С другой стороны, и санкционируемые отступления от обычного законного порядка обеспечения личной свободы акты о приостановке ставят в известные рамки, обусловливая необходимость для приказов об аресте подписи министра либо шести членов королевского совета, и этим предотвращая или ограничивая возможность опрометчивых произвольных действий.
Таким образом единственное юридическое последствие приостановки Habeas Corpus Акта заключается в приостановке освобождения обвиняемых или подозреваемых в государственной измене лиц, хотя бы они и имели законное на то право. Лишь в некоторых случаях признавалось необходимым сверх этого санкционировать возможность других отступлений от законного порядка. Так, в акт 1799 г. (и позднейшие) найдено было нужным включить дополнительные полномочия относительно перемещения заключенных из одной тюрьмы в другую, что вообще запрещается ст. ІХ акта 1679 г. под угрозою штрафа; при этом однако точно устанавливались пределы пользования правом перемещения арестованных во избежание злоупотреблений, могущих произойти в ущерб законным правам и интересам лиц заключенных. С другой стороны, в практике приостановок было несколько случаев, когда в главной задаче этой меры, ограничению прав личной свободы, присоединялись и известные ограничения некоторых имущественных прав лиц, против которых были направлены исключительные меры. Таковы постановления акта 1695 г. (и нескольких позднейших) относительно забирания лошадей у лиц, подозреваемых в злоумышлениях, с целью отнять у них одно из средств к осуществлению злых умыслов. Однако даваемые администрации полномочия в этом отношении ставились в весьма определенные рамки, при чем местным органам администрации предоставлялось пользоваться этими полномочиями лишь в пределах очень непродолжительного времени: уже для задержания лошадей на срок свыше трех недель требовалось особое распоряжение за подписью шести членов Тайного совета, что опять-таки не могло не быть существенною предосторожностью против слишком широкого и произвольного пользования чрезвычайными полномочиями.
Ограниченность исключительных полномочий, предоставляемых приостановкою Habeas Corpus Акта, с полною ясностью выступает и из института амнистии или, вернее, сложения ответственности за неправильные и незаконные действия, совершенные в эпоху приостановки. Дело в том, что полномочия, даваемые приостановкою, при всей их исключительности, не открывают администрации полной свободы действия; она остается ограниченной рамками законности, обычные требования которой сохраняют свою силу. И при наличности временной приостановки основной гарантии свободы произвольные аресты и иные злоупотребления являются действиями противозаконными, так что лица, совершающие их, подлежат ответственности за них по искам и обвинениям, которые могут быть предъявлены против них пострадавшими, лишь только они получат к тому возможность с прекращением чрезвычайного положения. Освобождение от этой ответственности и составляет главную задачу актов об амнистии или, точнее – о ненаказауемости тех неправильных и противозаконных действий, которые могли быть совершены при осуществлении на практике полномочий, даваемых актом о приостановке. Такие акты издавались в большинстве случаев приостановки, за несколько времени до наступления ее предельного срока.
