предлагавший кандидатуру Герца Берлинскому университету, считая его самым
достойным из всех возможных кандидатов, одобрил решение Герца. «Лично я
огорчен тем, – писал он 15 декабря 1888 года, – что Вы не хотите переехать
в Берлин, но, как я Вам уже раньше говорил, я думаю, что, безусловно, Вы в
Ваших собственных интересах действуете правильно, предпочитая в конце
концов Бонн. Тот, кто ставит перед собою научные задачи и стремится к их
разрешению, должен оставаться вдали от больших городов. В конце жизни,
когда сильнее склоняешься к тому, чтобы использовать достигнутое для
воспитания нового поколения и для государственного управления, дело обстоит
иначе». В ответе на запрос философского факультета Боннского университета
Гельмгольц отметил Герца как наиболее «талантливого и богатого
оригинальными идеями среди молодых физиков»; он «одинаково способен как к
овладению абстрактнейшими математическими теориями, так и к решению
вытекающих из них вопросов экспериментального порядка с большой ловкостью и
большой изобретательностью в том, что касается методов». Весной 1889 года
Герц прибыл в Бонн как ординарный профессор физики. Здесь он стал
преемником Рудольфа Клаузиуса, который заслужил мировое признание своими
исследованиями в области термодинамики. В распоряжение Герца был
предоставлен красиво расположенный жилой дом, которым владел его
предшественник. «То, что в доме жил один из самых знаменитых в моей науке
людей, конечно, привлекательно для меня и всех физиков, которым случается
меня посещать», – писал он своим родителям. Сан возле дома был очень удобен
как место отдыха для него и как площадка для игр двух его маленьких
дочерей. «Сегодня я все время до обеда был в саду, который сейчас весь
наполнен ароматом», – гласит запись в дневнике в мае 1892 года. За
несколько дней до этого он писал в дневнике, что устроил для детей большую
песочницу с «волшебной пещерой», которая освещалась по вечерам. Университет
Бонна стал последним местом деятельности исследователя. Поначалу ему
пришлось преодолеть множество трудностей, чуть ли не больше, чем четыре
года назад в Карлсруэ. Институт, занимавший тесные помещения, нужно было
расширить и оснастить новыми приборами. Имеющаяся аппаратура большей частью
не была готова к употреблению, так как Клаузиус в последние годы своей
преподавательской деятельности не разрешал использовать приборы, щадя их.
«Много работы с лабораторией, нет возможности идти дальше. Очень утомлен и
несчастен». Так повествует дневник в конце летнего семестра 1889 года.
Следуя приглашению, Герц выступает в сентябре 1889 года на 62-м заседании
Общества немецких естествоиспытателей и врачей в Гейдельберге с докладом
«Об отношении между светом и электричеством». Подготовка этого доклада,
предназначенного для широкой аудитории, доставила Герцу много хлопот.
Временами он был близок к тому, чтобы взять назад данное обещание. «Я так
несчастен оттого, – писал он своим родителям, – что нагрузил себя докладом
в Гейдельберге. Лечусь тяжелой, неприятной работой, затрачиваю на него
массу времени, а то, что я получаю в результате, по моему мнению (по моему
искреннему мнению), для любителя непонятно, для специалиста тривиально, мне
самому противно. К сожалению, на этот раз уклониться нельзя, необходимо
сказать что-либо». Эти сомнения не подтвердились. Доклад был принят
громкими аплодисментами. Гельмгольц выразил удовлетворение по поводу
выступления своего ученика. Даже такой своеобразный и требовательный
слушатель, как Вильгельм Оствальд, в автобиографии, написанной спустя сорок
лет, с признательностью упомянул «большую и в высшей степени выразительную
речь», в которой Герц сообщал «о доходящем до мельчайших деталей совпадении
света и исследованных им быстрых электрических колебаний». Это было
действительно мастерское изложение сложных физических взаимозависимостей в
общедоступной форме. Доклад со всей очевидностью обнаружил, что Герц не
сомневался в правомерности господствовавшей тогда гипотезы светового эфира.
Более того, исследование «эфира» казалось ему даже основным делом физики.
Он полагал, что по примеру греческих натурфилософов можно спросить, «разве
почти все существующее не создано из эфира?». Здесь Герц остался сыном
своего века. Но его замечание, что дальнодействие, изгнанное Максвеллом из
учения об электричестве теоретически и его собственными опытами
практически, делает сомнительной и теорию гравитации, уже намечало пути в
будущее. Через четверть века Эйнштейн устранил сомнительные силы
дальнодействия из теории гравитации. В 1890 году Герц по приглашению
Королевского общества отправился в Англию. В Лондоне он имел возможность
осмотреть оригинальные аппараты Фарадея. В Лондоне и в Кембридже он читал
доклады на английском языке, встречался со знаменитыми английскими учеными,
среди них с Вильямом Томсоном. Его принимали как великого физика со
всевозможными научными почестями. Генрих Герц стоял тогда на вершине своей
всемирной славы. О нем читали доклады; о нем и его открытиях писали статьи.
