и гибели исследовательских программ”.
Однако и методология исследовательских программ Лакатоса не может
объяснить, почему происходит смена программ. Лакатос признает, что
объяснения логики и методологии здесь бессильны, но, в отличие от Куна, он
верит, что логически можно “соизмерить” содержание программ, сравнивать их
между собой и поэтому можно дать ученому вполне рациональный ориентир для
того, чтобы выбрать - отказываться или нет от одной программы в пользу
другой. По мнению Лакатоса смена и падение устоявшихся взглядов, то есть
научные революции, должны объясняться не “психологией толпы”, как считает
Кун. Для описания того, как соизмерить или сравнить две конкурирующие
программы, Лакатос вводит представление о сдвиге проблем.
“Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда
ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, то есть когда она
с некоторым успехом может предсказывать новые факты (“прогрессивный сдвиг
проблемы”). Программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от
ее эмпирического роста, то есть когда она дает только запоздалые объяснения
либо случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и открываемых
конкурирующей программой (“регрессивный сдвиг проблемы”). Если
исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, нежели
конкурирующая, то она “вытесняет” ее и эта конкурирующая программа может
быть устранена (или, если угодно “отложена”) [И.Лакатос, История науки и ее
рациональные реконструкции./цитируется по 3]. Лакатос считает, что,
безусловно, следует сохранять “жесткое ядро” научно-исследовательской
программы, пока происходит “прогрессивный сдвиг” проблем. Но даже в случае
“регрессивного сдвига” не следует торопиться с отказом от программы. Дело в
том, что в принципе существует возможность найти внутренние источники
развития для стагнирующей программы, благодаря которым она начнет
неожиданно развиваться даже опережая ту программу, которая до недавних пор
одерживала над нею верх. “Нет ничего такого, что можно было бы назвать
решающими экспериментами, по крайней мере, если понимать под ними такие
эксперименты, которые способны немедленно опрокидывать исследовательскую
программу. Сгоряча ученый может утверждать, что его эксперимент разгромил
программу... Но если ученый из “побежденного” лагеря несколько лет спустя
предлагает научное объяснение якобы “решающего эксперимента” в рамках якобы
разгромленной программы (или в соответствие с ней), почетный титул может
быть снят и “решающий эксперимент” может превратиться из поражения
программы в ее новую победу” [9].
Таким образом из рассмотрения вышеизложенной концепции
“исследовательских программ” Лакатоса видно, что научные революции, как он
их понимает, не играют слишком уж существенной роли еще и потому, что в
науке почти никогда не бывает периодов безраздельного господства какой-либо
одной “программы”, а сосуществуют и соперничают различные программы, теории
и идеи. Одни их них на некоторое время становятся доминирующими, другие
оттесняются на задний план, третьи - перерабатываются и реконструируются.
Поэтому если революции и происходят, то это не слишком уж “сотрясает
основы” науки: многие ученые продолжают заниматься своим делом, даже не
обратив особого внимания на совершившийся переворот. Великое и малое,
эпохальный сдвиг или незначительное изменение - все эти оценки совершаются
лишь ретроспективно при методологической, “метанаучной” рефлексии. По
мнению Лакатоса, история науки является “пробным камнем” любой логико-
методологической концепции, ее решительным и бескомпромиссным судьей.
Эволюционная модель развития науки Стивена Тулмина
Одним из вариантов постпозитивизма, завоевавшим на Западе признание и
популярность, стала концепция Стивена Тулмина. В этой концепции изложенной
в работах “Рациональность и научное открытие” и “Человеческое понимание”
[10], прогресс науки и рост знаний усматривается во все более глубоком
понимании окружающего мира, а не в выдвижении и формулировании более
истинных утверждений как предлагает Поппер (“более полное знание через
более истинные суждения” Тулмин заменяет на более глубокое понимание через
более адекватные понятия”).
