цзы), и в этом нет ничего странного, ведь Хаос и человеческая
деятельность обладают одинаковой природой: и то, и другое есть
реальность всецело конкретная и текучая. Несотворенный первозданный
хаос эстетически свободной жизни - жизни, ставшей искусством. И мы
наблюдаем воочию действие Великого Дао в образах китайской
классической живописи или произведениях китайской пластики, где формы
выходят за собственные пределы, тают в паутине и дымке Бесформенного,
где вещи само по себе нереальны, реально же пронизывающее их Единое
дыхание мира.
Впрочем, видимые перемены - тоже лишь отблеск истинного
превращения. Метаморфозы Дао «неуловимо- утонченны в своей малости»;
они исчезают даже прежде, чем явится их зримый образ! Из этой
чувствительности к сокровенным метаморфозам бытия произросла любовь
китайских художников к всевозможным обманным видам, миниатюрным садам,
являющим точную копию реального мира, ко всякому художеству,
стирающему грань между иллюзией и действительностью. Отсюда и
необыкновенно высокий статус искусства в китайской традиции, ведь
искусство, предлагающее ложь ради великой правды, предстает самым
точным свидетельством Дао.
Разумеется, даосизм имеет свою историю; его облик и место в
китайской истории не оставалось неизменными на протяжении столетий.
Этап формирования даосской традиции приходится на V-III вв. до н.э. -
время расцвета философской мысли древнего Китая. В этот период
появились два классических даосских сочинения - «Дао-дэ цзин» и «Чжуан-
цзы», в которых изложены основы даосского учения о Дао.
«Дао-дэ цзин» и «Чжуан-цзы» можно читать как философские
произведения, но даосизм никогда не был доктриной, попыткой объяснения
мира. Заветы отцов даосизма будут внятны лишь тому, кто принял
мудрость Дао как дело своей жизни, кто ищет в даосских текстах
подтверждений своему опыту и указаний для дальнейшего
совершенствования. С глубокой древности в Китае существовали приемы и
методы тренировки тела и духа ради достижения, как говорили даосы,
«полноты жизни», высшей просветленности сознания и в конечном счете -
бессмертия в вечнопреемственности Великого Пути. Эта практика личного
совершенствования, подкрепленная откровениями родоначальников
даосизма, со временем стала подлинной сердцевиной даосской традиции.
Таких искателей вечной жизни в Китае с древности называли словом сянь
(в русской литературе они именуются по-разному: небожители,
бессмертные, блаженные).
Подвижничество даосских сяней включало в себя множество различных
практик: гимнастические и дыхательные упражнения, диету, прием
снадобий, медитацию, воинскую тренировку и даже использование секса
для укрепления жизненных сил. С течением времени эти формы
«претворения Дао» становились все более сложными и утонченными,
обрастали все новыми деталями, но и все сильнее влияли друг на друга.
Так в конце концов сложился широкий синтез духовно-телесной практики
позднего даосизма. Ядром же даосской традиции неизменно оставались
довольно замкнутые, немногочисленные школы, обеспечивающие «передачу
Дао» от учителя к ученику. (То была, в сущности, единственно возможная
форма бытования мудрости Дао в китайском обществе). Хотя
преемственность Дао была по сути своей безыскусным актом самосознания
творческой воли или, по-другому, «духовного пробуждения», это событие
приуготовлялось и становилось возможным благодаря обширнейшему набору
самых разных практик. Например, в даосской школе Дикого гуся
использовалось более 70 комплексов упражнений - дыхательных,
медитативных, физических и проч. И каждый ученик, мечтавший о том,
чтобы стать законным учителем школы, должен досконально усвоить все.
Быть даосом, приверженце Дао - значит претворять Путь: неустанно и
сознательно идти вперед. И, следовательно, непрестанно
совершенствовать себя. Даосизм по сути своей - не учение, а практика,
путь внутренней работы. И речь даосов - это всегда свидетельствование
о духовном опыте и практическое наставление, обращенное к тем, кто
ищет не отвлеченную истину, а внутреннюю и, может быть, вовсе
неизъяснимую «правду жизни». Говорить о даосизме, духовной практике,
не принимая во внимание запросов и плодов, бессмысленно и даже,
пожалуй, невозможно.
Речи о Дао ничего не обозначают и не описывают; они намекают и
побеждают к действию. Мудрость Дао - это только правильная ориентация
в жизни, до конца осознанное движение. Движение откуда или куда ? Не
так уж и важно. Важно, что все подлинное в жизни реализует себя в
превращении, в пределе своего бытия: все наличное «находит себя» в
отсутствующем; свет загорается во мраке; жизнь обретает свою полноту в
смерти и благодаря смерти. «То, чем порождается жизнь, есть смерть»,-
говорит древний философ Лао-цзы. «Смерть - в зародыше, смерть - в
яйце»,- читаем в другой древней даосской книге - «Гуань инь-цзы».
