Они Ее видят! Они Ее слышат!
С невестой жених в озаренном дворце!
Светильники тихое пламя колышат,
И отсветы радостно блещут в венце.
А я безнадежно бреду за оградой
И слушаю говор за длинной стеной.
Голодное море безумствовать радо,
Кидаясь на камни, внизу, подо мной.
По свидетельству одного из близких знакомых Брюсова П.Перцова,
стихотворение было написано после длительного разговора о только-только
появившихся первых стихах Блока. Та, которую они видят и слышат, - это
Вечная Женственность, Прекрасная Дама, Мировая Душа. Услышать ее - значит
приобщиться к некоему иррегальному свету, который озарит душу поэта поведет
ее за собой, даст возможность достичь высшего знания и высшей гармонии,
очищения души. Эти мистические упования рационалист Брюсов разделить никак
не мог. Поэтому он рисует себя за оградой, говорит о непонятном свете, о
том, что напрасно ищет не небе звезду, что не в силах сорвать тяжелые
запоры, чтобы проникнуть в храм, где твориться священное действо. “Младшим”
было написано в начале 1903 года, когда едва начиналась литературная жизнь
этих писателей. Пока это еще не выявленное, не прояснившееся
противостояние, но сам факт внутреннего разъединения говорит о многом.
Если от “младших” Брюсова отделяет их мистицизм, нездешний свет, который
они стремятся ощутить и увидеть, то не более близким ему, по сути дела,
оказывается к этому времени и один из старых его сподвижников - К.Бальмонт.
Нераскрытая оппозиционность Брюсова ясно читается в послании к нему:
Будь же тучкой бесполезной,
Как он лови закат!
Не ищи, где жаждет поле,
На раздумья снов не трать.
Нам забота...
Это многозначительное “нам забота” говорит о том, что Брюсовым уже
осознано отличие его пути , его творчества от пути и творчества Бальмонта.
Он еще не судит его, еще признает его право на безответственность,
интуитивность, как “другу и брату” посвящает ему сборник “Urbi et Orbi”, но
уже ясно понимает, куда тот идет.
Роковые семена эстетизма, которые изначально были заложены в символизме,
давали всходы. Они вели к общественной индифферентности стиха, к
погруженности в бездну субъективности, индивидуализма и мистики. Это не
могло не тревожить Брюсова. Он еще не пришел к рубежу, за которым
начинается размежевание с былыми союзниками, но уже близок к этому.
Брюсов ощущает себя одиноким в символистском движении. Отчасти и из
этого рождается его странное и неожиданное признание:
Желал бы я не быть “Валерий Брюсов”...
Поэт Валерий Брюсов- декадент, метр едва народившегося символизма, уже стал
некой маской, существующей независимо от человека, ее носящего. Так пока
глухо и слабо, преимущественно в оценке своего личного места в символизме,
личных взаимоотношений с другими его сторонниками и адептами, начинает
зреть внутренний кризис в этом движении. И первым ощутил это Брюсов.
Среди писателей-символистов книга Брюсова “Urbi et Orbi ”получила
восторженную оценку. Правда, преимущественно это были эмоциональные
восклицания, рожденные непосредственным впечатлением. Но наиболее чуткие
уловили ту особенность сборника, которая выводила его из рамок обычных норм
“нового искусства”. Особенно остро почувствовал это Блок. Рецензируя
сборник, он писал: ”Рассуждение о совершенстве формы и т.п. -
представляется нам по отношению к данной книге общим местом. Едва ли кто
решится упрекнуть Брюсова с этой стороны... Анатомируя книгу с другой точки
зрения содержания..., мы могли бы указать на самый общий принцип -”волю к
жизни”, о котором ясно говорит вступление”. Заключая свои заметки, Блок
делал следующий вывод: “Книга “Urbi et Orbi”, превзошедшая во всех
отношениях предыдущие сборники стихов Брюсова, представляет собой важный и
знаменательный литературный факт. Беспочвенное декадентство осталось далеко
позади, и путь к нему окончательно загражден..”.
“Воля к жизни”, что Блок выделил как главное в сборнике, действительно,
необычайно ощутима:
Здравствуй, тяжкая работа,
Плуг, лопата и кирка!
Освежают капли пота,
Ноет сладостно рука!
Счастье работы, сладостное чувство удовлетворения свершенным, желание идти
дальше - все это ясно сочетается в стихотворениях “Работа”, “Блудный сын” и
многих других. Тяжким повседневным трудом представляется Брюсову и само
поэтическое творчество. Именно здесь появляются поставленные эпиграфом к
реферату строки, где муза была уподоблена волу.
Примечательно и то внимание , которое Брюсов уделяет “мгновениям жизни”.
Целый раздел в книге он называет “Картины”. Это стихи о рассветных часах в
городе, о впечатлении от случайно встреченной женщины, о скачках и т.п.
Случайный мимолетный разговор прохожего с рабочим, возводящим стену,
явился сюжетной основой для знаменитого стихотворения “Каменщик”. За
скупыми резкими словами:
-Эй, берегись! под лесами не балуй...
Знаем все сами, молчи!-
обращенными к прохожему, пытающемуся просвещать рабочего, встает образ уже
не просто угнетенного и подавленного народа, а народа, набирающего силу,
готового подняться на борьбу со своими врагами.
