Лакан упрекает его в некоторых пунктах, когда он указывает на то, что
([10], стр. 140): "много спустя после декартовской революции и революции
ньютоновской все ещё мы видим в самом сердце позитивистской доктрины
религиозную теорию земли как большого идола, совершенно связную со
следующим положением Конта, что никогда мы не будем в силах узнать ничто из
химического состава звезд, что звезды так и останутся прибитыми к своим
местам на небесной сфере, то есть, если мы и сумеем обозначить другую
перспективу, то только как весьма косвенную возможность. Неудача: почти
тогда же анализ световых лучей позволил нам увидеть в звездах тысячу вещей
одновременно, включая и их химический состав. Тогда усилился разрыв между
астрономией и астрологией, что не отрицает существование астрологии для
большого числа людей".
Скептицизм Фрейда отдаляет его от таким образом понятого позитивизма,
потому что мистификация, с которой Конт сражается «на фронте», побеждает
последнего с тыла. Вера Фрейда в науку – основание того, что культивирует
вышеупомянутый скептицизм, это его позитивность.
Огюст Конт выбрал слово позитивизм на основании того, что оно указывало
на реальность и конструктивную тенденцию, которую оно налагало на
теоретический аспект его доктрины. В общем, он заинтересовался
реорганизацией общественной жизни на благо человечества через научное
знание и, таким образом, управлением природными силами.
Два главных компонента позитивизма, философия и правительство (или
программа индивидуального и общественного поведения), были позже
унифицированы Контом в религиозную концепцию, в которой человечество было
объектом культа. Многочисленные ученики Конта отрицали это религиозное
развитие его мысли, потому что оно видится как противоречие первоначальной
позитивистской философии".
Конт объявил особую эволюцию мысли в трех стадиях. Согласно ему, каждая
наука или ветвь знания теоретически проходит последовательно три различные
стадии: теологическую, или фиктивную; метафизическую, или абстрактную; в
конце концов, научную, или позитивную.
Идея о трех стадиях в похожем виде была принята снова Фрейдом в “Тотеме и
табу”, когда он говорит ([9], стр. 444): "Если соглашаться с авторами, то
человечество создало три такие философские системы, три великих
миросозерцания: анимистическое, религиозное и научное. Из их первым явилось
анимистическое, может быть, самое последовательное и исчерпывающе,
полностью, без остатка объясняющее сущность мира. Это первое миросозерцание
человечества представляет собой психологическую теорию. В наши намерения не
входит показать, сколько из этого миросозерцания сохранилось в современной
жизни или в обесцененном виде в форме суеверия, или в жизненном как основе
нашего языка, веры и философии".
В конце концов, только последняя стадия этой эволюции носит подлинно
научный, или позитивный характер. На этой стадии человеческий разум
отказывается от того, чтобы "познать глубинные причины явлений" или
стараться выяснить "происхождение и судьбу вселенной", затем, чтобы
сконцентрироваться на "открытии путём сочетания хорошо скомбинированных
размышления и наблюдения её действующих законов" ([9], стр. 445).
Признание стадий мышления не побуждает Фрейда создавать научный
психоанализ для аналитиков и религиозный для мирян, как это мыслил Конт
относительно позитивизма. Сила воздействия Фрейда обязана его простоте, а
соответственно, и строгости, находящимся в согласии с идеалами науки той
эпохи.
Фрейд обращается к течению, включающему многих других позитивистов, но
некоторые понятия их расходятся. Действительно, психоанализ придает большую
ценность фактам, но поскольку их реконструкция происходит из воспоминаний о
вещах, то следует иметь в виду известную случайность воспоминания. По этой
причине психоанализ способен предложить теорию достаточно полной памяти,
которая может привнести в историю интересные элементы, служащие, к примеру,
анализу таких понятий как коллективная память.
Итак, в то время как позитивизм оказывает доверие только данным,
полученным экспериментальными науками, Фрейд старается найти эквивалентную
модель в естественных науках, но его объект ведёт его к другим ссылкам,
например к ссылке на бессознательное, которое уходит от возможности
экспериментальной проверки. Так, хотя работы "Психопатология обыденной
жизни", "Толкование сновидений" [11] и "Остроумие и его отношение к
бессознательному" [9] и могут быть интерпретированы как экспериментальная
попытка доказать гипотезу бессознательного, это всё же просто
аргументированные тексты. Это приводит к тому, что экспериментальная
сторона вытекает из логической связности скорее, чем из простой
феноменологии.
