Суждения Спинозы о праве и законе основываются на свойственном рационализму представлении о свободе как подчинении равному для всех разумному закону.
При таком подходе разумным и наиболее могущественным, прочным государством признавалась республика, особенно демократическая. «В демократическом государстве, – писал Спиноза, – менее должно бояться нелепостей, ибо почти невозможно, чтобы большинство собрания, если оно велико, сошлось на одной нелепости».
Своеобразие идеи общественного договора в концепции Спинозы в том, что общественный договор, состоящий в перенесении сил (мощи, права) каждого на общество, т.е. государство, рассматривается, скорее, не как факт древней истории, а как отношение, постоянно существующее между подданными и верховной властью. Между ними существует нечто вроде равновесия сил, нарушать которое опасно. К праву государства не относятся действия, подрывающие его способность руководить подданными; всеобщее возмущение может положить конец «общественному соглашению», превратить гражданское состояние в состояние враждебности.
В конечном счете все проблемы политики и права сводились Спинозой к начальному пункту: как, исходя из свойств человеческой природы, организовать само государство, чтобы все, и правители, и управляемые, действовали в соответствии с общим благом, хотят они этою или нет, т.е. чтобы все понуждались (добровольно ли или под давлением силы или необходимости) жить по предписанию разума? Задача решается, писал Спиноза, «если дела верховной власти будут упорядочены таким образом, что ничто, имеющее отношение к общему благу, не предоставлялось бы безусловно чьей-либо совестливости».
Политико-правовое учение Спинозы было определенным шагом к постижению сущности государства и права. Его стремление освободить теорию политики от морализирования, привнесения в нее субъективных оценок предопределило отождествление силы и права, «мощи» и законов природы. Применительно к политике такое отождествление в концепции Спинозы стало средством обоснования «границ государственной власти», прогрессивных политико-правовых программных требований.
2. Юридический позитивизм и формально-догматический подход к праву
Господствующим направлением буржуазной юриспруденции являлся юридический позитивизм, получивший наиболее широкое обоснование в книге немецкого юриста К. Бергбома «Юриспруденция и философия права» (1892 г.). Опираясь на философский позитивизм Огюста Конта, Бергбом выступает против «метаюридических» принципов и идей, вносимых в юриспруденцию теорией естественного права, учением о «народном духе» исторической школы права, всеми теми доктринами, которые пытаются исследовать не реальное (действующее), а предполагаемое или желательное право.
Согласно теории Бергбома, наука должна изучать, а не оценивать или требовать; она должна иметь дело только с реальными предметами и исследовать их методом опыта. Соответственно теория права должна заниматься только объективно существующим правом, основанным на правотворческих фактах, т.е. законодательной (и вообще правотворческой) деятельности государства. Именно действующее, позитивное право обеспечивает порядок, гармонию и безопасность в государстве, создает прочный правопорядок, стоящий над гражданами, над властью, над государством. Поскольку естественное право представляет собой не более чем предположение, нечто субъективное и фиктивное, оно, если его всерьез принимать за явление правового порядка, влечет за собой разрушение правопорядка и анархию. Нельзя решать возникающие на практике юридические дела, исходя из естественно-правовой доктрины, делящей право на естественное и положительное: «Приверженец естественного права должен отказаться от права позитивного; кто не хочет отказаться от позитивного права, должен отбросить естественное. Любое дуалистическое учение о праве является с точки зрения практической юридической жизни невозможным». Единственно реальное право то, которое выражено в законе. «Сущность любого права состоит в том, что оно действует». Норма – альфа и омега права, его начало и конец, за пределами закона нет никакого другого права. Вслед за французскими экзегезами (толкователями, комментаторами Гражданского кодекса) Бергбом рассматривал право как нечто логически законченное и беспробельное – праву присуща та же непроницаемость, что и физическому телу. Вся задача суда состоит в том, чтобы на основе логического толкования текста закона определить решение по данному делу.
(В Гражданском кодексе Наполеона (1804 г.) беспробельность права возведена на уровень закона: «Судья, который откажется судить под предлогом молчания, темноты или недостаточности закона, может подлежать преследованию по обвинению в отказе в правосудии» (ст. 4).)
Аналогичные идеи обосновывали французские юристы-позитивисты. «Частное и публичное право входят в позитивное законодательство и только благодаря этому и приобретают качество права», – писал французский юрист Кабанту (1867 г.). Соответственно находящееся за пределами действующего законодательства естественное право (право народов) он предлагал назвать социальной философией (поскольку речь идет о порядке частных интересов), политической философией (поскольку речь идет о системе публичных институтов) и дипломатической философией (поскольку речь идет о международных отношениях).
Вслед за главой английской аналитической школы Дж. Остином континентальный позитивизм видел источник права в суверенной власти, в государственной воле. Отсюда делались выводы о верховенстве закона, о подчинении судей закону. Юридический позитивизм довел до совершенства разработку приемов толкования правовых норм, особенно приемов логических, грамматических, систематических.
Догма права, обоснованная юридическим позитивизмом, имеет первостепенное значение для правоприменительной деятельности, особенно в периоды относительно стабильного развития гражданского общества. Развитие товарно-денежных отношений и товарообмена неизбежно порождает резкий рост числа договоров и соответственно споров, столкновений частнопредпринимательских интересов, требующих судебного рассмотрения и решения. Роль права как вполне определенного, установленного государством правила должного, обращенного в будущее, в этих условиях резко возрастает. С другой стороны, существование кодифицированного или иным образом систематизированного права, соответствующего потребностям гражданского общества, породило потребность в освобождении юридического мышления и юриспруденции от идеологии, этики, философии, политики, политэкономии, вносящих в практику реализации права «метаюридические» начала, относящиеся к области других наук. Формально-догматический метод, тщательно разработанный и обоснованный юридическим позитивизмом, лежит в основе законности правоприменительной практики.
