деятельности – то единственно надежными стимулами для этого являются его
эгоистические цели. Природа может достигнуть своей цели, внушив индивидууму
иллюзию. Ему кажется личным благом то, что на самом деле составляет благо
только для рода. Индивид служит для рода, воображая, что служит самому
себе. Эта иллюзия – инстинкт. В подавляющем большинстве случаев – это мысль
рода, которая предуказывает воле то, что полезно ему. Так как воля стала
здесь индивидуальной, то ее необходимо обмануть, чтобы ей казалось, будто
она идет навстречу индивидуальным целям. В целом об инстинктах вообще –
инстинкт повсюду выступает как деятельность, будто бы руководимая идеей
цели, но в действительности совершенно чуждая последней. Инстинкт
существует у человека, который в противном случае хотя и мог бы понимать
цель полового общения, но не стремился бы к ней с должным усердием, то есть
даже в ущерб своему индивидуальному благополучию. Иллюзия сладострастия
внушает мужчине будто он найдет самое большое наслаждение в объятиях
женщины, которая пленяет его своей красотой. Именно поэтому человек
чувствует себя обманутым, иллюзия исчезает, когда цель достигнута.
Шопенгауэр берется анализировать что и почему мужчин привлекает в женщинах
– телосложение, возраст и красота. Женщина ищет в мужчине специфическо
мужских качеств, интеллектуальность все равно наследуется от женщины. Брак
заключается не ради остроумных собеседований, а для рождения детей. Если
женщина утверждает, что она влюбилась в ум мужчины, то это – суетная и
смешная выдумка ил же аномалия выродившегося существа. Это абсолютные
качества. Относительные – рассчитаны на то, чтобы восстановить существующий
уже с изъяном родовой тип. Имеет более определенный, решительный и
исключительный характер. Страстная любовь ведет свое начало от этих
относительных мотивов, и только обыкновенная легкая склонность вытекает из
мотивов абсолютных. Каждый индивидум стремится подавить свои слабости,
недостатки и уклонения от нормального человеческого типа в соединении с
другою особью для того, чтобы они не повторились в их будущем дитяти.
Любовь маленького мужчины к большим женщинам будет особенно страстна, если
он сам родиться от высокого отца и только благодаря влиянию матери остался
невысоким: от отца он унаследовал такую систему сосудов и такую ее энергию,
которые могли бы снабжать кровью большое тело. Если его отец и дед были
также невысокого роста, то эта склонность не будет уже так заметна.
Белокурые волосы и голубые глаза – некоторая игра природы, белый цвет кожи
не естествен для людей, а природная кожа – черная или коричневая, как у
наших родоначальников – индусов. Каждый белый человек – это человек
вылинявший. В половой любви природа стремится обратно к черным волосам и
темным глазам. Всякий предпочитает темперамент, противоположный
собственному, но лишь в той мере, в какой последний отличается полной
определенностью.
Когда молодые люди внимательно рассматривают друг друга – это размышление
гения рода о том индивидууме, который может родиться от данной четы. Во
всех людях, способных к деторождению, гений рода размышляет о грядущем
поколении. Созидание последнего – вот та великая работа, которой неустанно
занимается Купидон в своих делах, в своих мечтах и мыслях. Сравнительно с
важностью его великого дела, которое касается рода и его грядущих
поколений, дела индивидуумов в их эфемерной совокупности очень мелки,
поэтому Купидон всегда готов без дальней думы принести эти индивидуумы в
жертву. Ибо он относится к ним как бессмертный к смертным.
