Философия Гейне

самому и всем жертвам этого недуга Гейне в таком случае дает простой совет:

забудь ее и полюби другую"[5]. Вот если недуг повторился, тогда это уже

горе, но и против него есть лекарство: посмейся над собой, дай ему

раствориться в смехе:

Тот, кто любит в первый раз,

Хоть несчастливо, тот — бог;

А кто любит во второй

Безнадежно, тот — дурак.

Я — дурак такой: люблю я

Без надежды вновь.

Смеются Солнце, месяц, звезды, с ними

Я смеюсь — и умираю

С другой стороны, в голове влюбленного философа-поэта, опьяненной

близостью «милой», соловьиной ночью, ароматом цветов, бьется мучительно

трезвая мысль, что между ним, простолюдином, и его «жестокой» избранницей

сердца стоит не вечный закон взаимного притяжения, а закон социальный,

отделивший каменной стеной отчуждения всех благоденствующих от

обездоленных. В этом трагедия современной любви.

В романтическую ткань книги время от времени вплетаются стихотворения,

которые раскрывают этот социальный мотив, озаряя своим уже не призрачным, а

реальным светом печальную повесть о не осуществившейся любви. Вместе с

«Фреско-сонетами», балладами «Гренадеры» и «Валтасар», со многими

космическими метафорами «Северного моря» они напоминают нам о том, что за

поэтом-волшебником, неподражаемым певцом любви, стоит суровый, с гневно

сжатыми губами поэт-гражданин, решивший освободиться от великого груза

сердечных страстей и выйти на ратное поле жизни.

Смело ломая окаменевшие традиции романтизма, не выходя при этом из его

русла, Гейне ломал и самого себя.” В этой двойной борьбе он пускает в ход

сильнейшее свое оружие — иронию. Она — не озорство, не надуманный

прием"[6]. Во всех ее гранях — саркастическая, юмористически добродушная,

исполненная горечи или грусти — она вырастает из самых глубин его

противоречивого духа, из столкновения живущего в нем бойца, порывающегося к

реальному действию, и романтика, вынужденного предаваться мечтательному

созерцанию. В лирическую стихию «Книги песен» ирония входит не как чуждое

ей начало, а как ее живой фермент, призванный стоять на страже того, чтобы

поэзия, рожденная в разорванном, дисгармоническом мире, сама, вопреки

правде жизни, не превратилась во всепримиряющую гармонию, чтобы чувства

философа, стремящегося в романтическую высь, и критический разум, стоящий

на почве земной действительности, не теряли друг друга из вида. В

«сентиментально-коварных» песенках Гейне ирония то звучит как вторая,

насмешливо диссонирующая мелодия, то неожиданно взрывается в финале,

разрушая так любовно и бережно возведенное здание мечты.

В иронии Гейне таится не только разрушительная, но и созидательная сила.

С помощью иронии он преодолевает свою одержимость одной страстью с ее

трагической безысходностью, формирует в себе нового человека, свободного от

моральной скверны старого общества и готового идти навстречу своей тяжелой,

но единственной судьбе. Вместе со своей обоюдоострой иронией он отрывается

от романтической созерцательности и учится видеть мир глазами реалиста.

Действительно, после «Лирического интермеццо», где действие любовной

повести все еще происходит во сне или в тайниках души, окутанной дымкой, в

разделе «Опять на родине» нам предстает в графически четких линиях немецкий

город, его реальные обитатели, да и сама возлюбленная поэта выходит наконец

из тумана, и оказывается — она не королевская дочь, не безликая в своей

многоликости красавица, а обыкновенная женщина, к тому же еще несчастная,

обремененная нуждой и житейскими заботами.

В великолепно-грандиозных «эпиграммах» «Северного моря», венчающего

книгу, перед нами неожиданно распахивается такая ширь пространства и

времени, что человеку, кажется, в пору растаять в ней. Но именно здесь,

оставшись один на один со своими думами, со всеми стихиями природы, столь

созвучными его душе, поэт сам обретает рост и голос исполина.” В метрически-

вольных, как море, стихах, овеянных всеми ветрами, пропитанных соленой

влагой прибоя, то убаюканных штилем, то вздыбленных штормом, ведет он

раздумчивые и веселые беседы с небесными светилами, со своими собратьями

древними эллинами и их вечно прекрасными очеловеченными богами"[7]. В этом

одухотворенном, величественном, всегда юном организме природы все сущее, от

цветка до галактик, равноценно и равноправно.