И все же юридический позитивизм не создал подлинной теории права. Отказ от «оценочных суждений» и от философских подходов к праву выводил за пределы правоведения не только всю критику права (известно, что противоречий и пробелов в законах избежать никогда не удавалось), но и прогностический подход к самому праву, т.е. проблему его совершенствования и развития. Юридический позитивизм не мог дать ответа и на самый для него важный вопрос: как обеспечить законность (правомерность) правотворческой деятельности государства, если само оно сила, творящая право? Вся теория юридического позитивизма основывалась на предположении, что государство является правовым, однако это предположение неоднократно опровергалось практикой («лучше капля силы, чем мешок права»), а к обоснованию правового государства могло вести лишь изучение «метаюридических» начал. Наконец, сколь ни велика заслуга юридического позитивизма в обосновании законности и правопорядка, проблема прав человека была им отвергнута вместе с теорией естественного права, а сам человек в праве и правопорядке признавался лишь «физическим лицом», наделенным «субъективными правами», выводимыми из текстов законов, а не из природы самого человека.
На началах юридического позитивизма строились также концепции ряда либеральных государствоведов, анализирующих и комментирующих институты публичного права на основе формально-догматической методологии[4].
Характерным представителем этого направления был французский государствовед Адемар Эсмен (1848–1913 гг.). Эсмен – представитель юридической школы государствоведения, суть которой сводится к выведению государства из конституции формально-правовыми способами, к отождествлению государства с правопорядком, с системой государственно-правовых норм, к принципиальному отрыву государствоведения от социологии. В книге «Общие основания конституционного права» (1895 г.). Эсмен утверждал, что конституционное право и социология имеют абсолютно различные области знания, у каждой из них есть свой предмет и свои методы исследования.
Соответственно этому Эсмен дает абстрактное определение государства: «Государство есть юридическое олицетворение нации; оно является субъектом и воплощением общественной власти». Обращая внимание исключительно на формально-правовую сторону, Эсмен утверждал, что современное представительное государство, где провозглашено равенство всех перед законом, служит не какому-либо одному классу или сословию, а всему обществу: «Национальный суверенитет – это, в правовом смысле, отрицание всякой классовой системы».
Эсмен писал, что национальный суверенитет наилучшее свое выражение находит в представительном и парламентском правлении, которое может осуществляться как при республике, так и при конституционной монархии. Обосновывая верховенство парламента как законодательной власти, Эсмен высказывался против его полновластия: «Деспотизм законодательных собраний, – рассуждал Эсмен, – не менее ужасен и не менее опасен, чем деспотизм монархов и диктаторов». Поэтому он выступал за двухпалатную систему, утверждая, что формирование верхней палаты на основе менее демократической избирательной системы, чем нижней, позволит «разумно сочетать дух прогресса и дух традиции и консерватизма».
Сообразно теории разделения властей Эсмен писал об ответственности исполнительной власти перед парламентом; новым в теории либерализма стало обоснование складывающейся системы партий. Наилучшим условием функционирования парламентского правления или, как он его называл, правления кабинета, Эсмен считал «образование двух больших партий – одной консервативной, другой прогрессистской, предназначенных поочередно сменять одна другую во власти». Новым для либерализма было и открытое одобрение растущего аппарата исполнительной власти, который Эсмен называл настоящим оплотом безопасности гражданского общества.
Эсмен, как и другие либералы, придавал очень большое значение индивидуальным правам, к которым относил равенство, понимаемое как одинаковая правоспособность и одинаковое распределение общественных обязанностей, личную свободу – неприкосновенность личности и собственности, свободу труда и промышленности, «моральные свободы» (совести, собраний, печати и т.д.). Вслед за Констаном Эсмен утверждал, что эти индивидуальные права ограничивают права государства, но не требуют от него никаких положительных услуг, никаких жертв в пользу граждан. Поэтому он против провозглашения права на материальное обеспечение, права на образование, права на труд и других прав, возлагающих на государство позитивные обязанности. Существование индивидуальных прав, по Эсмену, является условием свободного развития способностей индивидуума; эти права, подчеркивал Эсмен, имеют особую ценность как гарантии интересов меньшинства от возможных притеснений со стороны большинства в новейших демократиях, где провозглашен народный суверенитет.
Как и либералы первой половины XIX в., Эсмен утверждал, что огромное большинство граждан, не имеющее образования и досуга, неспособно производить оценку законов или законопроектов, которые были бы переданы на их рассмотрение; поэтому он в принципе отвергал непосредственную демократию со всеми ее проявлениями. Волю нации формируют только депутаты представительных собраний. Коль скоро это воля нации в целом, а не сумма воль избирательных округов, Эсмен выступал против какой бы то ни было зависимости депутатов от их избирателей: «Депутат, раз избранный, должен для выполнения своей миссии находиться вне влияния своих избирателей. Избиратели не только не могут отозвать их, но не могут также ограничивать их полномочия точными и предварительными инструкциями или обязывать их действовать в известном смысле, под страхом недействительности их актов».
