2) Шведская форма правления 1809 г. оказала влияние в части регулирования ответственности министров, права контрассигнации и отношения между королем и Госсоветом.
3) На положение и структуру Стортинга громадное влияние оказала конституция Батавской (Нидерланды) республики 1798 г. в части разделения парламента на две камеры (части, а не палаты) с целью обеспечения должного процессуального порядка при обсуждении законопроектов, при условии, что в стране отсутствуют предпосылки для учреждения второй, как правило аристократической, палаты. Дворянство было законодательно отменено в Норвегии в 1821г.
4) Конституция США 1787 г. оказала влияние на правовую связь Норвегии со Швецией: уния строилась на началах федерализма, но в связи с ее роспуском этот источник отпал.
5) В части, касающейся церкви, вплоть до сегодняшнего дня продолжают действовать некоторые параграфы Норвежского Уложения 1685 г. датского короля Кристиана V. Этот же акт продолжает сохранять значение и для регулирования статуса династии. Кроме того, необходимо указать на перечень актов конституционного значения, изданных с 1685 по 1814 г., которые до сих пор считаются действующими; список приведен в законе об отмене части устаревших законоположений от 20.12.1985 г.
6) Старонорвежское право эпохи викингов или саг (sagatiden) оказало влияние на представительную форму демократии в соединении с учением Ж.-Ж. Руссо.
7) Определенным источником норвежской конституции, норвежского конституционализма вообще можно назвать международное право; хотя в тексте самой конституции мы не встретим параграфа, аналогичного части 4 ст. 15 Конституции РФ, но все ведущие конституционалисты Норвегии отмечают наличие в правовой системе своей страны презумпции, что «норвежское право не может противоречить международному» (norske lov presumeres a stemme med folkerett). При этом следует иметь в виду, что практика применения этой презумпции на практике не свободна от двойственного и противоречивого толкования. Например, Анденес безапелляционно заявляет: «Несмотря на то что норвежский закон противоречит международному праву, он все равно должен применяться норвежскими судами». Ссылка при этом делается на §14 Уголовного закона Норвегии (Almindelig borgerlig straftelov), который предписывает применение норм Уголовного закона с ограничениями, установленными международным правом: begraenses ved de i Folkeretten anerkjendte Undtagelser.
Надо заметить, что это, пожалуй, единственное во всем норвежском праве упоминание о роли публичною международного права в норвежской правовой системе; есть, впрочем, незначительные ссылки на общее действие норм международного права: § 4 Закона о принудительном исполнении судебных решений. Если еще учесть противоречивые утверждения doctores legum о роли международного права, то создается впечатление сознательного запутывания простой проблемы норвежскими юристами.
Приходится признать, что противоречия в толковании вопроса соотношения норвежского и международного права представляют из себя надуманную проблему, поскольку верховенство нормы ius cogens не должно вызывать сомнения в современных условиях. Именно в этих условиях вряд ли действительна та оговорка, которую делает профессор Торштейн Экхофф, утверждая, что презумпция совпадения норвежского права с международным возможна только с общими нормами международного права, зафиксированными в тех международных договорах, участницей которых является Норвегия. Все это от лукавого, ибо такие оговорки направлены только на одну цель — обеспечить видимую правомерность норвежских притязаний в известном территориальном споре с Россией. Подробнее этот вопрос будет освещен ниже. По своему содержанию Эйдсвольский акт представляет единый документ, достаточно краткий — всего 112 параграфов, из которых 11 на настоящий момент (2001 г.) отменены. Структурно конституция разделена на несколько частей. Часть «А» (§ 1—2) носит название «О форме правления и религии» и содержит определение формы правления Норвегии как конституционно-монархической, а также определяет статус государственной религии и церкви. Часть «В» (§ 3—48) посвящена регулированию положения короля и исполнительной власти. Тут находятся подробные положения о статусе монарха, условиях его дееспособности, порядке престолонаследия. Здесь же помещены правила назначения государственных советников — членов правильства, ex oftlcio являющихся одновременно главами соответствующих департаментов (аналог министерств). Порядок