Интенсивность влюбленности возрастает с ее индивидуализацией, обыкновенное
половое влечение пошло, так как чуждо индивидуализации, оно направлено на
всех и стремится к сохранению рода только в количественном отношении, без
достаточного внимания к его качеству. Тоска любви, печаль – это вздохи
гения рода, который видит, что здесь ему суждено обрести или потерять
незаменимое средство для своих целей, и потому он глубоко стонет. Только
род имеет бесконечную жизнь, и поэтому только он способен к бесконечным
желаниям, к бесконечному удовлетворению и к бесконечным скорбям. В любви
все это заключено в тесную грудь смертного существа: что же удивительного,
если эта грудь иногда готова разорваться и не может найти выражения для
переполняющих ее предчувствий бесконечного блаженства или бесконечной
скорби. Утрата любимой женщины составляет для страстно влюбленного такую
скорбь, горше которой нет ничего: эта скорбь имеет характер
трансцендентный, она поражает человека не как простой индивидуум, а в его
вечной сущности, в жизни рода, чью специальную волю и поручение он исполнял
своей любовью. Исключительно перед интересами рода отступают честь, долг и
верность, которые до сих пор противостояли всяким другим искушениям и даже
угрозам смерти. А. Шопенгауэр цитирует Шамфора: «Когда мужчина и женщина
питают друг к другу сильную страсть, то мне всегда кажется, что каковы бы
ни были разлучающие их препоны (муж, родные и т.д.), влюбленные
предназначены друг другу самой природой, имеют друг на друга божественное
право, вопреки законам и условностям человеческого общежития». Большая
часть «Декамерона» представляет собою не что иное, как издевательство и
насмешку гения рода над правами и интересами индивидуумов, над интересами,
которые он попирает ногами. С такою же легкостью гений рода устраняет и
обращает в ничто все общественные различия и тому подобные отношения. Как
пух сдувает он со своего пути все подобные условности и соображения
человеческих уставов. В драмах, романах, комедиях – молодые люди борются за
свою любовь. Стремления эти представляются нам настолько важнее,
возвышеннее и потому справедливее, чем всякое другое ему противодействующее
стремление. Обыкновенно гений рода достигает своих целей, и это, как
соответствующее художественной справедливости, дает зрителю удовлетворение.
Потому как он чувствует, что цели рода значительно возвышаются над целями
индивидуума. В некоторых неестественных комедиях были попытки представить
все дело в обратном виде и упрочить счастье индивидов в ущерб целям рода,
но тогда зритель чувствует ту скорбь, какую испытывает при этом гений рода.
Что интересно, что введение Шопенгауэром фигуры гения рода, которое
поначалу кажется слишком абстрагированным, придание любви трансцендентного
измерения, действительно вводит все представления в систему. Там, где он
говорит о драме и литературе, это как ключ... Начинаешь постигать суть
драмы, начинаешь действительно чувствовать систему там, где речь идет о
любви в литературе. И что особенно интересно – совершенно нерациональные
впечатления, которые едва ли зачастую возможно описать, также приходят в
систему, и оказываются понятными именно что рационально. Как интересно
можно было бы иначе этого достигнуть? Вообще введение трансцендентной
фигуры гения рода вводит вопрос о любви у Шопенгауэра чуть ли не в
романтическую традицию.
Если на высших ступенях влюбленности его мысли получают возвышенную и
поэтическую окраску, если они принимают даже трансцендентное и
сверхфизическое направление, в силу которого он, по-видимому, совершенно
теряет из виду свою настоящую, очень физическую цель, то это объясняется
тем, что он вдохновлен теперь гением рода, дела которого бесконечно важнее,
чем все касающееся только индивидуумом. Именно смутное сознание того, что
здесь совершается событие такой трансцендентной важности, - вот, что
поднимает влюбленного столь высоко над всем земным, даже над самим собой.
Это поручение воли, объективирующейся в роде. Воля человека попадает в
водоворот воли рода. Удовлетворенная страсть тоже нередко ведет к
несчастью. Ее притязания нередко так сильно сталкиваются с личным
благополучием влюбленного, что подрывают последнее, так как они несоединимы
с прочими сторонами его существования и разрушают построенный на них план
его жизни. Вот почему древние и изображали Амура слепым.
