Прежде всего, необходимо уяснить правовую природу соглашения об изменении подсудности. Традиционно выделяются три точки зрения[14]. Одни полагают, что данное соглашение относится к числу процессуальных соглашений, поэтому будет регулироваться нормами процессуального права. Другие склонны рассматривать его как материально-правовой договор, лежащий в сфере гражданского права. Третьи относят соглашение о подсудности к разряду договоров со смешанной правовой природой, которые подчиняются как нормам материального, так и нормам процессуального права. Конгломерат точек зрения объясняется спецификой пророгации. С одной стороны, ее процессуальный эффект очевиден – определяется будущая подсудность возможного спора. С другой стороны – договорная подсудность устанавливается до возникновения самого процесса, как правило, путем включения соответствующей оговорки в текст договора, заключаемого между контрагентами. Следовательно, определение правовой природы есть вопрос соотношения материальных и процессуальных элементов пророгационного соглашения. М.А. Рожкова по аналогии с арбитражной оговоркой относит соглашение о подсудности к группе материальных соглашений[15]. По ее мнению, контрагенты, договариваясь о подсудности, конкретизируют право на защиту точно так же, как стороны, заключая сделку, определяют меру ответственности за возможное нарушение обязательства. Если в последнем случае стороны согласуют способы защиты права, то, устанавливая компетентный суд, стороны уточняют юрисдикционную форму защиты права. Однако в своей позиции М.А. Рожкова не разъясняет, как должен учитываться процессуальный элемент при достижении сторонами соглашения о подсудности, поскольку конкретизация судебной формы защиты не может полностью ставиться на усмотрение сторон и порой требует обращать внимание на публичные интересы (например, интересы в незыблемости положений исключительной подсудности). Поэтому представляется более верным взять за критерий область воздействия пророгационной оговорки. В этой связи следует констатировать, что последствия соглашения о подсудности связаны с областью процессуального права. По своему содержанию последствия разделяются на пророгацию (подчинение спора контрагентов юрисдикции неподсудного суда) и дерогацию (изъятие будущего спора из ведения суда, обладающего надлежащей подсудностью). Подобные соглашения, когда главное и непосредственное действие приходится на процессуальную область, именуются в литературе процессуальными договорами. Основание для заключения процессуальных договоров исходит из автономии сторон, следовательно, нельзя исключать влияние материального права. В первую очередь, это касается таких соглашений, которые заключаются до инициирования судебного процесса: арбитражное соглашение и соглашение о подсудности. По утвердившемуся мнению, соглашение о подсудности подчиняется двойному правовому режиму. Если заключение соглашения регулируется нормами материального права, то порядок его действия, в частности условия его допустимости, подчиняется нормам процессуального права. На этом основании определяется применимое право к пророгационному договору, заключаемому в области международного гражданского процесса. Для материально-правовой стороны действует право, свойственное договору, а для процессуальной – закон места судебного разбирательства[16].
Исходя из сказанного, процесс заключения пророгационного соглашения не отличается от заключения любой двусторонней гражданско-правовой сделки. Следовательно, необходимой предпосылкой выступает достижение согласованного волеизъявления сторон. При этом считается, что, несмотря на процессуальный эффект пророгации, участниками соглашения могут быть лица, обладающие не процессуальной, а гражданской правоспособностью <6>. Объяснение этому лежит в том, что договорная подсудность устанавливается сторонами еще до процесса, когда они являются субъектами материальных правоотношений. Как следствие, основание участия представителя стороны при заключении соглашения подсудности также регулируется нормами материального права.
Требования к форме соглашения о подсудности слабо урегулированы в отечественном законодательстве. АПК РФ прямо предусматривает обязательную письменную форму только для соглашений с участием иностранного лица, когда оговаривается компетенция российского арбитражного суда (ч. 2 ст. 249). В остальных случаях (ст. ст. 32, 404 ГПК РФ и ст. 37 АПК РФ) вопрос о форме пророгационного соглашения остается без ответа. Так, в литературе предлагается обратиться к нормам материального права, регламентирующим форму сделок[17]. Соответственно, соглашение о подсудности, заключаемое между юридическими лицами или между юридическими лицами и гражданами, облекается в простую письменную форму (ст. 161 ГК РФ). Учитывая значение стабильности процессуальных отношений, что в немалой степени предопределяется надлежащей компетенцией суда, рассматривающего спор, следует поддержать высказанные предложения. Вместе с тем решение данного вопроса желательно видеть на уровне процессуального законодательства. Поскольку, если считать, что форма пророгационного соглашения регламентируется нормами материального права, тогда вне контроля остаются соглашения, заключенные за пределами России, основывающие международную подсудность российского суда. Особенно если учитывать, что по зарубежному законодательству требования к форме пророгационного договора могут быть более либеральными. Кроме того, нельзя игнорировать современные технологии обмена информацией. Например, в европейском гражданском процессе передача электронных сообщений, которые позволяют прочно засвидетельствовать соглашение о подсудности, приравнивается к письменной форме (абз. 2 ст. 23 Регламента Совета Европейского Союза 44/2001 «О судебной подсудности, признании и исполнении судебных решений по гражданским и торговым делам»).
4. Недействительность пророгационного соглашения при договорной подсудности
Не меньшее внимание заслуживает вопрос о недействительности пророгационного соглашения. По мнению В.К. Пучинского, из общего смысла и назначения института недействительности сделок следует признать допустимым применение к пророгации положений ст. ст. 166 – 179 ГК РФ[18]. Однако сомнения в возможности оспаривать арбитражное соглашение по мотивам заблуждения[19] кажутся уместными и в отношении пророгации. Действительно, ход судебного производства рискует оказаться в подвешенном состоянии, если одна из сторон способна на любой стадии оспорить компетенцию оговоренного суда в связи с тем, что ее согласие на изменение компетенции суда было вызвано заблуждением. В этой связи представляется интересной позиция немецкого законодателя, согласно которой подобные риски устраняются с помощью правила о вступлении в процесс по основному спору без заявления возражений (§ 39 ГПК Германии). Ответчик лишается права оспаривать действительность пророгации, если он вступил в обсуждение основного спора (предмета иска).
