именно данной личностью, сохраняющей сознание непрерывности своего
существовании во времени. «Движение» каждой монады есть её духовное
изменение, развитие. Вся огромная совокупность монад напоминает «народ»,
состояние которого есть сочетание сознаний составляющих его отдельных монад-
личностей.
Имея общую духовную природу и, как увидим ниже, общее происхождение, все
монады, согласно первому принципу метода, не тождественны друг другу,
подобно тому, как различаются друг от друга характеры, ум и взгляды людей.
Различия между монадами, как и между человеческими душами, могут быть
указаны, по крайней мере, по двум основным параметрам – по «углу зрения» на
мир, т.е. по оригинальности структуры сознания, и по степени общего
развития, активности и совершенства.
Согласно принципу постепенности, монады не только отличаются друг от
друга, но и в той или иной мере похожи друг на друга именно так, как это
бывает у людей, в результате чего образуются различные группы и виды
единого монадного царства.
Впрочем, всеобщая совокупность монад похожа и на республику: ведь подобно
душам людей каждая из них – обособленный мир, обладающий своим содержанием,
в которое не может внедриться никакое духовное содержание извне и из
которого не может ни что «просочиться» вовне. Каждая монада – замкнутый
космос, и отсюда знаменитое изречение Лейбница: «Монады вовсе не имеют окон
(les monads n'ont point de fenetres), через которые что-либо могло бы войти
туда или оттуда выйти». Монады не могут воздействовать ни на что вовне себя
и сами не подвержены никакому внешнему влиянию – в этой самодостаточности
их совершенство, а в их самоограниченности гарантия того, что мир
представляет собой не хаос, а систему.
Но это своеобразная система: как бы повторяя в философии германский
политический партикуляризм той эпохи, взаимообособленность монад достигает
опасной грани, за которой их связи и взаимодействия могли бы исчезнуть. И
Лейбницу придется немало поломать голову над тем, как вновь восстановить
единство и гармонию мира, подорванную замкнутостью и взаимоизолированностью
монад.
Лейбниц мечтал как о гармоничной координации монад, так и об их
субординации, образующей систему управления. Но все это недостижимо,
поскольку противоречит самозамкнутости монад, а объяснение Лейбница, что
одни монады охотно подчиняются другим, если близки их взгляды на мир,
крайне искусственно. Если монады самозамкнуты, то невозможна не только их
организация в систему руководства и подчинения, но и диалог, а значит, и
коллективная работа ученых в академиях, о которой так горячо мечтал великий
просветитель…
Почему эти единство и гармония мира, столь строго утверждаемые принципами
метода Лейбница, были поколеблены? Виной этому – идеализм его концепции, у
которой был предшественник и современник, окказионализм (от слова occasion
– случай). Изъяв монады из реального вещественно-протяженного мира, Лейбниц
обособил тем самым существенные отношения от феноминальных: факт
взаимодействия между вещами перестал быть в его глазах свидетельством
связей между монадами. «Метафизическим точкам» невозможно общаться друг с
другом, если нет пространства для их общения и сами они внепространственны.
Перенесение окказионалистского решения проблемы на монады, по которому
бог, беспрерывно воздействуя на них, гармонизирует и приводит во взаимно
однозначное соответствие их состояния, не вполне удовлетворило Лейбница.
Бог здесь выступает в роли неумелого часовщика, вынужденного по средством
своего вмешательства непрестанно поддерживать синхронный ход часов.
Оставалось именно в собственной
7
внутренней деятельности каждой монады искать причину её системного единства
со всеми остальными монадами и описать процессы, к этому единству ведущие.
Отсюда вытекала задача охарактеризовать эту внутреннюю деятельность монад
именно как определенную историю их жизни.
Сам по себе данный замысел содержал в себе некоторое диалектическое
зерно. Ведь аналогичный замысел Спинозы, стремившегося определить все
происходящее в мире как продукт внутренних причин (causa sui), единой
субстанции, Энгельс оценил как стихийную диалектику взаимодействия. Акцент
на беспредельную неисчерпаемость содержания каждой монады усиливает то
качественное многообразие мира, которое определяется фактом различия всех
монад друг от друга. И если их оригинальность и неповторимость говорит
скорее против мирового единства и гармонии, чем в его пользу, то
бесконечное многообразие внутри каждой из них дает надежду на обретение
этого единства и гармонии, чем в его пользу, то бесконечное многообразие
внутри каждой монаде может быть нечто такое, что соответствует в тот или
иной момент времени состояниям и изменениям всех остальных монад.