Проф. Дайси дает следующую характеристику соотношения между приостановкою и актами об амнистии. «Предположим, – говорит он, что государственный секретарь или его подчиненные, во время действия акта о приостановке, арестуют и подвергнут заключению совершенно невинного человека без всякой иной причины, кроме разве того убеждения, что в интересах общественного спокойствия важно, чтобы известное лицо, положим, какой-нибудь влиятельный предводитель партии, в роде Уилькса, Фокса или О'Коннелля, в эпоху данного кризиса был заключен в тюрьму и, таким образом, лишен влияния. Предположим, далее, что арест по предписанию исполнительной власти совершается при обстоятельствах, которые влекут за собою противозаконное вторжение в частное жилище, нанесение ущерба частной собственности и т.п. В каждом из этих случаев и во многих других, которые легко себе представить, государственный секретарь, издающий предписание об аресте, и должностные лица, приводящие его в исполнение, нарушают закон. Они могут действовать так bona fide, в добросовестном убеждении, что их образ действий оправдывается необходимостью обеспечить сохранение порядка. Но, само по себе, это еще не освобождает лиц, произведших такие аресты, от уголовной и гражданской ответственности, все равно, приостановлен ли Habeas Corpus Акт или нет. Правда, эта приостановка лишает лиц, подвергшихся аресту, возможности начать судебное преследование против государственного секретаря или лиц, действовавших по его предписаниям: пострадавшие, конечно, подвергаются заключению по обвинению или подозрению в государственной измене и, таким образом, пока длится приостановка, они не могут добиться освобождения. Но с момента прекращения действия акта о приостановке они, конечно, могут просить о выдаче им приказа Habeas Corpus и добиться, чтобы путем предания их суду или иным образом произвольное заключение их прекратилось. В предположенных нами случаях, заключенный не был виновен ни в каком преступлении; на самом деле, виновными являются государственный секретарь и его подчиненные. В результате они, по истечении срока действия акта о приостановке, подлежат ответственности по гражданским искам или уголовному Преследованию за их противозаконный образ действий, при чем они не могут искать защиты в том факте, что когда незаконный арест имел место, Habeas Corpus Акт не был в силе. Между тем, весьма вероятно, что, так как приостановка Habeas Corpus Акта дает правительству возможность, в течение известного времени, держать подозрительных лиц в заключении без предания их суду, то большее или меньшее количество противозаконных актов будет совершено, если не самими членами министерства, то, во всяком случае, его агентами. Мы можем пойти далее и сказать, что скрытая цель приостановки Habeas Corpus Акта состоит в том, чтобы дат правительству возможность совершать действия, которые, будучи с политической точки зрения целесообразными, могут быть не вполне законными. Раз парламент приостанавливает одну из главных гарантий личной свободы, он должен быть того мнения, что при возникшем кризисе государственные интересы должны быть поставлены выше прав отдельных лиц. Акт о приостановке не достигал бы своей главной цели, если бы должностные лица не получили уверенности в том, что пока они держатся политики, рекомендуемой этим актом, добросовестно и без каких-либо злобных или преступных мотивов, они будут защищены от ответственности за образ действий, который, хотя и представляется с формальной стороны нарушением закона, на самом деле есть не что иное, как пользование, в интересах общественного блага, теми исключительными полномочиями, которыми имеет в виду наделить исполнительную власть акт о приостановке Habeas Corpus. Эта уверенность и основывается на ожидании, что до истечения срока действия акта о приостановке парламент издаст акт об амнистии (Act of Indemnity), защищающий всех лиц, действовавших в силу закона о приостановке. И ожидание это сбывалось. За актом о приостановке Habeas Corpus постоянно следовал» издание акта об амнистии».
В замечаниях этих заключается в общем правильная характеристика внутренней связи между приостановкою и амнистиею. Следует однако иметь в виду, что, вопреки утверждению проф. Дайси, далеко не все случаи приостановки сопровождались изданием актов об амнистии. Из общего числа таких случаев, двенадцати (не считая актов о продлении приостановки за самостоятельные), в шести случаях акта об амнистии не было издано.
С другой стороны, важное значение имеет то обстоятельство, что издание акта об амнистии не есть непременное следствие приостановки, на которое можно было бы рассчитывать с твердою уверенностью. Надежду на освобождение от ответственности администрация, в виду прецедентов, может питать при применении исключительных полномочий. Но рядом с этою надеждою не малую роль, в качестве мотива и регулятора действий администрации, должно играть вполне твердое сознание, что осуществлению надежды на ненаказуемость будет неизбежно предшествовать ревизия принятых мер со стороны парламента, как естественный спутник обсуждения билля об амнистии.