Свое понимание рациональности Тулмин противопоставляет как точке
зрения абсолютистов, которые признают систему авторитетной при ее
соответствии некоторым вневременным, универсальным стандартам, например,
платоновским “идеям” или стандартам Евклидовой геометрии, так и
релятивистов, которые считают вопрос об авторитетности какой-либо системы
уместным только в пределах определенной исторической эпохи, приходя к
выводу о невозможности универсальной оценки. Для Тулмина “...рациональность
- это атрибут ... человеческих действий или инициатив...в особенности тех
процедур, благодаря которым понятия, суждения и формальные системы, широко
распространенные в этих инициативах критикуются и сменяются” [10]. Говоря
другими словами, рациональность - это соответствие исторически
обусловленным нормативам научного исследования, в частности, нормативам
оценки и выбора теорий. Отсюда следует, что нет и не может быть единых
стандартов рациональности - они меняются вместе с изменением “идеалов
естественного порядка”.
Новое понимание рациональности обуславливает позицию Тулмина и по
другим вопросам. Прежде всего, это относится к решению проблемы научных
революций.
Именно отождествлением рационального и логического, по мнению
Тулмина, связаны такие крайности как униформистское и революционное
объяснения. Действительно, униформистская, или кумулятивная, модель
основана на представлении о познании как постоянном и непрерывном
приближении к универсальному абстрактному идеалу, который понимается как
логически взаимосвязанная система. Революционное же, или релятивистское,
объяснение предполагает смену норм рациональности как полную смену систем
знаний. Действительно, если все понятия старой дисциплинарной системы
логически взаимосвязаны, дискредитация одного неизбежно ведет к разрушению
всей системы в целом. Таким образом, именно “культ систематики” привел Куна
к выводам о “неизмеримости парадигм” и о научных революциях как о
переключениях гештальтов. “Нам необходимо учесть, - пишет Тулмин, - что
переключение парадигмы никогда не бывает таким полным, как это
подразумевает строгое определение; что в действительности соперничающие
парадигмы никогда не равносильны альтернативным мировоззрениям в их полном
объеме и что за интеллектуальным перерывом постепенности на теоретическом
уровне науки скрывается основополагающая непрерывность на более глубоком,
методологическом уровне” [10]. По мнению Тулмина, ни дискретность, ни
кумулятивизм не адекватны реальной истории, поэтому необходимо отказаться
от взглядов на науку как согласованную “пропозициональную систему” и
заменить ее понятием “концептуальной популяции”. Понятия внутри популяции
обладают большей автономностью: они появляются в популяции в различное
время и в связи с различными задачами и могут относительно независимо
выходить из нее.
Как можно заметить, именно здесь проходит линия конфронтации между
философскими системами Куна и Тулмина “... Вместо революционного объяснения
интеллектуальных изменений, - пишет Тулмин, - которое задается целью
показать, как целые концептуальные системы сменяют друг друга, нам нужно
создать эволюционное объяснение, которое объясняет, как постепенно
трансформируются концептуальные популяции” [10].
Эволюционная модель строится по аналогии с теорией Дарвина и
объясняет развитие науки через взаимодействие процессов “инноваций” и
“отбора”. Тулмин выделяет следующие основные черты эволюции науки:
Интеллектуальное содержание дисциплины, с одной стороны, подвержено
изменениям, а с другой - обнаруживает явную преемственность.
В интеллектуальной дисциплине постоянно появляются пробные идеи или методы,
однако только немногие из них завоевывают прочное место в системе
дисциплинарного знания. Таким образом, непрерывное возникновение
интеллектуальных новаций уравновешивается процессом критического отбора.
Этот двухсторонний процесс производит заметные концептуальные изменения
только при наличии некоторых дополнительных условий. Необходимо
существование, во-первых, достаточного количества людей, способных
поддерживать поток интеллектуальных нововведений; во-вторых, “форумов
конкуренции”, к которых пробные интеллектуальные нововведения могут
существовать в течение длительного времени, чтобы обнаружить свои
достоинства и недостатки.