Как правило, пророгационное соглашение оформляется в виде соответствующей оговорки в рамках гражданско-правового договора. Тем не менее пророгация, будучи частью заключаемого договора, сохраняет свою автономность. Качество автономности, присущее соглашению о подсудности, практически не оспаривается в современной литературе, оно вытекает из сущности данного соглашения, которое в отличие от гражданско-правового договора направлено на возникновение последствий процессуального характера. Таким образом, основной договор и пророгационное соглашение не совпадают по своему предмету. Сделанный вывод позволяет верно определить соотношение договора и относящейся к нему оговорки о подсудности.
Во-первых, недействительность договора не влияет на действительность оговорки, равно как недействительность оговорки не влияет на действительность договора. Следовательно, если одна из сторон намеревается оспорить действительность заключенного договора, надлежащий суд по рассмотрению ее требований определяется исходя из пророгационного соглашения. Относительно института арбитражной оговорки принцип автономности получил прямую прописку на нормативном уровне. В частности, согласно п. 1 ст. 16 Закона РФ «О международном коммерческом арбитраже» арбитражная оговорка, являющаяся частью договора, должна трактоваться как соглашение, не зависящее от других условий договора. При этом «решение третейского суда, что договор ничтожен, не влечет за собой в силу закона недействительности арбитражной оговорки». Применительно к соглашению о подсудности подобные положения не закреплены, однако стоит согласиться с Р.М. Ходыкином и признать их действующими в силу логического толкования [20].
Во-вторых, передача прав по основному договору не означает такую уступку в отношении пророгации. В данном аспекте примечателен вопрос практического характера: может ли кредитор путем цессии обойти подсудность, установленную пророгацией, и предъявить через цессионария свои требования в более удобный для себя суд? Такая ситуация особенно актуальна в сфере международного гражданского процесса, когда иностранные контрагенты, дабы оградить себя от российского судопроизводства, включают в текст контрактов условие о подсудности будущих споров судам их государства, однако опрометчиво не учитывают риски, связанные с непризнанием решения иностранного суда на территории России. Поэтому важно определить судьбу пророгационной оговорки при совершаемой цессии. Интересны точки зрения по данному вопросу относительно арбитражного соглашения. Одни полагают, что поскольку при перемене лиц в обязательстве на правопреемника распространяются права и обязанности первоначальной стороны, то, следовательно, на него распространяется и действие арбитражного соглашения[21]. Другие, напротив, берут за основу характер арбитражной оговорки как соглашение по собственному предмету, не предполагающее прав, которые могут быть предметом уступки требования (ст. 382 ГК РФ) <13>. В случаях с соглашением о подсудности первая точка зрения нашла поддержку у правоприменителя. Так, суд кассационной инстанции оставил определение суда первой инстанции без изменения, указав, что, предъявляя иск в Арбитражный суд Свердловской области, истец ошибочно исходил из того, что арбитражная оговорка о подсудности исков по основному договору как соглашение сторон является самостоятельным, не зависящим от указанного договора условием и имеет не материально-правовой, а процессуальный характер, поэтому может быть изъята из объема прав, переданных ему по договору цессии. Согласно ст. 384 ГК РФ право первоначального кредитора переходит к новому кредитору в том объеме и на тех условиях, которые существовали к моменту перехода права, если иное не предусмотрено законом или договором. К таким условиям относится также и условие об избрании арбитражного суда по правилам ст. 30 АПК 1995 г. (ст. 37 АПК 2002 г.). Исключив возможность передачи новому кредитору права, основанного на оговорке о подсудности, стороны договора цессии тем самым в нарушение ст. 310 ГК РФ без согласия должника изменили условие обязательства об установлении договорной подсудности. Однако позиция суда вызывает сомнения в своей обоснованности, поскольку противоречит сути пророгационного соглашения. Определяя компетентный суд, стороны не устанавливают обязанность будущего истца обращаться с исковыми требованиями только в согласованный суд или обязанность будущего ответчика воздержаться от возражений о неподсудности пророгированного суда. Следует еще раз подчеркнуть, что действие пророгации – исключительно в обосновании и соответственно потере подсудности. С обоснованием подсудности у потенциального истца возникает процессуальное правомочие обратиться в установленный соглашением сторон суд, в то время как противная сторона теряет право ссылаться на подсудность исключенного суда. Таким образом, пророгационное соглашение не предполагает возникновения гражданских правотребований и не способно быть предметом цессии. Обратный вывод вопреки мнению суда, наоборот, давал бы больший повод для недобросовестного использования инструментов сингулярного правопреемства, когда кредитор переуступал бы права только из основного обязательства, не связывая правопреемника заключенной пророгацией. Формально нормы закона этому не препятствуют. Представляется, что защиту интересов ответной стороны можно обеспечить за счет иных правовых средств. Например, немецкие процессуалисты в подобных случаях считают уместным применение § 404 Гражданского уложения Германии, согласно которому должник вправе приводить против нового кредитора те возражения, которые он мог приводить против прежнего кредитора. Следовательно, факт совершенной цессии не влияет на заключенное с первоначальным кредитором пророгационное соглашение. Обращение цессионария в иной суд, то определено в соглашении, не лишает должника (ответчика) в соответствии со ст. 386 ГК РФ права приводить возражения о ненадлежащей подсудности.
