таким образом, идея правового
государства берет свое начало и в республиканском Риме.
Не случайно, что именно в римском обществе, где законы рассматривались издавна как священные, была выработана наиболее совершенная в условиях древнего мира правовая система, имеющая целостный и всеобъемлющий характер. Римское право впервые в истории выступило в качестве системного, тщательно разработанного, собственно правового образования. Классическое римское право — это вершина в истории права античности и древнего Мира в целом. Оно представляет собой одно из величайших достижений античной культуры, влияние которого на последующее развитие европейского права и цивилизации трудно переоценить. Оно приобрело в известной мере вневременной, внеисторический характер.
Римское право лишь со значительными оговорками можно рассматривать как рабовладельческое. На первый взгляд оно может казаться таким, поскольку сформировалось и достигло своего апогея в обществе, в основе которого лежало наиболее развитое во всем античном мире классическое рабство. Но очевидно, что не рабство предопределило основное содержание римского права, его филигранную юридическую технику. Римское право в том виде, в каком оно приобрело мировое значение (это прежде всего частное право, закрепляющее интересы индивида, частного собственника), представляет собой порождение рыночных отношений и торгового оборота.
На ранних этапах истории Римского государства, когда в обществе сохранялись многие элементы патриархального быта, а товарно-денежные отношения не получили еще развития, римское (право отличалось традиционализмом, формализмом и сложными “обрядами, тормозившими экономический оборот. Постепенный процесс превращения Рима из города- республики в гигантскую по тем временам империю имел своим результатом не только рост рабства, но и товарного производства, а в конечном счете создание самого сложного за всю историю древнего мира рыночного хозяйства, настоятельно требовавшего адекватной правовой регламентации.
Сила частной собственности и построенного на ней товарного оборота ломала устаревшие и стеснительные правовые формы. На их месте создавалось новое и совершенное в технико-юридическом отношении право, способное урегулировать тончайшие рыночные отношения, удовлетворить другие потребности развитого гражданского общества. Именно в таком виде римское право стало универсальной правовой системой, применимой в разных исторических условиях вне зависимости от типа общества, если только в его основе лежит частная собственность и рыночное хозяйство. Вместе с римским правом в историю, цивилизации вошла и римская юриспруденция, представляющая огромную культурную ценность. На базе римской юриспруденции зародилась юридическая профессия, а соответственно с нее берет начало и специальное правовое образование.
Государство
Существует множество взглядов на понятие о государстве. В "Словаре античности" можно прочесть: "В качестве органа власти экономически господствующего класса, государство возникло в процессе образования частной собственности. Эта ранняя форма эксплуатации первоначально потребовала таких средств власти, которые смогли бы обеспечить порядок и спокойствие угнетателей".
Но античные философы полагали иначе. Платон говорил о государстве не как об аппарате подавления, но как о некоем благе. "Когда люди отведалии того и другого, то есть и поступали несправедливо, и страдали от несправедливости, тогда они нашли целесообразным договориться друг с другом, чтобы не творить несправедливости и не страдать от нее. Отсюда взяло свое начало законодательство и взаимный договор". Таким образом государство не карает, но помогает людям. Платон также отводит много места описанию сословия стражей, то есть тех самым сил, с помощью которых должен обеспечиваться "порядок и спокойствие угнетателей". Тем не менее, солдаты нужны Платону не для борьбы со своими же гражданами, но для защиты от внешних врагов. "Будущий страж нуждается еще вот в чем: мало того, что он яростен он должен по своей природе еще и стремиться к мудрости". Мудрость дает ему понятие о том, что справедливо, что нет. Воин сравнивается философом со сторожевой собакой, которая обязательно должна различать своих и чужих. Платон просто уверен, что в идеальном государстве, воспроизведенным на страницах его трактата, невозможны будут волнения и классовые столкновения, которые заставят воинов выступить против своих же сограждан и сражаться с теми, кого они призваны защищать. Таким образом подлинное государство в понятии Платона настолько идеально, что карательные его функции отходит на второй, если не на третий план, в виду сознательности людей его населяющих.
Аристотель также представлял государство как нечто прекрасное по своей сути. "Целью государства является благая жизнь". Он исходил из того понятия, что человек "существо политическое", стремящееся к общению, а потому государство для него необходимо как воздух. "Всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага. Больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим”. Если разобрать данное определение, то мы несколько раз встретим слово "благо", но вообще не найдем упоминания о каком-либо подавлении и угнетении.
Цицерон также предерживался концепции Аристотеля. Это явствует из его определения: "Государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собой согласием в области права и общностью интересов. Первой причиной для такого соединения людей является не столько их слабость, сколько, так сказать, врожденная потребность жить вместе". Если мы говорим об общности интересов и согласии, то не о каких мятежах не может быть и речи.
Следует отметить, что античные философы все же понимали, что иногда государство может служить для власть имущих средством подавления власть неимущих. Однако они полагали, что это присуще не первозданным моделям государственных устройств, но иногда получается в процессе их развития, когда монархия, аристократия и демократия извращаются и становятся тиранией, олигархией и анархией. Платон, Аристотель и Цицерон, жившие во времена тяжелых кризисов власти, наступавших после периодов расцвета, были склонны рассматривать извращенное устройство не как сущность государства, но как ее искажение. Изначально государство для них являлось справедливым и служило не как машина закрепощения, но как нечто, дающее благо всем гражданам.