Если же ограничиться лишь самодостаточностью для каждой монад её
внутреннего индивидуального мира, то тем самым закрепляются метафизические
черты всей системы Лейбница. Внутреннее в таком случае обособляется от
внешнего, монада ревниво замыкается в своем личном и неповторимом, хотя в
этом неповторимом всегда можно найти что-то, приблизительно соответствующее
неповторимым чертам каждой из всех прочих монад. Иного результата и не
могло быть, коль скоро субстанция Спинозы – весь макромир, а субстанция у
Лейбница – это частный и строго индивидуальный микромир.
В результате система Лейбница не только оказывается отягощенной
метафизикой, но и впадает в субъективный идеализм. Она приобретает облик
своеобразного коллективного солипсизма. Одни из новейших комментаторов, Г.
Карр, утверждая, что философ поставил перед собой задачу «сконструировать
систему реальности, отправляясь солипсистского базиса», объявил Лейбница
духовным отцом всего идеализма ХХ в.
Как Лейбниц понимал внутреннее развитие монад? Каждая из них живет более
или менее интенсивной жизнью, которую можно объяснить опять-таки по
аналогии с психической жизнью людей: ощущения, созерцания, представления,
самосознание – вот её ступени. Монады как бы двулики: стремление и
восприятие – это две стороны их жизни. Саморазвитие каждой монады – это
теологический переход её ко всё более высоким ступеням сознания, что
совпадает с прогрессом её познания. Впоследствии эту идею Лейбница сделал
центральным принципом всей своей философии Гегель: развитие субстанции, её
самопознания и познания есть одно и то же. Развитие монады происходит в
соответствии с принципом непрерывности. Представления, будучи у одной и той
же монады в разное время и у разных монад в одно и то же время
неодинаковыми и обладая разной степенью ясности, постепенно делаются все
более отчетливыми и полными. Лейбниц истолковал саморазвитие монад как
перемещение и внимания на все более новые члены их «рядов мышления», причем
«из многих рядов мышления для определения духа сильнее тот, который более
совершенен… более совершенен тот ряд мышления (cogitandi series), который
дает более раздельный материал мышления». Самые низшие монады (на схеме 1 –
а)он называет «голыми (nues)»;они составляют главным образом неорганическую
природу, и их нельзя назвать ни мертвыми, поскольку смерти нет, ни живущими
той жизнью,
которой живут сознающие души, поскольку древний гилозоизм в буквальном
своем значении неверен.
Эти монады «спят без сновидений», и они составляют камни, землю, траву и
т.п.
Между так называемой неживой природой и живой существует непрерывная
связь через цепочку посредствующих звеньев, т.е. промежуточных существ.
Здесь вступает в силу принцип непрерывности метода Лейбница. Ступени
перехода есть и внутри органической природы – между растениями и животными
и людьми (на схеме 1 – в, с, d).
Второй класс монад отличается тем, что его элементы обладают ощущениями и
созерцаниями (восприятиями, перцепциями). Самым неразвитым представителям
этого класса свойственны пассивные, т.е. подсознательные и
полусознательные, смутные созерцания. Излюбленными примера таких служат у
Лейбница едва слышный шорох, издаваемый падающей песчинкой, и слабый шум
прибрежных волн. Но это значит, что смутные перцепции, по Лейбницу, имеются
не только у низших, но и у развитых монад (душ, ames). Эти соображения были
направлены против схематизма учения Локка (преодоленного, впрочем, самим
Локком в его «Мыслях о воспитании») и вносили в психологию новый,
оригинальный подход, оказавшийся в XIX – XX вв. очень плодотворным
(пороговые ощущения, открытые Фехнером!), хотя им и злоупотребляли
фрейдисты. Основной состав второго класса – животные (animaux); их
деятельность по преимуществу страдательна, пассивна; самосознание им не
свойственно.
Третий, самый высокий из известных нам класс монад образуют души людей
(d). Это духи (esprits) – активные сознания, обладающие памятью,
способностью к рассуждению и ясной аперцепцией, т.е. Локковой рефлексией и
самопознанием. Усредненный элемент третьего класса был для Лейбница той
моделью, по которой он формировал учение о монадах вообще.
Итак, монады при всем безграничном их качественном разнообразии,
составляют всеобщую последовательность, систему. Развитие монад низшего
класса имеет целью достижение состояния монад более развитых, животных, а
развитие последних устремлено к состоянию духов. Но и в онтогенезе высших,
духовных, монад, т.е. людей, наблюдается та же картина – их сознательной
жизни, ориентированной на развитие научного и философского мышления,
предшествуют довольно примитивные состояния как в детстве, так и на
начальных стадиях познания ими любого объекта, поскольку оно начинается с
пассивной чувственности. В монаде более высокого ранга всегда присутствуют
низшие состояния – не только как рудименты, но и как необходимые для её
деятельности. В свете этого учения Лейбница получает новое осмысление
теория Аристотеля о трех уровнях (видах) души – растительном, животном и
разумом, т.е. мыслящем. Рациональное содержание этой теории в том, что
высшие функции организма действительно не могут осуществляться иначе как на
основе низших функций, т.е. первые зависят от последних.
