Есть еще одна характерная грань в юношеских стихах Брюсова. Составляя
уже зрелым поэтом свой сборник “Юношеское”, который в свое время не увидел
света, потому что у его автора не хватило денег на издание, Брюсов открыл
его быстро ставшим популярным “Сонетом к форме”:
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как на небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.
Слова об “отточенной и завершенной фразе” стали для Брюсова своего
рода credo его литературной деятельности. Уже в юношеских стихах видно
стремление к почти математической выверенности стихотворных строк,
стремление использовать все известные размеры и системы просодии. Он
пытается даже, взяв в качестве образца опыты древнеримских лириков,
создавать однострочные стихотворения. Таково знаменитое “О, закрой свои
бледные ноги”. В брюсовских тетрадях тех лет можно найти еще примеры
подобных стихов. Он с полной серьезностью относился к этим попыткам,
оправдывая их не только историческим опытом, но и тем, что “идеалом для
поэта должен быть один такой стих, который сказал бы душе читателя все то,
что хотел сказать ему поэт...”. Брюсов пробует писать стихи в духе
японского и китайского стихосложения, активно разрабатывает новые примы
версификации, пытается применить в русском стихе то новое, что вводили во
Франции Бодлер, Верлен и Малларме.
В первых сборниках Брюсова ясно слышны отзвуки многих французских
поэтов второй половины XIX века. В них звучат демонические темы Бодлера,
напевные медитации Верлена, вызывающая раскованность Рембо. Многое было
взято Брюсовым и из их эстетических программ. Свою зависимость от
французских символистов Брюсов не скрывал. Эти воздействия совмещаются с
влиянием Г.Гейне, сказывающимися в иронических интонациях, эмоциональности,
подчеркнутом протесте против ханжества.
Брюсов довольно быстро почувствовал ограниченность своих первых
поэтических шагов. “Нет! не читай этих вымыслов диких”,- обращается он к
читательнице своей первой книги. Потом повторяет: ”Мои прозрения были
дики”. В “Me eum esse” у него возникает тема одиночества, горькое ощущение
отсутствия контакта с окружающими.
Хотя он по-прежнему провозглашает:
Я не знаю других обязательств,
Кроме действенной веры в себя,-
но все чаще начинает говорить о невозможности человеческой духовной
близости из-за характера жизненных условий. “В безжизненном мире живу”,-
замечает он в одном из стихотворений. Эта тема безжизненного мира начинает
развиваться все полнее и полнее. Его лирический герой- все чаще прохожий,
одинокий путник, никому и ничему не нужный человек. Слова “бродить”,
“брести” становятся одними из самых любимых.
Эта горестная нота одиночества, бродяжничества, бесприютности иногда
приобретает очертания жуткие:
Мне снилось: мертвенно-бессильный,
Почти жилец земли могильной,
Я глухо близился к концу.
И бывший друг пришел к кровати
И, бормоча слова проклятый,
Меня ударил по лицу.
Нет ничего в мире, что может поддержать человека, примирить его с
жизнью, даже друг на пороге могилы оказывается врагом. Кругом враги.
Конечно, Брюсов еще не видел социальных причин распадения людских связей,
источников отчуждения, но само обращение к этой теме,- и не в виде
слезливых сетований надсоновского характера, а как мужественное и суровое
признание бесчеловечности жизненных обстоятельств, - говорило о
потенциальных возможностях его таланта.
Первые авторские сборники Брюсов выпускал еще будучи студентом
Московского университета. В 1899 году он заканчивает его и начинает
сотрудничать в журнале “Русский архив”. Это был историко-литературный
журнал, на страницах которого впервые увидели свет многие замечательные
документы отечественной истории. Четырехлетняя работа Брюсова в журнале
отвечала одной из самых коренных особенностей его творческого склада -
глубокому интересу к накопленной человеческой культуре. По существу, здесь
началась работа Брюсова в области истории русской литературы. Все
последующие годы он не оставлял историко-литературных занятий. Это
значительная и важная часть его наследия. С необычайной скрупулезностью
Брюсов исследовал мельчайшие детали стиля многих писателей, обстоятельства
возникновения тех или иных произведений. Он внимательно следил за
специальными изданиями, посвященными истории русской поэзии и был их
взыскательным критиком. Дарование Брюсова- историка русской и европейской
литературы, особенно поэзии, видно в его многочисленных статьях о новых и
старых поэтах. Брюсов был одним из ведущих специалистов в этой области; и
под конец жизни с полным основанием писал: “Сейчас я чувствую себя
сведущим, как никто, в вопросах русской метрики и метрики вообще. Прекрасно
знаю историю русской поэзии, особенно XVIII век, эпоху Пушкина и
современность. Я специалист по биографии Пушкина и Тютчева и никому не
уступлю в этой области”. Основы этого знания были заложены именно в эти,
студенческие и первые послестуденческие, годы.