Граждане государства.
Здесь мы подходим к другому не менее важному понятию гражданин. Оно
неразрывно связано с понятием о государстве, ибо "государством мы и
называем совокупность граждан". "Мы считаем гражданами тех, кто участвует в
суде и в народном собрании," продолжает Аристотель. Отметим сразу, что
гражданин и человек, проживающий в государстве, часто не одно и тоже. В
стране может присутствовать большое количество иноземцев, или, как их звали
в Древней Греции, метеков. Несмотря на то, что понятие “метек” зачастую
ассоциируется с киниками, в частности с Диогеном, жившим в бочке, метеки
могли ремеслиничать, даже приобретать частную собственность и заниматься
ростовщичеством. Многие из них становились состоятельными людьми. И всё же
они не могли уравняться в правах с гражданами полиса, ибо даже богатство не
давало им прав участвовать в управлении государством. Они все равно
чувствовали себя изгоями. Греческие полисы кичились своим демократическим
устройством или политией3, где все равны на том основании, что все граждане
могли попеременно становиться стратегами или иными должностными лицами и
поочередно управлять страной. На метеков этот основной демократический
принцип не распространялся. Граждане, даже попадая в денежную зависимость
от метеков, все равно не желали пускать в свою устоявшуюся общину новых
людей и делали это крайне редко в порядке исключения. Лишь в позднейший
период, как раз когда жили Платон и Аристотель, потребность государства в
финансовых вспоможениях стала столь значительной, что начала внедряться
практика выдачи гражданства за определенную плату. В этом Аристотель видел
зло. Возможно поэтому у него появляется столь странная оценка ремесленников
(которые многие были метеками): "Ремесленники не принадлежат к гражданам,
как и вообще всякий другой слой населения, деятельность которого
направленная не на служение добродетели". Тогда мы зададим вопрос: что же
такое служение добродетели? И мы можем предположить, что в понимании
Аристотеля это занятие политикой и войной: "Нужно заботу о военных делах
считать прекрасной". Тем не менее, вряд ли будет верно утверждать, что
государство (совокупность граждан, по Аристотелю), в котором не останется
ни плотников, ни каменщиков, ни гончаров, ни ткачей, но будут одни солдаты
во главе с правителями, будет являться настоящим государством. Оно
превратится в войско на марше. Ремесленники, а также землепашцы, с которыми
Аристотель обошелся дурно, вычеркнув из списка граждан, будут похожи на
обоз, сопровождающий это войско. Известно, что Аристотель был во многом
сторонником спартанской системы государственного устройства; однако все
равно, по нашему мнению, отождествлять государство с армией, а армию с
государством ошибочно, а урезание прав ремесленников и землепашцев в пользу
воинов выглядит неприкрытой военщиной. Скорее гражданами должны являться и
те, и другие, то есть и те, кто защищает государство, и те, кто работает на
его благо и обеспечивает защитников необходимым.
Говоря о ремесленниках, мы упомянули о плачевном положении
земледельцев в идеальном государстве Аристотеля, но еще не сказали, в чем
именно заключаются их тяготы. "Лучше всего, чтобы землепашцы были рабами.
Они, однако, не должны принадлежать к одной народности и не должны обладать
горячим темпераментом; именно при таких условиях они окажутся полезными для
работы и нечего будет опасаться с их стороны каких-либо попыток к
возмущению". Аристотель попрежнему не говорит о карательных функциях
государства. Мятежей в нем не будет просто потому, что его граждане,
низведенные на положение рабов, "не должны обладать горячим темпераментом".
Однако это, с нашей точки зрения, во-первых, недостижимо; во-вторых,
природа подобного желания поражает своим чудовищнейшим тиранизмом. Это
мечта любого тирана, против которых так выступал сам Аристотель. Мечта
тирана царствовать среди рабов, которые находятся под таким большим
идеологическим гнетом, что уподобляются овцам, неспособным мыслить и
сознавать свое тягчайшее и несправедливейшее положение. Аристотель, осуждая
Платона, писал: "Отнимая у стражей блаженство, он утверждает, что
обязанность законодателя сделать все государство в его целом счастливым. Но
невозможно сделать все государство счастливым, если большинство его частей
или хотя бы некоторые не будут наслаждаться счастьем". В данном случае
Аристотель вступился за ядро своего государства-войска за воинов. При этом
он совершенно забыл, как обошелся с теми, кто кормит страну. Хотя, во-
первых, ремесленников и земледельцев всегда гораздо больше, чем солдат, а,
во-вторых, они полезнее. Дабы доказать последнее утверждение, нам надо
представить два государства, в одном из которых нет ни одного солдата, в
другом ни одного землепашца и ремесленника. Конечно, первое государство,
став легкой добычей для соседей, будет вскоре завоевано. Второе же погибнет
вообще, ибо воины умрут от голода. Можно предположить, что они совершат
набег на своих соседей и добудут необходимое, но это невозможно. Войско,
лишенное хорошо налаженной системы поставки продовольствия, окажется
неспособным вести войну и будет разгромленно. Граждане второго государства,
где не будет ни одного производителя, но одни воины, в конце концов
сдадутся на милость победителя и станут его рабами, только бы он накормил
их.