Ему присуждали медали и премии. Научные общества, отечественные и
зарубежные, принимали его в свои ряды. «Почетный член Московского
общества», – как один из многочисленных примеров, гласит запись в его
дневнике от 26 ноября 1890 года. Берлинская Академия наук избрала его своим
членом-корреспондентом в марте 1889 года. Он принадлежал также к старейшей
естественнонаучной академии «Леопольдина» в Галле. Начиная с 1890 года
многосторонний физик наряду с продолжением своих экспериментальных
исследований опять занялся теоретическими вопросами.
– В работе «Основные уравнения электродинамики покоящихся тел» Герц придал
учению Максвелла архитектоническую законченность. В следующей работе,
относящейся к основным уравнениям электродинамики движущихся тел, он пошел
дальше Максвелла. Он сделал первые шаги по пути, ведущему к теории
относительности. Особенно усердно занимался Герц основами механики.
Результаты его занятий появились под заголовком «Принципы механики,
изложенные в новой связи». Известность получило в первую очередь теоретико-
познавательное введение, еще и сегодня сохраняющее свою ценность. Эта
работа, свидетельствующая о блестящих и прирожденных способностях Герца как
физика-теоретика, была плодом уединенных размышлений, стимулированных
трудами Гельмгольца, Маха, Дж.Дж. Томсона и других исследователей. «В
общем, я очень благодарен прекрасной книге о развитии механики Маха», –
говорится в предисловии. В правомерности своих новых формулировок и
обобщений механических законов Герц был не совсем уверен. «Все же трудно
избавиться от некоторой робости, – говорил он в письме от 19 ноября 1893
года, – когда приступаешь к делу, которое никогда не обсуждалось ни одним
человеком». Гельмгольц, назвавший произведение Герца «последним памятником
его земной деятельности», заметил в своем введении: «Конечно, стремление
дать объяснение для отдельных разделов физики исходя из развитых Герцем
основных положений встретится с большими трудностями, но в целом книга
Герца об основных законах механики должна в высшей степени заинтересовать
каждого читателя, которому может доставить наслаждение последовательная
система динамики, представленная в совершенном и остроумном математическом
изложении. Возможно, в будущем эта книга приобретет более высокую
эвристическую ценность как учебное руководство к открытию нового всеобщего
характера сил природы». Самым замечательным в предложенном Герцем новом
порядке механических законов природы, собственно, зерном его замысла, была
попытка осуществить программу построения механики без понятия силы. Понятие
«сила» казалось Герцу пережитком донаучных представлений. Он сделал попытку
показать, что при описании природных процессов достаточно понятий времени,
пространства и массы, чтобы выразить то, что поддается наблюдению. «Трудно
отрицать, – писал он, – что в очень многих случаях силы, которые наша
механика приводит для истолкования физических вопросов, работают вхолостую
за пределами действительности везде, где дело касается изображения
действительных фактов». Герц предложил рассматривать физические силы как
действие жестко связанных масс. Тогда сила явилась бы не более, чем
«математической, вспомогательной конструкцией, свойства которой полностью в
нашей власти и которая, таким образом, не может таить в себе ничего
загадочного». Свой эмпирический закон – принимать во внимание лишь
фактически наблюдаемое – он, собственно, ограничил тем, что наряду с
видимыми массами ввел в игру «скрытые массы». Смелый, но не лишенный
противоречий труд Герца «Механика без сил» не нашел последователей среди
его коллег. Больцман в своем докладе на конференции естествоиспытателей в
Мюнхене в 1899 году назвал механику Герца «программой для отдаленного
будущего» и добавил, что довольно часто слышал похвалы «Механике» Герца, но
не видел еще никого, кто пошел бы по пути, указанному Герцем. В том же духе
как «физику будущего» оценил в 1910 году принципы механики Герца и Планк.
Набросанная Герцем программа новой механики была выражением внутреннего
разлада, который должен был испытывать столь глубоко мыслящий физик,
обнаружив трещины в фундаменте своей науки. Она была предвестницей кризиса,
разразившегося в физике через несколько лет. Она была буревестником
переворота в физике. Герц сам еще не мог указать выход из обозначившихся
трудностей. Но его гениальная интуиция подсказала ему, что часы
классической физики сочтены. Большинство современных ему физиков имели
собственные побудительные причины не признавать предложения Герца.
Характерно, что его последний ассистент и ближайший сотрудник Филипп
Ленард, впоследствии ярый антисемит и фанатический приверженец Гитлера,
после 1933 года высказал нелепое предположение, что в учебнике механики как
бы прорвался «сильный еврейский дух», который в ранних работах Герца
«оставался более скрытым». Герц стремился устранить из естествознания все
«неправомерные вопросы» и «мнимые доказательства». Он квалифицировал
вопросы о «сущности силы», «сущности электричества» как «неясные». В этом
он солидаризировался с Кирхгофом, который ограничивал задачу механики
наиболее простым и полным описанием наблюдаемых явлений. В духе этой
«феноменологической» физики Герц разрешил вопрос о сущности теории