На свете был не один Петрарка: их было много – людей, которые
неудовлетворенную тоску своей любви должны были в течении всей своей жизни
влачить на себе как вериги, как оковы на ногах и в одиночестве лесов
изливать свои стоны. Гений рода ведет постоянную борьбу с гениями –
хранителями индивидуумов. Род, в котором лежат корни нашего существа, имеет
для нас более близкое и раннее право, чем индивидуум. Это чувствовали и
древние, и потому они олицетворяли гений рода в Купидоне: несмотря на свой
детский облик, это был неприязненный, жестокий и оттого обесславленный бог,
капризный, деспотичный демон, но в то же время – владыка богов и людей.
Отпущенный духом рода человек снова впадает в свою первоначальную
ограниченность и скудость; и с изумлением видит, что после стольких высоких
и героических и беспредельных исканий, он не получил другого наслаждения,
кроме того, которое связано с обычным удовлетворением полового инстинкта.
Если доводы рассудка вообще могут иметь какую-нибудь силу в борьбе с нею,
то раскрытая мною истина должна больше всего другого способствовать победе
над страстью. И особенно еще про разочарование – видимо, он ко всей своей
несчастливой жизни, не допускал любви просвещающей, просветляющей,
развивающей. Должен же быть какой-то еще гений с другими функциями и
интересами.
Браки по любви бывают обыкновенно несчастливы – в них настоящее поколение
приносится в жертву для блага поколений грядущих. Браки по расчету – в них
забота направлена на благо текущего поколения, хотя и в ущерб грядущему
поколению. Мужчина, который при женитьбе руководится деньгами, а не своей
склонностью, живет больше в индивидууме, чем в роде. В силу этого дело
получает такой вид, как будто при заключении брака надо поступаться либо
индивидуумом, либо интересами рода. Если наряду с расчетом принимается в
соображение и личная склонность, то это представляет собою как бы сделку с
гением рода. Дружба – основанная на солидарности взглядов и мыслей; но она
большей частью появляется уже тогда, когда собственно половая любовь уже
удовлетворена. Все свойства индивидов, которые дополняют одни другие и
между собой гармонируют, как противоположные черты темперамента и
особенности интеллекта, также и по отношению к самим индивидам восполняют
одни другие и создают гармонию душ.
Значительной школы учеников Шопенгауэр не создал, но к числу его
ближайших сподвижников могут быть отнесены Ю. Фрауэнштедт и П. Дейсен. Под
его влияние попал философ Ю. Банзен. «Соединить» Гегеля с Шопенгауэром
попытался в своем варианте вселенского пессимизма Эдуард Гартман. Те или
иные отзвуки шопенгауэровской концепции не трудно обнаружить у
американского прагматиста У. Джемса, французского «философа жизни» А
Бергсона неогегельянца Б. Кроче, немецкого экзистенциалиста К. Ясперса и
австрийского психоаналитика З. Фрейда. Еще ближе, чем Фрейд, подошел к
Шопенгауэру другой психоаналитик — К. Г. Юнг. Но прежде всего конечно,
следует вспомнить Фридриха Ницше, который в годы молодости считал
Шопенгауэра своим наставником: третии раздел его «Несвоевременных
размышлений» (1874) так прямо и называется: «Шопенгауэр-воспитатель».
Вырабатывая собственные методологические установки, Ницще резко усилил
свойственные уже самому Шопенгауэру мотивы волюнтаризма и элитарности. А
вместо единой Мировой Воли он ввел конгломерат массы противоборствующих
друг с другом центров Воли к власти.
Список использованной литературы
1. Канке В.А. Философия, М., 1998.
2. Рассел Б. История западной философии. Новосибирск, 1994. Т.2
3. Чанышев А.А. Человек и мир в философии Артура Шопенгауэра
4. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1992. Т.1.
5. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1992. Т.2.
6. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. М., 1998.
