Переход от тоталитаризма к демократии, пожалуй, наиболее
щекотливая тема с политической точки зрения для нашей страны в сегодняшнее
время. Во время, когда общество фактически отказалось от прошлого и начало
заново строить будущее, во время, когда великое множество реформ как
политических, так и экономических запутали сознание самого общества. То
есть фактически мы живем сейчас на грани, на грани целых эпох, и эта
пограничность неоднократно ставит перед нами выбор – куда двигаться? К
демократии? Тогда становится важным очевидный вопрос – Как? И вообще,
возможен ли переход к демократии в нашей стране? Это и стало ключевой темой
нашего доклада. Для начала необходимо отметить, что наиболее впечатляющим,
наиболее резким мазком нынешней картины является то, что социализм в форме
коммунизма выступил против демократии. Социализм и демократия в нашей
стране враждебно встали друг против друга, и практически социализм, а
вернее большевизм, оказался на стороне тоталитаризма. Наверное,
основоположникам рабочего социализма и в страшном сне не могло присниться,
что партия, взявшая на вооружение их учение, противопоставит себя интересам
основной массы народа, интересам общественного прогресса. И тем не менее
это так. Объяснение, что у кормила большевистской власти стояли не те люди,
достаточно поверхностно. При всех ошибках, случайностях мы должны извлечь
из произошедшего более глубокий урок: в самой логике марксистского
социалистического учения заключено глубинное противоречие, которое в
результате долгих исторических социальных перипетий привело к этому
противостоянию. Нам, наконец, надо осознать, что в теорию марксизма,
марксистского социализма не вписываются органически ни демократия, ни
принципы рынка, ни выборы, основанные на свободном решении, и т. д.
Конечно, марксизм — достаточно широкое и противоречивое учение. Он способен
к многостороннему развитию. Однако в том виде, и каком его исповедовали
марксисты на протяжении всего нынешнего века, а то и больше, он разошелся с
действительностью, остался на уровне неразвитого опыта.
Руководящие круги коммунистической партии исторически оказались поразительно слепыми. Стране, начавшей только-только в XX веке выходить из крепостничества, где рабочий класс еще не имел опыта самостоятельной борьбы за свои интересы, навязывать социализм, а тем более коммунизм — значило подвергать социалистическое движение, его доктрину самым тяжелым испытаниям, а фактически ликвидировать его.
Теперь ясно, что перед Октябрьской революцией, кроме аграрного, стоял вопрос и о национально-государственном устройстве. Но большевизм эту проблему не решил. Более того, были воспроизведены многие черты самодержавно-имперского подхода к нациям. Стояла грозная задача покончить с худшими чертами прежнего государственного аппарата. Однако социализм (или коммунизм) в России воспроизвел все худшие черты старого чиновничьего аппарата, помножив их на тупость, жестокость отсталых слоев народа и на большевистский, якобинско-плебейский экстремизм. Наконец, революции предстояло создать элементарные цивилизованные условия хозяйствования. Но вместо них для «догоняющего» развития экономики и культуры по типу западных стран мы создали систему, которая противостоит современному экономическому и культурному развитию.
Один из главных уроков для нас состоит в том, чтобы осознать пагубность смешения демократизма и популизма. Демократия вырабатывается опытом всех передовых народов мира, развитием массы народа. Это тем более надо подчеркнуть, что сегодня мы встречаемся с попытками апеллировать именно к этому «нутряному» демократизму масс, неразвитому, невыделанному опытом мирового освободительного движения. Популярность Жириновского — не случайность, а симптом возможности беды.
По сути, демократизм — это такое отражение интересов масс и
народов, наций, которое учитывает как условия развития страны, так и
основные вехи мирового исторического пути. Большевизм, ориентировавшийся на
плебейскую демократию, на плебейский якобизм, отразил специфически
российское недоверие к европейским политическим и экономическим формам.
Если его основатели еще знали о европейском опыте, хотя и не могли оценить
его по достоинству, то для их последователей проблема усвоения мирового
политического опыта практически не стояла. Постановка ее была для них
возвратом к «капитализму». Нельзя, однако, безнаказанно терять основные
завоевания европейской и мировой освободительно-демократической мысли,
чтобы снова изобретать велосипед. Движение методом «тыка», собственных проб
и ошибок обернулось гигантскими жертвами и потерями.
Если говорить о проблемах современной демократии, то острейшая из них сводится к поиску ответов на новые вызовы жизни. Это тем более существенно, что волна демократии, поднявшаяся в августе 1991 года, неизбежно потянет наше общество к «задней» европейской истории, к давно пройденным этапам. Любая современная демократическая партия должна помнить, что действует в стране, в которой народ еще не освоил азов демократического, цивилизованного развития. Осваивать их, ориентируясь на современную перспективу, пожалуй, самое трудное, но и самое нужное. Это проявляется уже в отношении рынка, где конкурируют точки зрения рынка начала XIX—конца XX века, а также «дикого» и цивилизованного предпринимательства.
Сегодня мало скорректировать старые воззрения с поправкой и пользу
реализма и демократии. Сегодня перед нами стоит проблема выработки
концепции новой современной демократии, если угодно, экосоциальной.
Конечно, у общества слишком много неотложных задач: бушуют национальные
страсти, не обеспечены элементарные потребности людей, разрушены
экономические связи, как в эпоху гражданской войны. Но, решив эти задачи,
мы вновь очутимся перед вопросом: что делать дальше, куда и как двигаться?
Индустриальное развитие настолько усложнило экологические условия нашего
бытия, что неотложной мерой должно быть изменение технологии производства.