Уже было определено место опыта у Фрейда как средство скорее
контролировать, чем предотвращать абстракцию или спекуляции, когда опыт
исчезает как таковой в клинических условиях. В отношении отказа от вещей
априори, чтобы оставаться связанным с опытом, Фрейд делает упор на
нейтральность аналитика, рожденную не волевым актом, а фактом того, что он
сам подчиняется анализу, который поможет узнать ему его собственные
предрассудки, которые могли бы затемнить понимание рассказов его пациентов.
Лакан иным образом интерпретирует эту нейтральность с помощью других
примеров, предлагая вместо неё понятие желания аналитика, чем отказывается
от иллюзии невовлечённости аналитика в его действия или социолога в свои
исследования и, наоборот, принимает во внимание их предрассудки и признаёт
субъективное вовлечение, которое, тем не менее, помещает их на сторону
интересов аналитика, чтобы дать ему возможность проанализировать его
собственную субъективность ([8], стр. 97).
В науке нет эквивалентного понятия, чтобы обозначить "вовлечённость
ученого", но ведь есть стремления отказаться от старой схемы, которая
иллюзорно отделяет субъект от объекта, и постараться быть объективным,
отделяя сознание от субъекта в акте познания. Сейчас понимается, что
социолог тоже погружен в объект, который он изучает, и говорится о том,
чтобы понимать его субъективность как некую неизвестную переменную процесса
исследования, которая может даже изменить природу его объекта. Всё это
указывает на понятие вовлечённости аналитика.
Психоанализ подчёркивает понятие о неспособности познать "вещи в себе" и
рекомендует ограничиваться пониманием связей и законов между явлениями, так
что вместо двух параллельных миров – мира непостижимых "вещей в себе" и
мира идей – он допускает три аспекта, которые приводят к тому, что они
составляют как внутреннее устройство субъекта, так и представление
реальности, в которой он живёт, сформированной различными переплетениями
этих аспектов: реального, символического и воображаемого. В этом случае
только реальное пребывало бы "недоступным", потому как оно избегает
символизацию и воображение, но напряжению сознания не следует иметь
постоянной целью исследовать этот реальный аспект посредством других
аспектов, чтобы построить логику его функционирования, соответствуя точно
логике дисциплин, которые больше призваны восхвалять реальное. Это то, что
отдаляет всякую возможность позитивистского обоснования психоанализа.
Научный позитивизм Фрейда
"Позитивизм", согласно Питеру Гею ([4], стр. 62), – "был не столько
основанной школой мышления, как глубокой позицией по отношению к человеку,
природе и способу исследования. Его приверженцы надеялись привнести
программу естественных наук, их открытия и методы, в исследование всякого
действия и всякой мысли человеческой, как личной, так и публичной.
Характерно для этой интеллектуальной тенденции то, что Огюст Конт, самый
истый пророк позитивизма, в начале XIX века считал возможным основать
изучение человека в составе общества на надежном фундаменте; он изобрел
термин "социология" и определил ее как вид общественной физики. Рожденный в
расцвете Просвещения XVIII века, отрицая метафизику только лишь менее
решительно, чем теологию, позитивизм процветал в XIX веке на фоне эффектных
побед физики, химии, астрономии и медицины. Брюкке был его самым выдающимся
представителем в Вене".
Эрнст Вильгельм фон Брюкке (1819-1892) [1, 2] был профессором физиологии
и директором Института физиологии в Вене, в котором Фрейд работал в течение
шести лет ассистентом. Вот та нить, которая привела к возможности
приобщиться к позитивистским идеям Конта, но применительно к гистологии и
физиологии.
Фрейд признаёт Брюкке как своего уважаемого учителя физиологии ([5], стр.