работы Госсовета определен Инструкцией Правительства от 23 марта 1909 г., приведенной в качестве приложения к настоящей работе. В общем, этот раздел полностью оправдывает свое название: «Положение короля и исполнительной власти». Часть «С» (§ 49—85) носит название «О правах граждан и о законодательной власти». Здесь определены избирательная система, структура и порядок работы Стортинга — парламента Норвегии. Подробно урегулирован вопрос о компетенции парламента (§75). Порядок работы Стортинга закреплен в его Регламенте, также помещенном в качестве приложения к настоящей работе. Правила утверждения государственного бюджета, выдача ассигнований на государственные нужды определены в особом регламенте Стортинга — Финансовом регламенте. Часть «D» (§ 86—91) — «О судебной власти» — регулирует статус Верховного и Государственного судов. В одну часть, таким образом, соединены статьи, регулирующие конституционную ответственность, положения об отрешении от должности высших государственных чиновников и положения о Верховном суде как высшей судебной инстанции страны. Сама система общих и специальных судов, а равно положения прокурорской власти урегулированы отдельными общими законами. В части «Е» (§ 92—112) — «Общие положения» — рассматриваются различные вопросы от регулирования отдельных прав и свобод граждан, включая их обязанность защищать отечество (§109), и до положения о порядке внесения изменений и поправок к конституции (§112). Здесь же регулируется прохождение госслужбы чиновниками и содержится §93, который в соответствии с его логикой следовало бы отнести в часть «А», сразу после § I, так как он ограничивает государственный суверенитет Норвегии, провозглашенный в первом параграфе конституции, в связи с участием Норвегии в международных организациях. Особенностью конституции является отсутствие в ней положений, регулирующих форму государственного герба, хотя § 111 устанавливает форму и цвет норвежского государственного флага. (См. Закон о государственном флаге 1893 г.)
Вопрос о норвежском конституционализме напрямую связан с проблемой действенности конституционного режима, под которым можно понимать порядок соблюдения и исполнения норм конституции — ее действенность в полном значении этого слова. Вопрос опять-таки отнюдь не праздный, ибо до недавнего времени наша наука проводила классификацию конституций буржуазных стран, выделяя из них особый род — так называемые фиктивные конституции. Под фиктивностью понималась недейственность формальных институтов, закрепленных в конституции, обнаруженная в ходе практической ее реализации. Эта действительная проблема, в основном из-за почтенного возраста некоторых конституционных актов или прямого умысла стоявшей у власти в той или иной стране господствующей группировки, оформлявшей видимую законность своей фактической диктатуры, толковалась советской наукой как реальное подтверждение верности тезиса о том, что основной закон является отражением соотношения классовых сил общества. Трудно понять, чего в этом утверждении больше — политического заказа или воинствующего невежества, но эта известная формулировка, принадлежащая Ф. Лассалю, вряд ли может считаться пригодной для юридического анализа. Скорее она представляет собой достояние политологии, а не юриспруденции. Вместе с тем вопрос о действенности конституции — вопрос соблюдения конституционного режима — без сомнения, один из главных в современной конституционной науке, решать который необходимо на почве права, а не отвлеченных рассуждений. Норвегия в этом отношении дает нам очень хороший пример. Сама конституция современной Норвегии полностью превратилась в национальный символ. Самый популярный праздник норвежцев— День конституции (17 мая), пожалуй, Рождества и Пасхи. Это позволяет современной норвежской доктрине также рассматривать конституцию как символический образец, которому должна соответствовать практика органов государственной власти и управления. Немаловажное значение при этом играет учение Г. Кельзена (следует помнить, что одновременно с Кельзеном сходные положения выработала во Франции школа Бордоского университета — Л. Дюги), полностью реципированное скандинавской правовой доктриной, предполагавшее разделять конституции на формальные и материальные. Под последним понимается вся совокупность актов конституционного значения и нередко вся совокупность нормативных действий органов государственной власти. Идя по этому пути, норвежские конституционалисты