“Интеллектуальная экология” любой исторической и культурной ситуации
определяется набором взаимосвязанных понятий. “В любой проблемной ситуации
дисциплинарный отбор “признает” те из “конкурирующих” нововведений, которые
лучше всего отвечают “требованиям” местной “интеллектуальной среды”. Эти
“требования” охватывают как те проблемы, которые каждый концептуальный
вариант непосредственно предназначен решать, так и другие упрочившиеся
понятия, с которыми он должен сосуществовать” [10].
Таким образом, вопрос о закономерностях развития науки сводится к двум
группам вопросов: во-первых, какие факторы определяют появление
теоретических новаций (аналог проблемы происхождения мутантных форм в
биологии) и, во-вторых, какие факторы определяют признание и закрепление
того или иного концептуального варианта (аналог проблемы биологического
отбора).
Далее в своей книге Тулмин рассматривает эти вопросы. При этом
необходимым конечным источником концептуальных изменений он считает
“любопытство и способность к размышлению отдельных людей”, причем этот
фактор действует при выполнении определенного ряда условий. А укрепиться в
дисциплинарной традиции, возникающие концептуальные новации могут, пройдя
фильтр “отбора”. Решающим условием в этом случае для выживания инновации
становится ее вклад в установление соответствия между объяснениями данного
феномена и принятым “объяснительным идеалом”.
Вместо заключения: теория фазовых переходов Э.Эзера
В предыдущих разделах были рассмотрены основные философские теории
развития науки, сложившиеся в XX веке. Подводя итог, автору настоящей
работы хотелось бы представить чрезвычайно интересную концепцию
современного австрийского философа, профессора Венского университета
Эрхарда Эзера, нашедшую отражение в его работе “Динамика теорий и фазовые
переходы” [5].
По мнению Эзера, несмотря на все расхождения во взглядах сторонников
того или иного философского направления (кумулятивизм/релятивизм,
интернализм/экстернализм), революционной или эволюционной моделей развития
науки, между ними существует некая фундаментальная общность: “Не только все
авторы теории научного развития, как , например, Кун и Тулмин, но и Поппер
прибегают к аналогии с дарвиновской эволюционной теорией. Все
вышеперечисленные позиции в теории, психологии и социологии науки с их на
первый взгляд столь различной терминологией могут без труда быть
преобразованы в одну более глубокую и универсальную эволюционную теорию и
изложены в ее терминах. Важнейшее для проблемы возникновения всего нового в
истории науки понятийное преобразование - это преобразование понятия “смена
парадигм” в понятие “переход в новую фазу”. С его помощью можно превратить
исследование динамики теорий, которым ограничивался Кун с его понятием
смены парадигм, в общее исследование динамики науки” [5].
Обращаясь к истории науки, Эзер убедительно показывает, что “...наука
изначально есть не что иное, как механизм выживания второго порядка...”,
“...поскольку опытные научные конструкты, т.е. гипотезы и теории,
применяются на практике и служат руководством для человеческих действий...и
...выбирается та теория, которая лучше функционирует, больше объясняет и
точнее предсказывает” [5].
В рамках подобной эволюционной модели можно дать ответ о
возникновении нового в науке. “Что именно возникает: новые факты, гипотезы,
теории или методы? - задает вопрос Эзер, - Ни одна из этих возможностей не
должна рассматриваться отдельно, ибо все они функционально взаимосвязаны.”
Следовательно, “если возникновение нового в мире связано с различными, но
функционально взаимосвязанными возможностями, тогда существуют и различные
типы переходов из одной фазы в другую, из которых лишь один может быть
назван “сменой парадигмы” (Кун)”. Далее дается типология “фазовых
переходов”, наблюдающихся в науке [5]:
1. Переход от дотеоретической стадии науки к первичной теории. Пример: от
вавилонской астрономии к геоцентрической астрономии Птолемея. Переход
этого типа связан с эволюционным скачком в развитии научного метода: от
чисто энумеративной индукции и экстраполяции к эвристической индукции и
созданию теорий. Собранный фактический материал не пропадает при таком
фазовом переходе.