13): "В моей молодости он оказал влияние на моё усердие в понимании загадок
этого мира и при любом удобном случае способствовал их раскрытию. Моя
запись на медицинский факультет оказалась самым лучшим способом этого
достичь, но потом я пробовал, без успеха, посвятить себя зоологии и химии
до тех пор, пока под влиянием фон Брюкке – самого крупного авторитета,
который когда-либо влиял на меня – я плотно не примкнул к физиологии,
которая до этого времени ограничивалась, по большей части, гистологией".
Фрейд "работал в его лаборатории, решая проблемы, которые почитаемый
учитель предлагал ему, с очевидным удовлетворением, как со своей стороны,
так и со стороны Фрейда. Расшифровывая загадки нервной системы сперва
низших рыб, потом человеческой, он приносил удовлетворение ожиданиям и
требованиям его строгого учителя. [...] Философия науки по Брюкке была
ценна для Фрейда в плане образования не меньше, чем профессионализм
первого. Брюкке был позитивистом по характеру и убеждениям" ([5], стр. 15).
С Эрнстом Брюкке Фрейд определённо начал постигать научные обычаи и
традиции, находя в них примеры, которые могли заинтересовать его на первых
порах. Но Брюкке кроме того, что был преподавателем физиологии, стал ещё и
председателем Берлинского Физического Общества в 1845, и это двойное
положение позволяет прояснить, почему физиология для него была продолжением
физики. В этом смысле, физика организмов, в силу закона сохранения энергии,
который соединял бы обе науки, утверждает, что организм – сумма энергий,
которая остаётся постоянной по отношению к изолированной системе.
Брюкке в 1840-х познакомил Фрейда со своим блестящим приятелем Эмилем
Дюбуа-Реймоном, который своими исследованиями привнёс новые сведения о
метаболических процессах и физиологии мышц и нервов; дружба с ним послужила
причиной того, "чтобы торжественно выбросить в кучу мусора предрассудка
всякий пантеизм, всякий природный мистицизм, любое упоминание о
божественных скрытых силах, проявленных в природе. Витализм, романтическая
философия природы, веяния, модные тогда в кругу естествоиспытателей с их
туманной поэтической речью относительно врожденных способностей и
мистических сил, вызывали его сопротивление и стимулировали его таланты к
изобретательной полемике" ([5], стр. 27).
"Сильное утверждение Фрейда относительно того, что у психоанализа не было
никакого собственного мировоззрения (Weltanschaung) и никогда оно у него не
смогло бы появиться, было его способом оказать дань его позитивистским
учителям в более поздние годы: психоанализ (согласно эссе 1932) – "часть
науки и может поэтому присоединяться к научному мировоззрению". Короче,
психоанализ, как и все науки, посвящает себя поискам правды и снятию масок
с иллюзий. То же самое мог бы бы сказать и Брюкке" ([5], стр. 284).
Лакан пишет ([10], стр. 124, что у Гельмгольца, Дюбуа-Реймона и Брюкке,
была одна непоколебимая вера, и состояла она в том, что они сочинят
проповедь, которую они громко озвучат своим современникам. Эрнест Джонс,
ученик Фрейда, который взялся за его биографию, упоминает сочинение Дюбуа-
Реймона за 1842, в котором последний пишет: «Брюкке и я торжественно
поклялись утвердить следующую истину: не существуют в организме другие
активные силы, нежели чем известные физические и химические силы. В тех
случаях, которые пока не могут быть объяснены этими силами, нужно стараться
найти особые формы или специфический способ действия вышеупомянутых сил
посредством физико-математического подхода или предположить о существовании
новых сил, сходных по характеру с физико-химическими силами, присущими
материи и сводимыми к силам притяжения и отталкивания" ([5], стр. 28).
Согласно Питеру Гею, "по словам Дюбуа-Реймона, его идеальный
исследователь был ученым-естествоиспытателем, на которого не смогут
повлиять "теологические предрассудки". Когда Герман Гельмгольц, этот
"деятель Возрождения" XIX века, в преддверии обретения мировой славы из-за
его непостижимо больного количества вкладов в самые разные области –
оптику, акустику, термодинамику, физику, биологию – объединился с Брюкке и
Дюбуа-Реймоном, "школа" стала полной и формленной. Его влияние
распространялось быстро и неотразимо; его ученики и последователи
становились во главе престижных кафедр самых известных университетов и
задавали тон в научных журналах. В то время, когда Фрейд учился в Вене, у
позитивистов была власть" ([4], стр. 71).