A B C
D e
dx
Схема 1
9
Таким образом, развитие коллектива монад означает эволюцию каждого из его
членов, становления рода (филогенез) и индивидуума (онтогенез) составляют
модель друг для друга, обладают общими чертами и приблизительно одинаковой
структурой. Так вырисовывается Лейбницев замысел единой программы для всех
монад, которая гармонизировала бы их совокупную деятельность, несмотря на
отсутствие сущностного взаимодействия между ними. Так намечается и будущее
гегелевское тождество исторического и логического, мистифицированно
выражающее реальный факт их единства и отраженния первого во втором.
Сходство программ всех монад выражается и в общности тенденций развития
их эмоциональной жизни. Совершающиеся в них познавательные процессы
внутренне связаны с желаниями (appetitiones), составляющими как бы их
другую сторону. По мере усиления познавательной активности монад возрастают
и их желания, которые в свою очередь становятся источником дальнейшего
прогресса монад, их ориентации на переход во все более высокие, т.е.
совершенные состояния. Монады к этой цели «страстно» стремятся, их
объединяет в этом общая по содержанию теология, хотя она всегда в разной
мере реализуется разными монадами, и иерархия по степени совершенства имеет
место также с точки зрения степени реализации общей для всех них цели.
Кстати говоря, реабилитация Лейбницем категории «цель», которую столь
третировал Спиноза, должна быть оценена нами не только с точки зрения
«грехопадения» Лейбница-идеалиста. Ведь глубокая диалектика причин и целей,
смутно угаданная им, а затем классиками немецкой философии начала XIX в.,
реализуется, как показали ныне теория информации и кибернетика, в
деятельности самоорганизующихся гомеостатических систем, и человек – только
одна из них.
Каков же в свете сказанного конечный пункт теологического развития монад
и как «далеко» он «отстоит» от людей? Каков исходный пункт их развития в
мировой последовательности и какова изначальная «пружина»эволюции каждой из
монад?
Вопрос об исходном пункте решается с точки зрения непрерывного ряда
«метафизических дифференциалов»: какая бы неразвитая монада не была
названа, всегда может быть в принципе указана какая-то другая, ещё менее
развитая монада, так что, обозначая «начало» всемирной последовательности
через «dx», имеем ввиду опять-таки некую разновидность так называемого
трансфинитного (бесконечного) множества. Таким подходом определяется и
решение проблемы существования класса или классов монад post humanum –
после людей (на схеме 1 – е).
несколько более совершенные, чем человек. А существует ли этот пункт
вообще? Или это релулятивная, но объективно как раз не существующая цель
стремлений? Как целевая причина – объективная или же регулятивная – этот
конечный пункт оказался бы одновременно и окончательной «пружиной» эволюции
любой монады, упорядочивающей и согласовывающей её деятельность с
деятельностью всех остальных монад.
Для ответа на последний вопрос присмотримся поближе к мировой
последовательности монад. Прогресс каждой из монад в едином их ряду в
принципе ничем, нигде и никогда не может быть остановлен, хотя их развитие
и совершает часто попятные движения, поскольку от того, что в мире явлений
называют смертью, а в мире сущностей – инволюцией монад, происходит
временное возвращение их на более низкий уровень духовной жизни, и нет,
кроме того гарантии, что после каждого такого возвращения сразу же
последует подъём на ранее достигнутый, а тем более на ещё более высокий
уровень.
10
Список используемой литературы 1.
«Антология мировой философии». Том 2 («Европейская философия от эпохи
возрождения по эпоху просвещения»). М.-1970. 2.
Краткая история философии/ Под общ. ред. В.Г. Голобокова. – М.:Олимп;
Издательство АСТ, 1997.
3. Лейбниц Г.Ф. Сочинения (том 1, 2). Перевод с французского П.С.
Юшкевича. Издательство «Мысль», 1982.
4. И.С. Нарский. «Готфрид Лейбниц». Издательство «Мысль», 1972.
Список используемой литературы 1.
«Антология мировой философии». Том 2 («Европейская философия от эпохи
возрождения по эпоху просвещения»). М.-1970. 2.
Краткая история философии/ Под общ. ред. В.Г. Голобокова. – М.:Олимп;
Издательство АСТ, 1997.
3. Лейбниц Г.Ф. Сочинения (том 1, 2). Перевод с французского П.С.
Юшкевича. Издательство «Мысль», 1982.
4. И.С. Нарский. «Готфрид Лейбниц». Издательство «Мысль», 1972.