Последняя может явиться лишь в результате проверки парламентом практического применения чрезвычайных полномочий, a перспектива такого контроля не может, конечно, не являться весьма существенною сдержкою в возможном стремлении давать чересчур распространительное толкование этим полномочиям или применять их легкомысленно, опрометчиво, без достаточно уважительных оснований. И, как показывает история проведения актов об амнистии 1801 и 1818 г., принятию билля о ненаказуемости действительно предшествовало подробное раз-смотрение данных о применении исключительных полномочий. И в том, и другом случае вотирование ненаказуемости опиралось на удостоверение парламентских комиссий в том, что полномочия были применяемы «осторожно и умеренно», о чем комиссия (1801 г.) судила не только по «сравнительно малому числу задержанных лиц», но и на основании «тщательного и подробного рассмотрения» причин и обстоятельств, при которых производилось лишение свободы, что основаниями для этого служили либо «ясные и положительные обвинения, подкрепленные присягою», либо «достоверные документы», либо наконец «столь солидные поводы подозрения, которые вполне оправдывали меру»; заключения комиссии 1818 г. также удостоверяют, что применение исключительных полномочий совершалось «с должною осторожностью и умеренностью», «с умеренностью и снисходительностью».
Нельзя далее не обратить внимания и на то обстоятельство, что значение акта об амнистии может быть ограниченным уже в силу самой формулировки его постановлений, которые могут давать более широкую и более ограниченную защиту. К тому же толкование этих постановлений и разрешение могущих возникнуть вопросов и сомнений по применению постановлений о ненаказуемости тех или других действий, совершенных в эпоху приостановки, принадлежат общим судам. По актам 1801 и 1818 гг., в случае возбуждения иска или преследования, заявление ответчика о его безответственности подлежит проверке суда или судьи, при чем распоряжение о прекращении дела ставится в зависимость от признания судом или судьею достаточными доказательств в пользу права ответчика воспользоваться актом о ненаказуемости.
В качестве иллюстрации того ограниченного значения, какое имеют акты о ненаказуемости действий, совершенных в период исключительных мер, интересен следующий случай, который представляется тем более характерным, что он имел место в Ирландии, в критическую эпоху, непосредственно перед соединением ее с Англией. В 1798 г. для подавления восстания, вспыхнувшего в Ирландии, в ней были приняты экстренные меры. Один из энергичных администраторов, Фитцджеральд, шериф Типперари, применяя чрезвычайные полномочия, распорядился подвергнуть жестокому сечению Райта, учителя французского языка. Поводом к этому послужило подозрение Райта в злых умыслах–подозрение, как оказалось, неосновательное. В 1799 г. был издан акт о ненаказуемости всех нарушений закона (breaches of the law), совершенных при подавлении восстания. Тем не менее Райт возбудил против Фитцджеральда иск; ответчик в свое оправдание сослался на акт об амнистии, но суд не признал, что она покрывает произвольное обращение его с истцом. Резюмируя дело, судья Чемберлен, сказал, между прочим: «присяжные не должны воображать, что законодательная власть, предоставляя должностным лицам право защиты биллем об амнистии, освобождала бы их от чувств гуманности или разрешала бы им пользоваться властью опрометчиво, хотя бы это и было для подавления восстания. Во всех случаях должно быть тщательное и серьезное расследование образа действий предполагаемого преступника, и в каждом решении должно обнаруживаться стремление раскрыть вину, a не причинить мучение. Под расследованием он не разумеет непременно такого расследования, каким суд занят в настоящее время, но во всяком случае такое рассмотрение, какое только допускают свойства каждого дела и наличные обстоятельства. Что именно таково намерение законодательной власти, ясно из выражения «должностные и все другие лица», откуда вытекает, что так как каждому, – должностному лицу или нет, безразлично, – было законом предоставлено подавлять восстание и приводить этот закон в оправдание своих действий, требуется, чтобы он не преступал необходимости, предоставившей ему это право, и чтобы он, в свое оправдание мог указать на принятие им всех возможных средств для удостоверения вины, вызвавшей со стороны его наказание; и превыше всего, в его образе действий не должно быть отклонения от общих начал гуманности». Суд присудил взыскать с Фитцджеральда в пользу пострадавшего 500 фун. ст.; ответчик вслед затем обратился в ирландский парламент с ходатайством о распространении на него амнистии, но ходатайство это было оставлено без, уважения.