Эпистемологи хотят видеть в сближении Фрейда с этой доктриной
происхождение экономической точки зрения его метапсихологии, а также и
принцип постоянства и принцип нирваны, которые предложены в первой модели
психического устройства, поддержанной Фрейдом в его ранних трудах, из-за
чего его иногда считают последним оплотом позитивизма. Попытка установить
психологию как естественную науку на твёрдой базе неврологии
соответствовала устремлениям позитивистов, с которыми Фрейд учился и чьи
надежды и мечты он старался тогда реализовывать в своей работе. Он никогда
не оставлял свои амбиции основать научную психологию. Тем не менее, его
открытие бессознательного поспособствовало тому, чтобы его научное
честолюбие отошло от позитивизма и углубилось в другие парадигмы.
В самом деле, Лакан вместо того, чтобы связать дальнейшие успехи Фрейда с
его учителями, указывает на его отход, разрыв научным сообществом,
представленным Брюкке, Гельмгольцем и Дюбуа-Реймоном. Он указывает на то,
что если Фрейд и смог отступиться от их непоколебимой веры, предпосылки
которой не позволяли отступаться, то от того, что он придаёт важность своим
антиномиям детства, своим снам, своим невротическим пертурбациям, потому
что его Желание могущественно, и оно помещает его в среду, полную
случайностей, желания смерти, желания женщины, образов отца.
Единственное значение желания (влечения) для Фрейда отдаляет его от
позитивизма, как это констатирует Лакан: "доктрина Фрейда подразумевает
желание диалектики. [...] И уже этим я сказал, что желание не есть
жизненная функция в том смысле, в котором позитивизм придал определённый
статус жизни" ([10], стр. 132).
Но относительно влияния позитивизма, который мог быть воспринят Фрейдом
как сциентизм, Лакан полагает следующее: "Мы говорим противоположное тому,
что обычно говорится о так называемом разрыве Фрейда со сциентизмом его
эпохи, что этот самый сциентизм, если его очень хотят описать как верность
идеалам Брюкке, в свою очередь идущих от договора, в котором Гельмгольц и
Дюбуа-Реймон посвятили себя намерению обозначить физиологию и функции
мышления, рассматриваемые как её составная часть, в математически
определенных терминах термодинамики, почти оформившейся в те времена, он,
привёл Фрейда, насколько его сочинения это показывают, к открытию того
направления, которое вознесла его имя в вечность. Мы говорим, что это
направление не отделялось никогда от идеалов этого, как его называют,
сциентизма и что вклад, который оно вносит, не только не случаен, но и
продолжает оставаться существенным. Что именно этот вклад, это направление,
выбранное им и важности которого он доверял, несмотря на отклонения,
которым он был подвержен, и являлось тем оружием, с помощью которого Фрейд
противостоял этим отклонениям, всегда с уверенностью, без колебаний и со
всей строгостью" ([10], стр. 130).
Список литературы
1. Большая Советская Энциклопедия. Электронный вариант. – М.: Студия
multimedia.ru.
2. Энциклопедия Брокгауз и Ефрон. Электронный вариант. – М.: "ИДДК ГРУПП".
3. Фрейд З. Человек по имени Моисей и монотеистическая религия. – М.:
Наука, 1993.
4. Гей П. Фрейд для историков. М.: АСТ, 2000.
5. Эрнест, Дж. Жизнь и творения Зигмунда Фрейда. М.: Гуманитарий, 1997.
6. Фрейд З. Психоаналитические этюды. – Минск: Беларусь, 1991.
7. Лакан Ж. Семинары. Кн. 1. М.: ИТДК "Гнозис": Логос, 1998.
8. Лакан Ж. Семинары. Кн. 2. М.: ИТДК "Гнозис": Логос, 1999.
9. Фрейд З. Я и Оно: Сочинения. – М.: Эксмо, 2002
10. Лакан Ж. Семинары. Кн. 5. М.: ИТДК "Гнозис": Логос, 1999.
11. Фрейд З. Психология бессознательного. – М.: Просвещение, 1990.
