последней. Попробуем проанализировать о чем же писал в своей работе этот
философ.
Ницше, может, и грубо, но прямо в глаза лепил правду о природе
человеческого зла. Ницше и Достоевский почти достали до гнилой утробы
человечишка, до того места, где преет, зреет, набирается вони и отращивает
клыки спрятавшийся под покровом тонкой человеческой кожи и модных одежд
самый жуткий, сам себя пожирающий зверь. А на Руси Великой зверь в
человеческом облике бывает не просто зверем, но звериной и рождается он
чаще всего покорностью, безответственностью, безалаберностью, желанием
избранных, точнее, самих себя зачисливших в избранные, жить лучше, сытей
ближних своих, выделиться среди них, но чаще всего — жить, будто вниз по
речке плыть.
Высказывание Ницше нельзя воспринимать однозначно так как его
творчество глубоко и многогранно. Хотя его высказывания о морали в основном
ругают нравственные устои общества это не свидетельствует о их ненужности
в его понимании. Так его произведения являются резкими, в то же время сам
философ был очень спокойный и вежливый.
Он отвергает мораль сформированную прогнившим обществом, которое
использует ее для своих нужд, но ценит высокую внутречеловеческую
нравственность благородных личностей.
Самобытность Альберта Швейцера.
Альберт Швейцер (1875—1965) жил в соответствии со своим учением. Его
жизнь имеет достоинство этического аргумента. Единство мысли и действия —
характерная черта всех великих моралистов. Заслуга Швейцера в том, что он
продемонстрировал эту черту в наше время всеобщей стандартизации и
обезличенности. Он противопоставил ясность и простоту нравственно
ответственного поведения анонимной жестокости XX века.
Характерная особенность Швейцера-человека состояла в том, что он
органически сочетал качества, которые принято считать взаимоисключающими: с
одной стороны самоволие, индивидуализм, рациональную расчетливость, с
другой — нравственное подвижничество.
Суть трагедии Швейцер видит в утрате первоначальной связи миро- и
жизне-утверждения с этическими идеалами. В результате этого воля к
прогрессу ограничилась стремлением лишь к внешним успехам, росту
благосостояния, простому накоплению знаний и умений. Культура лишилась
своего исконного и самого глубокого предназначения — способствовать
духовному и нравственному возвышению человека и человечества. Она потеряла
смысл, потеряла ориентир, который позволяет отличать более ценное от менее
ценного. Это очень важный момент в философии культуры Швейцера:
мировоззрение миро- и жизнеутверждения только тогда становится подлинной
культуротворящей силой, когда оно соединено с этикой.
Этико-нормативная программа Альберта Швейцера исходит из предпосылки,
что между добродетелью и счастьем не может быть синтеза, гармонии. Конфликт
между ними снимается через субординацию. Существует только два варианта
такой субординации в зависимости от того, что берется в качестве главной
ценности — добродетель или счастье. Ни один из этих вариантов не
удовлетворяет человека, а вместе они невозможны. Человек не может
согласиться на то, чтобы жить только для других. Человек не может
согласиться на то, чтобы жить только для себя. И то и другое
противоестественно, учитывая двуединство человека, его промежуточное
положение между животным и богом. Вместе с тем человек не может сделать
так, чтобы он одновременно жил и для других и для себя. Альберт Швейцер
предложил оригинальное решение этой этической головоломки, состоящее в том,
чтобы конфликтующие человеческие стремления развести во времени,
удовлетворив тем самым властные претензии каждого из них. Если счастье и
добродетель никак не хотят уступить первенство друг другу, компромисс может
состоять в том, что какое-то время главенствует счастье, а какое-то время —
добродетель. Говоря более конкретно, первую половину жизни человек может и
должен жить для себя, по законам счастья, а вторую половину — для других,
по законам добродетели. И чем лучше человек послужит себе (разовьет свои
силы, способности), тем лучше он сможет служить другим людям. В этом смысле
первая — порочная, "языческая" — половина жизни является подготовительной
ступенью ко второй — добродетельной, христианской — ее половине.
Человека не приходится принуждать и даже учить тому, что значит
счастье, личное благополучие. Удовольствия, богатство, власть, успехи и
прочие слагаемые счастливой жизни продолжают природные желания индивида и
культивируются всем устройством цивилизации.
Иное дело — нравственное служение. Оно не так очевидно. Как считал
Швейцер, утеря этических ориентиров — основная причина упадка культуры —
объясняется их недостаточной укорененностью в мышлении. Мораль должна быть
не просто горячо воспринята, но еще и глубоко обоснована. Швейцер искал
такую элементарную формулу морали, которая бы не поддавалась софистическим
искажениям и которую нельзя было бы нарушать с чистой совестью. Он нашел ее
в принципе благоговения перед жизнью. Только признание святости жизни во
всех ее формах и проявлениях придает нравственную соразмерность
человеческой деятельности, гарантирует здоровое развитие культуры и
согласную жизнь в обществе — таков основной завет Альберта Швейцера.
Философско-этические взгляды Швейцера наиболее полно изложены в его труде
"Культура и этика" (1923). Другим источником этического мировоззрения
Швейцера, как и всех великих моралистов, является его жизнь.
