человек остается наедине со своими «двумя инстинктами» — стремлением к
добру и стремлением к злу, теперь он сам должен решать эту проблему. Фромм
видит опасность в том, что чувство бессилия, охватывающее сегодня как
интеллигента, так и среднего человека, может привести к тому, что они
усвоят новую версию порочности и первородного греха и используют ее для
рационализации взгляда, согласно которому война неизбежна как следствие
деструктивности человеческой природы. Подобная точка зрения, — пишет он —
нередко козыряющая своим необыкновенным реализмом, является заблуждением по
двум причинам. Во-первых, интенсивность деструктивных устремлений ни в коем
случае не свидетельствует об их неодолимости или даже доминировании. Во-
вторых, предположение, что войны являются в первую очередь результатом
действия психологических сил, ошибочно.
Не стоит, однако, думать, что Фромм, обладающий длительным опытом
практикующего психоаналитика, может недооценивать деструктивных сил в
человеке. Он, видя эти силы в действии у тяжело больных пациентов, конечно
же, знает, насколько трудно бывает приостановить или направить их энергию в
конструктивное русло, но все же он настаивает на том, что войны возникают
по решению политических, военных и экономических вождей для захвата земель,
природных ресурсов или для получения торговых привилегий, для защиты от
реальной или мнимой угрозы безопасности своей страны или для того, чтобы
поднять свой личный престиж и стяжать себе славу. Эти люди не отличаются от
среднего человека: они эгоистичны и едва ли готовы отказаться от
собственных преимуществ в пользу других, но вместе с тем они не выделяются
ни особой злобностью, ни особой жестокостью. Когда такие люди, которые в
нормальной жизни скорее содействовали бы добру, чем злу, приходят к власти,
повелевают миллионами и располагают самым страшным оружием разрушения, они
могут нанести огромный вред. В гражданской жизни они, вероятно, разорили бы
конкурента. В нашем мире могучих и суверенных государств (причем
«суверенный» означает: не подчиняющийся никаким моральным законам, которые
могли бы ограничить свободу действий суверенного государства) они могут
искоренить всю человеческую расу. Исходя из всего вышесказанного, Э.Фромм
делает следующий вывод: Главной опасностью для человечества является не
изверг или садист, а нормальный человек, наделенный необычайной властью.
Итак, ответив на первый вопрос: человек — волк или овца, Фромм
понимает следующую тему: что лежит в основе человеческого ценностной
системы человека и направляет его действия:
Я хотел бы остановиться на трех феноменах, которые лежат, по моему
мнению, в основе наиболее вредной и опасной формы человеческого
ориентирования: на любви к мертвому, закоренелом нарциссизме и симбиозно-
инцестуальном влечении. Взятые вместе, они образуют «синдром распада»,
который побуждает человека разрушать ради разрушения и ненавидеть ради
ненависти. Я хотел бы также обсудить «синдром роста», который состоит из
любви к живому, любви к человеку и к независимости. Лишь у немногих людей
один из этих двух синдромов получил полное развитие. Однако нет сомнения в
том, что каждый человек движется в определенном, избранном им направлении:
к живому или мертвому, к добру или злу.
В результате своих теоретических исследований, Фромм приходит к
следующим выводам:
1. Зло — это специфический человеческий феномен. Во зле человек теряет
сам себя при трагической попытке освободиться от тяжести своего
человеческого бытия.
2. Степени зла соответствует степень регрессии. Наибольшим злом
являются те побуждения, которые направлены против жизни: любовь к мертвому;
инцестуально-симбиозные устремления возвратиться в лоно матери, к земле, к
неорганическому; нарциссическое самопожертвование, которое делает человека
врагом жизни именно потому, что он не может покинуть тюрьму своего
собственного «Я» (см. схему).
3. Зло также существует и в меньшей степени, что соответствует и
меньшей регрессии. В таком случае речь идет о дефиците любви, разума, о
недостатке интереса и нехватке мужества.
4. Человек склонен идти назад и вперед, иначе говоря, он склонен к
добру и злу. Когда обе склонности еще находятся в равновесии, он свободен
выбирать, если предположить, что он может осознать свою ситуацию и способен
к серьезным усилиям. Тогда он может выбирать между альтернативами,
детерминированными, со своей стороны, общей ситуацией, в которой он
находится. Однако если его сердце ожесточилось до такой степени, что его
склонности больше не уравновешены, он больше не свободен в выборе. В цепи
событий, которые ведут к утрате свободы, последнее решение обычно не дает
человеку возможности свободного выбора; при первом решении еще существует
возможность, что он свободно выберет путь к добру, если предположить, что
он сознает значение этого первого решения (см. схему).