Если даосизм в основе своей есть поиск вечносущего в мире, усилие
стяжания «вечной жизни» (чан шэн), то приходит эта вечная жизнь через
смерть, через опознание границы своего существования. Даос умирает,
чтобы жить вовеки, подобно тому, как безмолствует он, чтобы все
высказать.
Мудрость Дао заставляет с необычайной остротой ощутить предел
всякой выразительности. Потому-то даосизм никогда не был склонен к
излишней усложненности рассуждений и доказательств. История даосской
традиции - это путь все более тщательного и всестороннего продумывания
практических следствий из прозрений даосских отцов-основоположников.
Заветы Лао-цзы и Чжуан-цзы, какими бы туманными и неопределенными ни
казались, имели для даосов средневековой эпохи вполне конкретный
смысл: в этих заветах они угадывали мистическую топографию странствий
души, устремленной к предельной реальности Дао.
Но великий путь - Путь всех путей - не может иметь лишь одно,
единственно истинное проявление. Это такой путь, благодаря которому,
как сказано в «Книге перемен», «все дороги ведут к одной цели».
Совершенствование в Дао всеобъятно и не знает изъяна: его можно и
должно осуществлять одновременно на всех уровнях, во всех измерениях
нашего физического и духовного бытия. Но мало сказать, что претворение
Дао есть своего рода «универсальная практика», имеющая параллели во
всех планах нашего опыта. Это еще и сокровенное средоточие нашего
жизненного мира, в котором непостижимым для стороннего наблюдателя
образом проницают друг друга и сплавляются воедино противоположности,
полярные начала жизни.
Для примера обратимся к даосским представлениям о теле. Последнее,
надо сказать, служило для даосов ближайшим прообразом бытия Дао, что
объясняется несколькими причинами:
Во-первых, тело есть нечто заданное нашему опыту: мы рождаемся и
приобретаем сознание, уже обладая телом. В сущности, тело и есть наш
«изначальный облик», который, по слову Чжуан-цзы, «существует до
нашего появления на свет». Это внутреннее, ноуменальное, чисто
символическое тело - в конечном свете тело самого Дао - существует
«нераздельно и неслиянно» с материальными телами, подобно тому, как
чистое зеркало, вмещая в себя все вещи, само не тождественно им, а
сила воображения, выявляя образы, не сводится к предмету созерцания.
Во-вторых, тело мыслится в даосизме как сгусток жизненной энергии
или мирового дыхания (ци): даос, заявлял Чжуан-цзы, «не смотрит
глазами и не слышит ушами», но внимает «жизненными токами». Тот, кто
следует Дао, взаимодействует с другими существами в пространстве
единого энергетического тела, «сердца Неба и Земли». И как тело
претворяет появления сознания, так и даосский мудрец обладает
способностью предвосхищать мысли и чувства окружающих, ибо он
постигает сами «семена вещей».
В-третьих, тело воплощает и цельность (являясь в этом отношении
прототипом Пустоты), и многообразие нашего восприятия: единство
телесной интуиции таится внутри хаоса наших ощущений. Нелишне
напомнить, что рассматривали тело как совокупность большого числа
точек, имевших не только физиологическую, но и подлинно космическую
значимость: то были своеобразные отверстия каналов, связывающих
человеческое тело с «телом Хаоса».
Итак, тело, согласно даосской традиции, оказывается ближайшим
прообразом Пустоты и Хаоса: оно превосходит противопоставление
внутреннего и внешнего, центра и периферии и даже физического и
духовного. Как ни странно, даосы связывали присутствие сознания с
токами энергии и крови в организме. Иначе говоря, всякое ощущение и
деятельность всякого органа в теле заключали в себе семена
сознательного существования. Разум - не господин телесной жизни, а
лишь одна из ее составных частей.
Ясно, что человек и мир для даосов - это микро- и макрокосм: одно
существует в другом. Или, говоря языком китайской традиции, «человек
пребывает в дыхании, а дыхание в человеке». Тот кто уподобился «телу
Дао» не делает различия между собой и другими. Таково состояние
первозданного Хаоса или Беспредельного (у цзы) - неопределенной,
непостижимой, вечнотекучей целостности бытия, не имеющей ни формы, ни
идеи, ни начала, ни конца.
Возвращение к неизбывной, но вечноотсутствующей полноте (пустотной)
бытия всегда было главной целью даосского совершенствования. Однако
достижение этой цели не могло быть единовременным действием. Прийти к
неизменно изменчивому Хаосу можно лишь через постижение всего
богатства разнообразия жизни. Мы познаем мир и саму необходимость
продвижения по Пути через игру оппозиций, открывая для себя все
бесчисленные нюансы нашего опыта. В китайской традиции ведущими