Оно в настоящем своем виде губит нас как общество, грозит вырождением
народам и нациям. Демократия не может серьезно не считаться с этой
опасностью. Не менее трудной представляется проблема преодоления векового
барьера между интеллигенцией и народом, когда народ находился вне мысли, а
мысли были вне народа. Демократия — лишь тогда демократия, когда она
освещена светом мысли, знаний.
Это все проблемы нормального существования любого общества.
Трудность заключается в том, что мы живем в преддверии третьего тысячелетия
и поэтому не можем решать стоящие перед нами проблемы способами, какими
пользовались в течение, скажем, XVII—XIX веков, В этом смысле современной
демократии в России нужно вобрать в себя европейский и мировой опыт, плюс
учесть в своей доктрине все парадигмы и тупики отечественного исторического
развития.
И все же что такое современная демократия? Не вдаваясь с подробности, можно назвать такие ее характерные черты, как экологизм, феминизм, социальное партнерство (отсутствие фатально предопределенного антагонизма между трудом и капиталом). Для того чтобы эти параметры реализовать, нужны определенные предпосылки: состояние производительных сил, уровень общей культуры, уровень демократичности менталитета общества и другие. В связи с этим правомерно спросить: реально ли ориентироваться на высокие результаты мирового развития демократии, то есть можно ли построить современную демократию в нашем обществе, есть ли в нем уже сегодня предпосылки для этого? Короче, нет ли тут того самого разрыва, о котором шла речь?
Пожалуй, главной составляющей наших сегодняшних трудностей является соотношение современности и наших российских условий. В истории русской политической мысли проблема использования мирового, прежде всего западноевропейского опыта стояла всегда остро. Грубоватый и, тем не менее, гениальный Чернышевский, убежденный реалист, утверждал, что нужно получать современные европейские проблемы для того, чтобы правильно решать вопросы, чтобы не ехать из Москвы в Рязань через Петербург. Другими словами, нам нужна демократия, которая полностью основывается на почве российской действительности. Но чтобы не быть слепой, ограниченной, провинциальной, она должна иметь идеалы и разрабатывать теорию демократии, учитывающей опыт всемирной истории. Надо видеть наши проблемы во всемирно-исторической перспективе. Иначе мы будем и решать их чисто по-российски, отсталыми способами.
Августовский путч 1991 года стал уже действительным подведением
черты. У А. Ахматовой есть слова: «Когда погребают эпоху, надгробный псалом
не звучит». Вот это самое погребение эпохи сейчас и происходит. Рушится
система тоталитаризма, одна из самых античеловечных, которые знала история
ХХ века. А что было непосредственно до событий, начавшихся 19 августа? И
какая новая эпоха наступает с этого рубежа, какие альтернативы, какие
противоречия связаны с новой эпохой? Путчем завершился тот финальный период
перестройки, который условно можно назвать эпохой разрушения или разложения
тоталитаризма.
Говоря об этом периоде необходимо выделить с одной стороны объективные задачи, которые стояли перед демократией, а с другой как эти задачи были решены и что, собственно, из этого вытекает для сегодняшнего дня. Такой суммой объективных задач являлся демонтаж (не реформирование) основных структур тоталитаризма, прежде всего КПСС. Это, конечно, была и ликвидация особой роли репрессивных органов, неподконтрольных обществу, стоящих над ним, включая КГБ, армию, МВД, и т. д.
Несомненной задачей являлась и ликвидация унитарного, или псев-
дофедеративного государства. Перечисленные задачи решались в поле мощной
электрической дуги между, условно говоря, демократией и КПСС. Эти понятия
используются сугубо условно, скорее символически, чем социологически,
поскольку ясно, что и внутри КПСС были силы, которые в последние годы
работали на демонтаж тоталитарных структур. Под названием «КПСС» обычно
имеется в виду организация, которая использовалась для консервации
тоталитаризма, а не вся совокупность людей, состоявших в ней. И слово
"Демократия" в нашей стране, по крайней мере до сего дня, не имеет никакого
смысла, в том числе никакого западного смысла, кроме как символическое
обозначение антитоталитарного консенсуса. Демократии в европейском
значении, включающей уходящий корнями в гражданское общество плюрализм
политических сил, конкуренцию программ, гарантированность прав и свобод,
защищенность оппозиции и т. д. у нас не было и нет! Существовали
антитоталитарный консенсус, который мы обозначили как демократия, сила,
которую мы условно назовем «КПСС», имея в виду организацию и ее
руководство, а также тот черносотенный демократизм, который подпитывал
отчасти антидемократическую роль этой партии, отчасти еще более правые
националистически-популистские течения.
Эта очень мучительная для общества дуга напряженности порождала массу коллизий, особенно при проведении реформы. Но в ней виделись и определенные перспективы, определенные альтернативы, которые могли быть плодотворными для развития нашей страны. Ни КПСС, ни то, что мы назвали демократией, конкретно, сознательно не стремились реализовать эти возможности, не «работали» на эти альтернативы. Последние объективно вытекали из самого факта возникновения между указанными силами конфликта дуги очень высокого напряжения.
Доктор философских наук Б. Г. Капустин высказал предположение, что этот спектр альтернатив, эта сумма возможностей фокусировались вокруг двух основных вопросов. Первый — о том, к какому рынку мы переходим? Здесь реальная альтернатива связана не с понятием "социалистический рынок", а с тем, являются ли смыслом перехода к рынку демонополизация, создание открыто конкурентного рынка или же это переход к монополистически-бюрократическому рынку, то есть: либо демонополизация — цель, а приватизация — средство ее достижения, либо главное – приватизация, а демонополизация допускается лишь постольку, поскольку она выгодна для формирующейся бюромонополистической структуры.