В конце 90-х годов происходят перемены в модернистических течениях в
литературе. Если в начале и середине 90-х годов модернизм обнаруживал себя
отдельными разрозненными выступлениями ряда поэтов и публицистов, то на
рубеже веков он постепенно приобретает все более оформленный и широкий
характер. В 1899 году вышел первый номер журнала “Мир искусства””. Начатый
как чисто художнический, журнал позже обращается и к литературе. В 1901
году в Москве возникает издательство “Скорпион”, ставшее основным центром,
вокруг которого сгруппировались символисты. В эти годы Брюсов знакомится
ближе с К.Бальмонтом. В его окружении появляются Курсинский, Миропольский,
Бахман и другие молодые литераторы, тяготевшие к новой поэзии. Символизм
постепенно вырисовывается не как вздорное учение нескольких молодых поэтов,
а как определенное литературное течение. Уже отпала необходимость
публиковать статьи и стихи под многочисленными псевдонимами, чтобы создать
видимость школы. Она начала свое существование.
Одной из первых книг, выпущенных “Скорпионом”, стал сборник Брюсова “Третья
стража”. Ставшие самыми известными и популярными стихи этой книги были
объединены в раздел “Любимцы веков”. Этот заголовок будет встречаться не
раз в его последующих сборниках. Практически в каждом сборнике будет
появляться раздел или цикл стихотворений, посвященных истории.
В “Третьей страже” перед нами проходят древняя Ассирия, Двуречье,
Египет, Греция, Рим, европейское средневековье и Возрождение, первые века
отечественной истории, наполеоновская эпопея. Под пером поэта возникают и
реальные исторические лица, и герои мифов, безымянные персонажи разных
эпох, долженствующие выразить характерные черты своего времени. Стихи
Брюсова написаны по-разному: одни - как бы от лица самих героев
(“Клеопатра”, “Цирцея”), другие - от имени автора, словно бы ставшего
свидетелем тех или иных событий (“Скифы”, “Данте в Венеции”), или в виде
размышлений поэта о судьбе иных цивилизаций и героев прошлого. Но все эти
стихи меньше всего напоминают реконструкцию прошлого; стремление поэта
вовсе не в том, чтобы рисовать картины на исторические темы. В них ощутимо
бьется пульс современности.
Безумцы и поэты наших дней
В согласном хоре смеха и презренья
Встречают голос и родных теней,-
так начинает Брюсов свое стихотворение об одном из своих любимых героев -
Данте.
Героев Брюсова объединяет ясность и определенность характера,
дерзновенность мысли, преданность избранному пути, страстность служения
своему призванию и своему историческому назначению. Брюсова привлекает сила
ума и духа этих людей, дарующая им возможность возвыситься над сиюминутными
будничными заботами и мелкими страстями, открыть неведомое, повести мир к
новым рубежам. Правда, герои Брюсова всегда одиноки, ими движет рок, или
личная жажда познания, или страсть к власти. Никому из них не свойственно
чувство служения людям, никто не идет на самопожертвование .
В “Третьей страже” Брюсов продолжает развивать урбанистическую тему,
основы которой были заложены в ранних сборниках. Он любуется городом, прямо
говорит:
Я люблю большие дома
И узкие улицы города,-
но это не заглушает для него режущих диссонансов, не закрывает давящей,
античеловечной сути жизненных отношений, жизненного неустройства.
Доминирующее ощущение - одиночество, мертвенность обстановки. Город
подчиняет себе человека, подавляет его, делает беззащитным и слабым. В
брюсовских стихах варьируются строки: “В ущелье безжизненных зданий”,
“Среди неподвижных зданий”. Мертвыми он называет дома, мертвенно-
бесстрастными - улицы. Его начинает преследовать видение мертвого города,
конца света, не то чтобы бренности, а обреченности жизни. Современный мир
представляется незавершенным зданием, где по шатким строительным лесам
двигаются растерянные, не ведающие смысла этого блуждания люди.
Спустя 3 года после появления “Третьей стражи”, в конце 1903 года,
вышел следующий сборник Брюсова - “Городу и миру”(“Urbi et Orbi”).
Вспоминая в “Третьей страже” свои первые выступления в печати, Брюсов
писал:
Далеко первая ступень.
Пять беглых лет- как пять столетий.
Еще более далекими видятся эти годы ему сейчас. Он повторяет: ”Давно ушло
начало”, и на то, “чем прежде был”, смотрит уже как бы со стороны.
Надо сказать, что в эти годы произошли серьезные перемены в самом
лагере символистов. Наряду с так называемыми “старшими” символистами
(Бальмонт, Сологуб) возникли новые имена. В московских литературных кружках
начал все чаще появляться сын известного математика профессора Н.В.Бугаева
, студент естественного отделения математического факультета Московского
университета Борис Бугаев (литературную известность он получил под
псевдонимом Андрей Белый); в Петербурге, а потом и в Москве заговорили о
молодом поэте Александре Блоке; в среду символистов вошел племянник
известного философа Вл. Соловьева Сергей Соловьев и другие. Их стали
называть “младшими” символистами. Между ними и Брюсовым изначально
обнаружились существенные разноречия. В обращенном к этой группе
стихотворении ( оно так и было названо - “Младшим”) Брюсов писал:
