справедливость и всеведение Божие. Сократ же следует Фалесу, утверждавшему,
что "от богов не скроется не только неправедный, но и умышляющий неправду".
Позднее Иисус Христос похвалит бедную вдову, положившую мелкую монету в
сокровищницу храма, и скажет, что эта вдова положила больше, чем многие
богачи, ибо отдала все свое пропитание. Тем самым Иисус даст понять, что
Богу нужны не подачки, а сердце человека.
Несколько слов о терминах, которые использует Платон в данном тексте. В
греческом подлиннике "справедливый" звучит как "dikaios" что Марсилио
Фичино переводит латинским прилагательным "justus", а на русский язык можно
перевести и как "справедливый", и как "праведный". Греческий словарь
приводит помимо прочих следующее значение слова "dikaios": “исполняющий
свои обязанности по отношению к богам и людям, честный, справедливый”. Это
слово встречается уже в "Одиссее" Гомера, а также в Новом Завете, например
Мф. 1,19: "Иосиф же, муж ее, будучи праведным[...]"
Комментируя диалог "Государство", Марсилио Фичино пишет: "Задача
философии состоит не в том, чтобы лишить душу всякого религиозного страха,
как учит в своих пошлых стихах нечестивый Лукреций, хотя из смердящей этой
клоаки многие сегодня стремятся черпать чистоту и элегантность латинской
древности, явно с большим ущербом для добрых нравов[...] Я не говорю об
истинной религии, ибо знаю, что Платон не ведал ее, но о религиозном
чувстве, которое, если кто истребит из душ человеческих, тот разрушит
основания государства".
О связи платонизма и христианства Марсилио Фичино пишет следующее:
"(Платон) не знал истину, ибо не знал Христа, Который есть путь, и истина,
и жизнь. Небесполезно нам, однако, рассматривать сии искры, сияющие посреди
тьмы: чтобы мы знали, что Бог никогда не оставлял мир без свидетельства".
Что касается космологических воззрений Платона, то, например, о форме
Земли Платон пишет в диалоге "Федон" (повествование ведется от лица
Сократа): "Если бы кто-нибудь[...] сделался крылатым и взлетел ввысь, то,
словно рыбы здесь .у нас, которые высовывают головы из моря и видят этот
наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел бы тамошний мир[...] Итак,
друг, рассказывают прежде всего, что та Земля, если взглянуть на нее
сверху, похожа на мяч, сшитый из двенадцати кусков кожи и пестро
расписанный разными цветами". В комментарии к этому месту в Собрании
сочинений Платона (М., 1969-1972) сказано: "Земля в рассказе Сократа
обладает формой совершенного тела, т.е. шара или сферы, о чем учили
пифагорейцы: "Из форм тел самое прекрасное шар". По Пифагору, существует
пять телесных математических фигур, причем из додекаэдра возникла "сфера
Вселенной" (у Платона Земля - тоже додекеэдр). Пифагореец Гиппас первый
разгласил и начертил шар из двенадцати пятиугольников”.
Следует также сказать несколько слов о диалоге Платона "Тимей”. В этом
диалоге впервые прозвучала идея сотворения мира из аморфной материи.
Любопытно, что, согласно Платону, и само время творится одновременно с
миром. Вначале участники диалога обращаются с молитвой к Богу: "Ибо все,
кои хоть в какой то мере обладают здравым умом, во всяком деле, большом или
малом, прежде всего имеют обыкновение призывать Бога: тем более это
прилично нам, собирающимся обсуждать вопрос, рождена ли вселенная или не
рождена; если мы не безумцы, то должны призвать Бога в помощь". Что
касается вечности вселенной у Платона, то комментатор ХV1 в. Себастиан
Морцилло пишет: "Если мы хотим объяснить его (Платона - И.Л.) истинное
суждение, то ясно, что он, как и Аристотель, считал, что мир вечен и не
рожден ни от какого начала. Поскольку сущность мира Платон называет вечной,
он говорит, что Бог не заново ее произвел, но сообщил ей форму и привел ее
в порядок". Морцилло считает, что, согласно Платону, время существовало до
сообщения Богом формы миру, но было "нечетким и неопределенным": "Ибо и до
сотворения неба субстанция вселенной существовала, хотя и была
невозделанной и неупорядоченной; также и время было тогда нечетким и
неопределенным. Когда же был рожден мир, и время вместе с небом сделалось
упорядоченным и благодаря движению его (неба - И. Л.) четким".
В заключение скажем о восприятии Платона в России. На русский язык
сочинения Платона были переведены в 70-ые годы ХVIII века трудами
переводчиков Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге. Во введении
переводчики (священник Иоанн Сидоровский и коллежский регистратор Матфей
Пахомов) пишут:
"Весь свет со удивлением взирает на то блаженство России, Отечества
нашего, до коего возвысилась она в настоящем златом веке. Но может ли что
иное быть источником благосостояния какого-либо царства, как не едина токмо
мудрость предержащия власти? Платон, знаменитейший из всех древних
философов, полагая сию истину всякого сомнения чуждою, в пятой книге своего
гражданства (речь идет о диалоге "Государство" - И.Л.) сказует, что всякое
царство тогда достигнет своего блаженства, когда или цари будут
любомудрствователи, или любомудрствователи сделаются царями. Таковой
истины, как бы прорекательне Платоном изреченной, зрится в России ныне,
паче нежели в предшедшие веки, самое событие. Отечество наше, коль
величайшею ни блистает теперь пред прочими державами славою, коликим ни
наслаждается благоденствием всему сему есть виновница державствующая во
днех сих августейшая монархиня наша[...]”
В этом же введении дается краткая биография Платона и обзор его
творчества. В частности, авторами введения говорится, что "многие порицают
сего писателя (Платона - И,Л.) за то, что он не предлагает о вещах просто и
ясно, и сим самым причиняет читателям своим темноту и
неудобовразумительность". Отвечая на это обвинение в адрес Платона,
переводчики пишут: "Известно, что обретаются два образа сочинений. Един
есть простый и сухий образ, свойственный мафиматикам, представляющий
истины, чуждые всяких украшений[...] Сей образ тогда бывает изящен и
полезен, когда употребляется пред человеками просвещенными, разумными и
непричастными предрассуждениям. Вопреки, он лишается всея своея силы, если
предлагаем будет людям предубежденным, легкомысленным и жестоковыйным[...]"
Это введение к Собранию сочинений Платона представляет собой первый
отечественный опыт анализа философии выдающегося греческого мыслителя.
При жизни Платона ходили слухи о том, что в Академии преподается в
устной форме особая тайная философия, о которой в диалогах ничего прямо не
говорится. Диоген Лаэртский свидетельствует:"Словами Платон пользовался
очень разными, желая, чтобы его учение не было легко уяснимым для людей
несведущих". Из этого следует, что Платон свои диалоги предназначал как для
сведущих, так и для несведущих. И действительно, любое иносказание
предполагает разделение читателей по крайней мере на двух типов. Их можно
назвать по разному Диоген называет их сведущими и несведущими, я - А. Т.
Геворкян называв их первыми и вторыми. Первые читатели не улавливают цели
иносказаний, или вовсе не воспринимают иносказаний; вторые же обнаруживают
иносказательный покров и выявляют то, что скрыто под различными Формами
иносказания. Сам Платон также разделял своих читателей на два типа. Об этом
свидетельствует Седьмое письмо, где он говорит:"Если бы показалось, что
следует написать или сказать это в понятной для многих форме, что более
прекрасного могло быть сделано в моей жизни, чем принести столь великую
пользу людям, раскрыв всем в письменном виде сущность вещей? Но я думаю,
что подобная попытка не явилась бы благом для людей, исключая очень
немногих, которые и сами при малейшем указании способны все это найти". Из
этого можно видеть, что сам Платон разделял своих читателей на "многих" и
"немногих". Именно на этих немногих и рассчитывал Платон при построении
сложной структуры диалогов, в которых под различными формами иносказания он
скрыл свои подлинные воззрения.
Начиная с древности в платоноведении существовала точка зрения,
согласно которой диалоги - экзотерические (внешние) сочинения не содержат в
явном виде эзотерических (внутриакадемических) учений, которые
преподавались ученикам Платона устно и хранились в тайне от внешнего мира.
В этом свете основной проблемой платоноведения стало выявление соотношения
двух Платонов: автора диалогов и наставника Академии. Об этом
свидетельствует, в частности; А. Клеванов, который в 1861г. писал: "Было
высказано некоторыми довольно странное мнение, будто и из подлинных
сочинений Платона нельзя извлечь истинного понятия об его учении, что оно в
полной ясности преподано им тайно только ученикам его, а в сочинениях
внутренний смысл учения скрыт под намеками и образами, частью с умыслом,
частью из осторожности". Сам А. Клеванов называет эту точку зрения странной
и, вероятно, солидаризируется со Ф. Шлейермахером, который, как утверждает
А. Клеванов, опроверг эту догадку и с его времени почти потеряли в нее
веру. И действительно, Ф. Шлейермахер в XIX веке был авторитетным теологом
и своими переводами сочинений Платона на немецкий был известным и в
платоноведении. Он своими интерпретациями христианизировал Платона, а
свидетельства Диогена Лаэртокого и других он объявил несерьезными
анекдотами ненаучной традиции и категорически отверг их. Воззрения.
Ф. Шлейермахера о Платоне оставались господствующими в XI Яз. В
особенности трудно было выйти из-под его влияния мыслителям христианской
направленности. В этом отношении интересна позиция Гегеля, который отверг
концепцию двух Платонов: "Это, впрочем, дурное различение, так как
получается вид, будто у Платона были две философии: одна для внешнего мира,
для людей, а другая - внутренняя, сохраняемая для интимного круга". Он
полагал, что у Платона одна философия. Однако, его интуиция исследователя
заставляет его частично признать то, что он в общем отвергает: "Но
эзотерическим является спекулятивное, которое, хотя бы оно было написано и
напечатано, все же, не будучи тайной, остается сокрытым для тех, кто не
хочет делать усилия мысли". Таким образом, Гегель фактически признает, что
диалоги Платона рассчитаны на читателей двух типов: тех, которые не делают
усилия мысли и тех, которые, делая усилие мысли, правильно понимают
спекулятивное сокрытое.
В ХХв. эзотерические тенденции в платоноведении начали усиливаться. В