Стихи «Северного моря», прозвучавшие как гимн торжествующей молодости,

были предвестьем нового, оптимистического восприятия жизни и любви у Гейне.

Оно сказалось во втором сборнике его лирики «Новая весна», последней книге,

созданной поэтом на земле своей родины. Он оставил позади юность, пропев ей

прощальную песню в стихах этой книги, но взял с собой в новую дорогу

окрепшее мужество, свободу духа и решимость стать солдатом в «общественной

войне человечества».

Чуть не в каждой галерее

Есть картина, где герой,

Порываясь в бой скорее,

Поднял щит над головой.

Но амурчики стащили

Меч у хмурого бойца

И гирляндой роз и лилий

Окружили молодца.

Цепи горя, путы счастья

Принуждают и меня

Оставаться без участья

К битвам нынешнего дня.

“Сквозь лирическую поэзию Гейне, этот сплав чувственности и целомудрия,

пробивается одна мысль, которая поднимет голос в его первой прозаической

книге «Путешествие по Гарпу», а в дальнейшем станет сердцевиной его

философских и социальных воззрений, — возмущенная мысль о том, что

аскетическая мораль христианской религии с ее требованием обуздания

«греховной» плоти ради спасения «вечной» души в корне враждебна самой

природе человека, его естественному стремлению наслаждаться радостями

земного бытия, не ожидая небесных благ”[8]. Все любимые наставники Гейне,

от гуманистов Возрождения до сенсимонистов и «великого язычника» Гете,

внушали ему, что человек — высшее творение природы, более высокое, чем сам

бог, которого он же придумал, и создан он для счастья на земле.

Смелый до дерзости отпор постной догме отречения, питавшей поэзию

феодальных романтиков, равно как и лицемерие сухопарых ханжей и святош, дал

Гейне в циклах стихотворений под названием «Разные», написанных уже в

Париже, куда немецкий поэт-патриот, гонимый на родине, переехал вскоре

после того, как Франция пережила события революции 1830 года.

В Париже, о жителях которого Энгельс сказал, что они сочетают в себе

страсть к наслаждению со страстью к историческому действию, Гейне сразу

попал в свою стихию, тем более что обе страсти были одинаково присущи его

натуре. Страсть Гейне к историческому действию нашла себе широкое

применение на арене воинствующей революционной публицистики, страсть к

наслаждению, сбросив покров юношеской стыдливости, хлынула в эротические

стихи «Разных».

Смысл названия книги — разные женщины. “В пластически осязаемых, словно

отлитых из бронзы стихах, на фоне всегда взвихренного, веселящегося и

спорящего Парижа, выступает новый образ поэта, зрелого мужа”[9]. Он давно

осознал, что для людей его возраста и принципов то, что называется делом

всей жизни, неизмеримо выше любви, но, как человек, которому ничто

человеческое не чуждо, он спешит без самобичевания и мук допить свой

золотой кубок счастья и, как фульский король, бросить его в море.

Не отвергай! Пусть жар погас,

Возврата нет весне,

Но дай еще хоть малый срок,

Чтоб отгореть и мне.

И пусть не можешь ты любить,—

Хоть другом назови.

Мы в дружбе ценим поздний дар

Долюбленной любви.

4. «Масленица страсти».

С другой стороны, словно для того, чтобы раскалить возмущение рыцарей

мещанской добродетели, женщины, с которыми справляет свою «масленицу

страсти» поэт, — это красотки парижских бульваров, дамы с камелиями.

Слов нет, в любви двадцать пятачков не составляют рубля. Но немецкие

критики с таким жаром напали на автора «Разных», так прямолинейно отнесли

эту головокружительную историю мимолетных связей, свиданий и измен к

личности самого Гейне, что можно подумать, будто в творчестве настоящего

поэта его внутренняя жизнь всегда тождественна фактам его внешней

биографии.

Размах гейневской философии огромен — от передачи едва уловимых вибраций

души до выражения пафоса целой эпохи, от песенки «Ты — как цветок» до

«Силезских ткачей», отличающихся друг от друга, как свирель и зовущий к

битве барабан.