выработали достаточно непротиворечивое учение о первенствующем значении толкования конституции, что, в конце концов, позволяет им, не меняя старой нормы, вкладывать в нее совершенно новый смысл. Наиболее яркий пример — парламентаризм, о котором нет ни слова в тексте основного закона, но вместе с тем — это конституционно-правовой обычай. Норвежцы в этом случае составляют исключение, так как в датской конституции 1953 г, и шведской форме правления 1974 г. содержится прямое упоминание о парламентаризме. Другой яркий пример — право не только Верховного суда, но вообще всех общих судов снизу доверху проверять закон или акт администрации на предмет соответствия их конституции. Такое право постепенно закрепилось за судами вследствие нескольких прецедентов, первый из которых пришелся на 1844 г., в основном эта практика устоялась уже к 90-м годам XIX в. Сейчас это тоже конституционно-правовой обычай, о котором нет ни одного слова в тексте основного закона. Главная теоретико-правовая проблема в таком случае: что считать за право, объективно применимое к конкретному случаю из практики, а в более общем значении — чт.е. действенное конституционное право (gjellende statst'orfatningsrett); а это, в свою очередь, ставит вопрос о формах самого толкования. Надо заметить, что понятие действующего права: gjellende rett — норе., gaeldendc ret — датск., gallande ratt — итедск. law in force — английский аналог — есть один центральных в скандинавской юриспруденции вопросов, вспомогательным средством, при решении которого является доктриналь-ное положение о принципе легалитета (legalitetsprinsip). Как упоминалось выше, учение Кельзена оказало огромное влияние на страны Скандинавии, но понятие основной нормы (Grund Norm) воспринято здесь с целым рядом уточнений. Для Г. Кельзена. напомним, основная норма — информация о должном порядке формирования (формулирования) норм права; или, как он пишет: «Правовая норма действительна не потому, что она имеет определенное содержание, т.е. не потому, что ее содержание можно вывести логическим путем из содержания постулируемой основной нормы, а потому, что она создана определенным (в конечном счете предусмотренным основной нормой) способом». Основная норма в общем смысле — сама конституция, созданная внешним авторитетом. Этот постулат Кельзена подвергся, под воздействием взглядов скандинавской школы правового реализма, расщеплению, где по две стороны разводятся содержание и форма такой нормы и сам авторитет, установивший ее. Поскольку основная норма — это действенная часть права, само действующее право (gjellende rett), то основание ее действенности ищется, как учил основоположник этой школы. Аксель Хегерстрем, не в «фантастическом мире» моральных и тому подобных этических переживаний, а в самом ее действительном характере — реальных факторах физического мира. Следовательно, реальный авторитет, устанавливающий норму, равен реальным составляющим объективного и физического мира, одним из которых является не воля законодателя (последняя есть фантазм), не государство само по себе, как могут подумать, нет. Скандинавская школа философии права — это весьма утонченный позитивизм. Реальный, т.е. физический мир, его факты — это то, что находится в сознании человека, его восприятие, идеи в общем смысле. Поэтому авторитет для нормы — ее идея, отраженная в сознании человека. Если выражаться еще более точно, идея нормы — это представление человека о ее действии или существовании как нормы. Главное в скандинавской философии права, которая почти неликом исчерпывается школой правового реализма, —это процесс применения права. Не случайно все основные ее представители (А. Хегерстрем, К. Оливекрона, В. Лундштедт, С. Мальмст-рём) — это признанные авторитеты в процессуальном праве. Сам Хегерстрём довольно тавтологично давал следующее определение предмету настоящего анализа: «Действующее право (gallande ratt) — это система правил, исполняющихся на практике». Сравним это утверждение с утверждением Ф. Кастберга: норма права действительна, поскольку соблюдается, а соблюдается она по двум причинам: (1) в силу своего содержания, (2) в силу признания этого содержания за ней со стороны людей, общества в целом. Вывод, кстати, полностью подтвержденный последователями Хегерстрёма. например, Карлом Оливекроной, объяснившим действенность нормы благодаря силе привычки в обществе повиноваться высказываниям законодателя. Еще более четко эта мысль выражена у Вильгельма Лундштедта.