2. Переход от одной теории к другой (альтернативной) теории (так называемая
научная революция = “смена парадигмы”. Пример: от аристотелевской физики
к механике Галилея. По сравнению с первым типом фазового перехода смена
научной парадигмы - событие куда менее значительное, так как происходит
оно на том же уровне развития научной методологии. Структура теорий
остается та же самая, хотя меняется содержание. Ускоренная теоретическая
динамика нашего времени превратила подобную перестройку научных теорий в
обыденную работу.
3. Переход от двух отдельно возникших и параллельно развивавшихся частных
теорий к одной универсальной теории (интеграция теорий). Пример: от
земной механики Галилея и небесной механики Кеплера к универсальной
механике Ньютона. Этот тип фазовых переходов по-прежнему остается редким
и чрезвычайно значительным событием.
4. Переход от наглядной, основанной на чувственном опыте теории к
абстрактной ненаглядной теории с тотальной сменой основных понятий.
Пример: от классической механики Ньютона к теории относительности
Эйнштейна. Переход этого типа является наиболее значимым и представляет
собой новый эволюционный шаг в методике наук. Ибо он ведет от индуктивно-
конструктивного построения теорий к их саморазвитию. Отныне наблюдение
перестает быть единственным критерием истинности нашего познания; теперь
лишь в рамках теории можно решить, истинно ли само наблюдение.
Отвечая на вопросы, как следует тогда понимать структуру истории науки: как
революцию или эволюцию, Эзер утверждает, что “В результате непрерывного
процесса не возникает ничего нового. Новое появляется лишь вследствие
прерывности”, т.е. революции. “Однако, это не означает, что у прерывности
нет своей предыстории, причем каждая содержит свои маленькие прерывности”.
В то же время, “...это не означает, что в истории науки совсем нет
внезапных и неожиданных фазовых переходов. Согласно попперовскому понятию
интегративного роста теорий такой переход имеет место всякий раз, когда две
самостоятельно развивавшиеся теории интегрируются в одну новую.” [5].
Таким образом, можно утверждать, что развитие научного знания происходит
скорее эволюционным, чем революционным, путем, но эволюция эта происходит
через “квазиреволюции”.
Список литературы
1. А.А.Печенкин, Обоснование научной теории. Классика и современность., М.,
Наука, 1991
2. К.Поппер, Логика и рост научного знания, М., 1983
3. Критика постпозитивизма. Методические указания для аспирантов
нефилософских специальностей, изучающих марксистско-ленинскую философию.,
Новосибирск, НГУ, 1986
4. В.А.Лекторский, Рациональность, критицизм и принципы либерализма
(взаимосвязь социальной философии и эпистемологии Поппера) //Вопросы
философии, 1995, №10, стр.27-36
5. Э.Эзер, Динамика теорий и фазовые переходы//Вопросы философии, 1995,
№10, стр.37-44
6. Т.Кун, Структура научных революций, М., Прогресс, 1977
7. С.Р.Микулинский, Л.А.Маркова, Чем интересна книга Т.Куна “Структура
научных революций”. Послесловие к рус.изд.кн. - В кн.: Кун Т. Структура
начных революций. М., Прогресс, 1977, стр. 274 - 292
8. В.Н.Порус, Рыцарь Ratio//Вопросы философии, 1995, №4, стр.127-134
9. И.Лакатос, Методология научных исследовательских программ//Вопросы
философии, 1995, №4, стр.135-154
10. Ст.Тулмин, Человеческое понимание, М., Прогресс, 1984
-----------------------
[1] В других переводах этот термин звучит как “жесткое ядро”