Неизменно отстаивая «неотъемлемые права духа» в поэзии, Гейне

добровольно подчинял свой талант только совести и требованиям истории. Он

еще раз, к вящей славе своей, принял их диктат, когда в начале сороковых

годов, в виду приближавшейся германской революции, выступил как ее певец и

предтеча. Свободно, с таким веселым задором, точно решение стать

«барабанщиком революции» пришло к нему как озарение, а не в результате

раздумий и преодоленных противоречий, возвещает он в трех строфах

«Доктрины», открывающей книгу «Современных стихотворений», свой символ веры

поэта и гражданина:

Стучи в барабан и не бойся,

Целуй маркитанку под стук;

Вся мудрость житейская в этом,

Весь смысл глубочайших наук.

Будя барабаном уснувших,

Тревогу без устали бей;

Вперед и вперед подвигайся—

В том тайна премудрости всей.

И Гегель, и тайны науки —

Все в этой доктрине одной;

Я понял ее, потому что

Я сам барабанщик лихой!

Со свойственным ему искусством выражать многое в немногих словах, Гейне,

определяя свое место в строю борцов за свободу, попутно, одной строкой:

«Целуй маркитанку под стук» — отметает обычный для мелкобуржуазных поэтов

его времени идеал революционера как аскета с горящими глазами,

отрешившегося от всего мирского, а двумя другими строками: «И Гегель, и

тайны науки — все в этой доктрине одной» — с гордостью напоминает о том,

что именно он, Гейне, первый понял революционный дух гегелевской диалектики

и первый, вопреки своему учителю, сделал из нее реальный вывод о

закономерности народных восстаний.

“Считая себя солдатом революции, Гейне обращается к своему отточенному

оружию — сатире. Смех Гейне, родившийся в «Книге песен», как звонкий родник

среди романтических деревьев «старого сказочного леса», вырвавшись на

простор жизни, становится бурной рекой, низвергающей на своем пути

гранитные скалы и пороги”[10].

Душою «Современных стихотворений», в которых поэт не оставляет камня

на камне от всех идолов старой Германии, является стихотворение «Силезские

ткачи»—отклик на первое организованное восстание немецких рабочих в 1844

году. Стихотворение это, как небо от земли, далеко от поэзии так

называемого «истинного социализма» с ее жалостливо-филантропическим лепетом

о страдающем бедняке и о классовом братстве. Оно написано сурово-

пророческим, гневно-угрожащим стихом, каждое слово которого обрушивается,

как чугунный молот, сокрушая по частям официальный лозунг феодальной

партии:

«С богом за короля и отечество» — и возвещая великую миссию пролетариата,

призванного историей стать могильщиком собственнического мира.

5. Соединенные силы смеха и гнева Гейне.

Соединенными силами смеха и гнева Гейне, «дробя стекло, кует булат»,

разрушает отживающее и утверждает новое. В своей сатирико-романтической

поэме «Германия. Зимняя сказка» он страстно порывается рассмотреть сквозь

мглу времени облик социалистического общества; однако в нарисованной им

картине, при всем обилии в ней света и радостных красок, общий рисунок

лишен реалистической четкости, как и само представление поэта о социализме.

Связанный многими сторонами своего существа со старой, домарксистской

эпохой, Гейне, преодолевая мучительные колебания и сомнения, больше

сердцем, чем сознанием приблизился к порогу научного социализма, но не

нашел в себе силы сделать еще один шаг. Он остался на рубеже, но с глазами,

жадно обращенными в будущее, с душою, полной обманчивого страха за судьбы

веками созданных кумиров красоты и ликующей веры, что только победивший

пролетариат нанесет смертельный удар старому миру, «в котором невинность

погибала, эгоизм благоденствовал, человек эксплуатировал человека».