| |Синдром роста | |
| |биофилия |любовь к |независимость, |
|Уровни |(любовь к жизни)|ближнему, |свобода |
|прогрессии: | |чужаку, природе | |
|Норма: | |
| |некрофилия |нарциссизм |инфантилизм, |
|Уровни |(любовь к |(любовь к себе) |симбиотическая |
|регрессии: |неживому, | |материнская |
| |технократизирова| |связь |
| |нный характер) | | |
| |Синдром распада | |
5. Вплоть до точки, в которой у него больше нет свободы выбора,
человек ответствен за свои действия. Но ответственность является только
этическим постулатом, и часто речь идет лишь о рационализации желания
авторитарных инстанций иметь возможность наказать человека. Именно потому,
что зло есть нечто вообще человеческое, ибо оно представляет потенциал
регрессии и потерю нашей гуманности, оно живет в каждом из нас. Чем больше
мы осознаем это, тем меньше мы в состоянии сделаться судьями над другими
людьми.
6. Все мы детерминированы тем, что родились людьми и потому всегда
стоим перед задачей принимать решения. Вместе с нашими целями мы должны
выбирать и наши средства. Мы не можем полагаться на то, что кто-то нас
освободит, но мы должны постоянно сознавать тот факт, что неправильные
решения отнимают у нас возможность освободить самих себя.
Мы должны на деле достичь осознания самих себя, чтобы иметь
возможность выбрать добро, но это самосознание не поможет нам, если мы
потеряли способность быть до глубины души взволнованными бедой другого
человеческого существа, дружеским взглядом, пением птиц и свежей зеленью
травы. Если человек равнодушен к жизни, то больше нет надежды, что он
выберет добро. Его сердце действительно ожесточилось настолько, что его
«жизнь» закончилась. Если бы это случилось со всей человеческой расой или
ее наиболее могущественными членами, это могло бы привести к угасанию жизни
человечества в ее самый многообещающий момент.
Именно Фромму принадлежит оригинальная мысль: история вовсе не
стремится очеловечить человека. Напротив, она нередко пытается вытравить в
нем истинно человеческое, извратить его природу. Конечно, многие
исследователи и до американского ученого обращали внимание на негативные
стороны человеческого существа. Но Фромм выступает как последовательный
аналитик того зла, которое заключено в человеке. Фромм хорошо знает о
падениях человеческой души. Ведь его первая книга "Бегство от свободы"
(1941) была посвящена тоталитаризму. Теперь, когда человечество прошло
через опыт массовых насильственных экспериментов с человеческим материалом,
нужно сказать, без преувеличения: история это также и процесс
расчеловечивания человека. Верно ли, что всякое философское постижение
человека неотвратимо превращается в критическую теорию ? По всей видимости,
верно, потому что человечество на протяжении своего развития много раз
демонстрировало такую ситуацию, когда идея социальности не соизмерялась с
человеческой природой, с человеческими потребностями.
5). Человек как реализация продуктивного начала и мерило истории
Не случайно Фромм принципиально отказывался искать истоки
общественного миропорядка, нравственных исканий, человеческих потенций в
чем-то ином, нежели в самом человеке. Он едва ли не единственный
исследователь в западной философии, кто неуклонно развивает тему
человеческой сущности как реализации продуктивного, жизнетворческого
начала. Человек сам по себе не плох и не хорош. Он открыт для
самосозидания. Это означает, что его можно соразмерять с самим собой, то
есть с нераскрытым человеческим потенциалом. В этом смысле человек может
оказаться некой идеальной меркой не только для самого себя, но и для всей
истории. Важно только не отступать от этой антропологической позиции, не
приискивать иных трансцендентных критериев для оценки человеческого, кроме
как внутри него самого. В изложении этой идеи Фромм всегда последователен.
О чем бы ни зашла речь о социальной динамике, об исторических ситуациях, о
процессе социализации, Фромм всегда видит перед собой одну и ту же проблему
как раскрывается в данном случае общечеловеческое...
Итак, всякая философская антропология, естественно, начинается с
вопроса "Что такое человек?". Многие мыслители пытались осветить эту тему,
перечисляя те или иные уникальные человеческие свойства. Одни считали, что
человеческая природа, скажем, обусловлена фактом грехопадения, другие
усматривали ее в разумности человека, третьи в его социальности. Подход
Фромма принципиально иной. Он отказывается от конкретного определения
человеческой природы, которое сводилось бы к обозначению человеческих
задатков. В концепции американского исследователя "человеческая природа"
выступает как философское понятие, некая абстракция.
Фромм полагает, что понятие и сущность человека выражают не качество
и не субстанцию, а противоречие, имманентное человеческому бытию. По мнению
Фромма, поведение человека нельзя объяснить на основе раскрытия одних
только биологических механизмов, извечно присущих людям. Он отвергает также
и противоположную точку зрения, согласно которой основные мотивы поведения