Этика и мистика
Смысл человеческой жизни не может быть выведен из смысла бытия, а этика —
из гносеологии. Но откуда же ей взяться, особенно если учесть, что Швейцер
не прием-лет решений, изгоняющих мораль из пределов рациональности в
область веры, эмоций. И тем более он не может принять отрицание морали.
Этика, считает Швейцер, должна родиться из мистики. При этом мистику он
определяет как прорыв земного в неземное, временного в вечное. Мистика
бывает наивной и завершенной; наивная мистика достигает приобщения к
неземному и вечному путем мистерии, магического акта, завершенная — путем
умозрения. Тем самым проблема возможности этики приобретает еще большую
остроту, ибо неземное и вечное не может быть выражено в языке. Язык
способен охватить лишь земную и конечную реальность. Эту неразрешимую
проблему Альберт Швейцер решил с такой же простотой, с какой Александр
Македонский разрубил гордиев узел. Этика возможна не как знание, а как
действие, индивидуальный выбор, поведение.
"Истинная этика начинается там, где перестают пользоваться словами".
Чистая совесть — изобретение дьявола
Оригинально и поразительно ясно решает Швейцер самый, пожалуй, трудный для
этики вопрос о путях ее соединения с жизнью.
Этика конструирует идеальную нравственность по контрасту с реальным миром.
Признание несовершенства человеческих нравов является условием, содержанием
оправданием нормативной модели, задающей иную перспективу межчеловеческих
отношений. Но чем решительней идеальная мораль порывает с реальным миром,
тем выше она взмывает в поднебесье духа, тем трудней пройти обратный путь,
спуститься с небес идеальных стремлений на землю практической
жизнедеятельности. Человек, желающий быть одновременно моральным
практически деятельным, оказывается зажатым между двумя полюсами: святостью
и цинизмом. Чтобы остаться верным идеальным предписаниям морали, он
вынужден сторониться активной борьбы, стать отшельником, к, впрочем, и
поступали многие из христианских святых. Если же человек стремится быть
деятельным, дозваться жизненного успеха, то он должен быть готовым
переступить моральные запреты, как бесцеремонно преступали их люди,
достигавшие вершин земной власти.
Человек — не ангел, и, как существо земное, плотское, он не может не
наносить вреда другим жизням. Однако человек (и именно это делает его
поведение этическим, нравственным) может сознательно следовать в своих
действиях принципу благоговения перед жизнью, способствуя ее утверждению
всюду, где это возможно, и сводя к минимуму вред, сопряженный с его
существованием и деятельностью.
В мире, где жизнеутверждение неразрывно переплетено с жизнеотрицанием,
нравственный человек сознательно, целенаправленно и непоколебимо берет курс
на жизнеутверждение. Любое (даже и минимально необходимое) принижение и
уничтожение жизни он воспринимает как зло. В этике Швейцера понятия добра и
зла четко отделены друг от друга. Добро есть добро. Его не может быть много
или мало. Оно есть или его нет. Точно так же и зло остается злом даже
тогда, когда оно абсолютно неизбежно. Поэтому человек обречен жить с
нечистой совестью. Швейцер, подобно Канту, придает концептуальный смысл
утверждению о том, что чистая совесть— изобретение дьявола.
Нравственность. Владимир Сергеевич Соловьев.
Владимир Сергеевич Соловьев родился в Москве 16 января 1853 г. в семье
известного русского историка Сергея Михайловича Соловьева (1820-1879). Род
Вл.Соловьева еще в пятом-шестом колене принадлежал к среде великорусского
крестянства, но затем перешел в духовное сословие.
Нравственный смысл жизни в его окончательном определении
Наша жизнь получает нравственный смысл и достоинство, когда между нею и
совершенным Добром установляется совершенствующаяся связь. Внутренно требуя
совершенного соединения с абсолютным Добром, мы показываем, что требуемое
еще не дано нам и, следовательно, нравственный смысл нашей жизни может
состоять только в том, чтобы достигать до этой совершенной связи с Добром
или чтобы совершенствовать нашу существующую внутреннюю связь с ним.
В запросе нравственного совершенства уже дана общая идея абсолютного
Добра – его необходимые признаки. Оно должно быть всеобъемлющим или
содержать в себе норму нашего нравственного отношения ко всему. Все, что
существует и что может существовать, исчерпывается в нравственном отношении
тремя категориями достоинства: мы имеем дело или с тем, что выше нас, или с
тем, что нам равно, или с тем, что ниже нас. Логически невозможно найти еще
что-нибудь четвертое. По внутреннему свидетельству сознания выше нас
безусловное Добро, или Бог и все то, что уже находится с Ним в совершенном
единении, так как мы этого единения еще не достигли; равно с нами по
естеству все то, что способно, как и мы, к самодеятельному нравственному
совершенствованию, что находится на пути к абсолютному и может видеть цель
перед собою, т.е. все человеческие существа; ниже нас все то, что к
внутреннему самодеятельному совершенствованию не способно и что только
через нас может войти в совершенную связь с абсолютным, т.е. материальная
природа. Это троякое отношение в самом общем виде есть факт: мы фактически
подчинены абсолютному, как бы мы его ни называли; так же фактически мы
равны другим людям по основным свойствам человеческого естества и солидарны
с ними в общей жизненной судьбе чрез наследственность, историю и общежитие;