Это было явное осознание классового противостояния в современном
обществе, приближение к пониманию тех общественных коллизий, которые
проявились в грандиозном размахе революции 1905 года.
Конечно, Брюсову было далеко до понимания сути надвигающейся
революции, ее причин и движущих сил, но его чуткий и все более
обостряющийся социальный слух позволял ему улавливать гул готовящихся
событий, его зрение позволяло ему видеть зарницы близящейся общенародной
грозы. Его она не пугала, не вызывала желания спрятаться, переждать,
отсидеться где-нибудь в тиши и покое. Он принимал и признавал если не
закономерность, то общественную оправданность того взрыва, к которому
близилась страна.
В конце 1905 года, в разгар вооруженного восстания в Москве, на
прилавках книжных магазинов появилась очередная книга стихов Брюсова
“Stephanos” (“Венок”).
Из ножен вырван он и блещет вам в глаза,
Как и в былые дни, отточенный и острый.
Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза,
И песня с бурей вечно сестры.
Этими строками начато стихотворение “Кинжал”, открывающее в сборнике раздел
“Современность”. Ясная четкая гражданственность видна в характеристике,
которую поэт дает существующему строю жизни, в настойчивых утверждениях
своей причастности к происходящему. Брюсов повторил заглавие знаменитых
лермонтовского и пушкинского стихотворений и еще более подчеркнул эту
связь, взяв эпиграф из лермонтовского “Поэта”, в котором несколько
поколений русских читателей видели одну из вершин русской гражданской
поэзии. Такой подчеркнутый возврат к данной традиции после всех
декадентских речений о “новых шагах” и “разрыве связей” был наполнен
большим общественным смыслом.
Здесь в полной мере сказалось воздействие, которое оказало на Брюсова
развитие общественно-политической ситуации в России. Если начало и первые
месяцы русско-японской войны он встретил обычными для либеральной печати
стихами, отмеченными псевдопатриотическими нотами, если, обращаясь к борцам
против царизма, он восклицал: ”Теперь не время буйным спорам”,- призывая на
время оставить внутреннюю борьбу, то Цусима, унизительные итоги войны и
-главное- стремительный рост революционного движения помогли Брюсову
осознать смысл происходящих событий.
Хотя Брюсов имел возможность близко наблюдать многие революционные события
в Москве, но не видел и не знал многого.
В его стихах, посвященных революции, напрасно искать отражения
конкретных событий , реальных случаев, образы восставшего народа. Революция
предстает в грандиозных, но отвлеченных картинах. И причина здесь была не
только в склонности Брюсова к приподнятому, несколько экзальтированному,
декламационному письму. Дело было в самом понимании революции.
Она представлялась Брюсову взрывом стихийных сил, природным
катаклизмом. В “Грядущих гуннах” - наиболее развернуто и полно раскрывающих
его отношение к революции и понимание ее смысла, своего рода его личном
манифесте- эта сила революции рисуется в виде некоего неопределенного вала.
Откуда он возникает, кто его составляет - неизвестно. Кажется даже, что эти
естественные вопросы перед поэтом не встают. И в тоже время этот вал,
движущийся “по еще не открытым Памирам”, не вызывает в нем ни страха, ни
ненависти. Он признает его закономерность и законность. Смести, сломать,
разрушить, уничтожить - вот главный смысл революции, каким он виделся
Брюсову. Что будет дальше, какой конкретный мир возникнет на развалинах
прошлого, как он будет реально построен - все это представлялось Брюсову в
весьма абстрактном виде.
В наибольшей степени сбивчивость и противоречивость взглядов Брюсова
этого периода выявилась в его литературно-критических суждениях, в его
размышлениях о задачах и целях искусства. С 1904 года начал выходить журнал
“Весы” - основной орган русского символизма. Реальным главой этого издания
на ряд лет становится Брюсов. В первом номере журнала появилась статья
Брюсова “Ключи тайн”, воспринятая как манифест символизма, которую многие
годы, когда сам автор уже отошел от этих идей, адепты и эпигоны символизма
любили приводить в обоснование своих взглядов. “Искусство начинается в тот
миг, -писал Брюсов,- когда художник пытается уяснить самому себе свои
темные, тайные чувствования. Где нет этого уяснения, нет художественного
творчества... Искусство только там, где дерзновенье за грань, где
прорывание за пределы познаваемого”. Правда, сам Брюсов был далек от тех
крайних выводов, которые делали из этих его положений иные символисты. Для
него было главным показать отличие науки от искусства, выявить и Объяснить
присущие искусству специфические формы и способы познания действительности.
И сильные и слабые стороны взглядов Брюсова сказались на позиции,
которую он занимал в литературной борьбе тех лет, на его положении в
символистическом лагере. По мере развития и укрепления мистических
тенденций во взглядах таких его соратников, как А.Белый, С.Соловьев, Брюсов
в среде сторонников “нового искусства” ощущал себя все более обособленным и
одиноким. Брюсов, правда, продолжает оставаться практическим руководителем
“Весов”, где тот же Белый развивает свои взгляды. Брюсов по-прежнему играет
главенствующую роль в издательстве “Скорпион”, где также появляются книги,