События революции 1848 года и ее трагический финал Гейне встретил

прикованный смертельной болезнью к постели, с которой ему уже не суждено

было подняться. Физические муки и душевная скорбь о жестоко обманутых

ожиданиях, соединившись, ввергли поэта в состояние глубокого отчаяния, от

крайностей которого его спасали не медицинские средства и утешения близких,

а его собственные испытанные целители — светлый ум, неиссякаемый юмор и

поэзия. Вместе с тем того, что было завоевано всей его жизнью — веры в

торжество правды, надежды на будущее и любви к человеку, — не могли сломить

в нем ни материальные невзгоды, ни болезнь, превратившая его в «Иова на

ложе страданий», ни темная ночь реакции, нависшая над притихшей Европой.

Однако самое потрясающее в этой трагедии долгого и мучительного

умирания было то, что творческий дух поэта не только не померк, не изменил

себе, а напротив, как бы назло самой смерти, оставался ясным и неутомимо

деятельным до последнего часа. Словно неопалимая купина, горел он, не

сгорая, и в этом пламени рождались такие сокровища, каким могла бы

позавидовать даже его собственная молодость.

Среди этих сокровищ сборник стихов «Романсеро» — «золотая книга

побежденного», вокруг которой сосредоточено все, что создано Гейне в

последние годы жизни.

В этой великой, но скорбной книге счастливейший поэт, но несчастнейший

человек, как прикованный Прометей, свободный только в мыслях, расширяет

свои поэтические владения до отдаленных границ земного мира и истории. “Всю

книгу объединяют философские раздумья о минувших веках, о сегодняшнем дне,

о будущем человека"[11].

Отшумела буря революции. Одни остались на поле боя, другие, истекая

кровью, скрылись в тревожной тьме. Все они побежденные. Сам поэт — один из

них: он побежден, но не сдался. Он тридцать лет, как часовой свободы, стоял

на боевом посту, но вот:

Свободен пост! Мое слабеет тело...

Один упал — другой сменил бойца!

Я не сдаюсь! Еще оружье цело,

И только жизнь иссякла до конца.

Всегда было так: гибли добрые, торжествовали злые. Но кровь героя,

пролитая за правду, не умирает: не только вожди, увенчанные победами, но и

«сын злосчастья»,

Смелый воин, побежденный

Лишь судьбой несправедливой,

Будет в памяти потомков

Как герой вовеки славен.

И тот, кто сегодня побежден, завтра станет победителем.

Заключение

С такой мыслью, которая, как свет лампады, озаряет изнутри каждое, даже

трагическое, слово поэта, он навсегда, без обиды на живых, но с горькой

иронией над самим собой, покорно, но сохраняя гордость и величие перед

лицом смерти, прощается с людьми, с природой, с ее вечным праздником

красоты и благости, хотя:

О, как страшна, как мерзостна могила!

Как сладостен уют гнезда земного!

И как расстаться горестно и больно!

Он расстается с недругами и друзьями. С одними, — зная, что они вырвут

язык у его трупа, чтобы он не заговорил и мертвый. С другими, — уповая на

то, что, простив своему поэту все его вольные и невольные ошибки, они

бережно будут хранить его добрую славу и передадут ее детям и внукам.

Он не ошибся. Светлая память о Генрихе Гейне живет не в мраморе и бронзе,

а в сердцах народов, которые усыновили и ввели в свою семью великого

национального немецкого поэта, сделав его дорогое наследие достоянием всего

человечество.

Литература:

1. Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 4. – 671с.

2. Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 5. – 742с.

3. Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 6. –608с.

4. Миринский И.В. Статьи о классиках. М.,1966. – 254 с.

5. Хофман Дж. Марксизм и теория «Праксита». М.,1978. – 499с.

6. Фромм Эрих. Душа человека. М.,1992. – 564с.

-----------------------

[1] Миринский И.В. Статьи о классиках. М.,1966. С.143.

[2] Хофман Дж. Марксизм и теория «Праксита». М.,1978. С. 123.

[3] Фромм Эрих. Душа человека. М.,1992. С. 56.

[4] Миринский И.В. Статьи о классиках. М.,1966. С.144.

[5] Фромм Эрих. Душа человека. М.,1992. С. 112.

[6] Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 4. С. 342.

[7] Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 5. С. 342

[8] Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 6. С. 77

[9] Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 6. С. 131

[10] Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 4. С. 561.

[11] Гейне Г. Собр. соч. : в 10 т. М., 1958. Т. 5. С. 701.

???†??????????

Страницы: 1, 2



Реклама
В соцсетях
скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты