В работе уже было указано, что совместное участие предполагает и поведение соучастников, и их взаимную согласованность в определенной части, и результат этого поведения, т.е. по существу совместное участие уже и есть совершение преступления. Можно было бы сказать в оправдание законодательного определения, что, говоря о совершении преступления, законодатель имел в виду конкретное преступление конкретного вида (кражу, убийство и т.д.). Можно также сказать, что законодатель поддержал точку зрения авторов, которые признавали соучастием только поведение иных соучастников, кроме соисполнителей. Однако подобное недопустимо поскольку, во-первых, соучастие предполагает достижение какого-либо результата общими усилиями нескольких лиц, т. е. совместное участие нескольких лиц — это и есть совершение преступления в соучастии; во-вторых, нельзя выводить из совместного участия действия исполнителя и на них базировать совершение преступления, так как совместное участие с необходимостью включая (функциональную связанность поведения иных соучастников с действиями исполнителя, без которых совместность участия будет явно неполной.
2.3 Совершенствование правоприменительной практики направленной на классификацию преступлений, совершенных в соучастии
Практика показала, что, несмотря на обилие новелл в институте соучастия по действующему уголовному законодательству, многие вопросы правоприменения по отношению к различным формам совместной преступной деятельности вызывают определенные трудности, что свидетельствует о недостаточной проработанности ряда указанных норм, отсутствии их системного восприятия, внутренней противоречивости. Вместе с тем явление это представляется закономерным, как и сам процесс адаптации правовых норм к постоянно изменяющимся потребностям правоприменительной практики.
Самостоятельную и малоизученную проблему правоприменительной практики при реализации положений института соучастия образует конкуренция норм общей и особенной частей. Как справедливо указывает Л.В. Иногамова-Хегай, данный вид конкуренции имеет место при сочетании норм о неоконченном преступлении и норм о соучастии. "Нормы о приготовительных действиях, описанные в ст. ст. 208, 209, 210 УК, представляют собой частные случаи нормы о приготовлении, указанном в ч. 1 ст. 30 УК, т.е. являются специальными по отношению к общей", - пишет автор. И далее: "Действия, реально образующие покушение в случаях, предусмотренных Особенной частью уголовного закона, представляют собой оконченные самостоятельные преступления с усеченным составом. Нормы об этих преступлениях, конкретизирующие норму о покушении, предусмотренную как в общей ч. 3 ст. 30 УК, являются специальными. При квалификации указывается только норма Особенной части УК". Следует также согласиться с суждением автора относительно разрешения конкуренции норм о соучастии: "Конкуренция норм о соучастии возникает, когда в преступлении описаны признаки, в общем виде указанные в ст. 33 либо ст. 35 УК. Конкуренция действий исполнителя/соисполнителя, указанных в ч. 2 ст. 33 и статьях Особенной части УК, решена в самом уголовном законе. Коллизионное правило ч. 2 ст. 34 УК РФ устанавливает, что соисполнители отвечают по статье Особенной части без ссылки на ст. 33 УК. В статье Особенной части УК, подробно описывающей конкретные действия исполнителя/соисполнителя, закрепляется норма специальная, а в ч. 2 ст. 33 Общей части УК, в обобщенном виде указывающей на любые действия исполнителя, предусматривается норма общая". Как известно, в случае конкуренции общей и специальной норм правила квалификации преступлений предполагают приоритетность более специальной нормы. Именно этим правилом и следует руководствоваться правоприменителю при реализации норм Общей и Особенной части Уголовного кодекса, касающихся правовой оценки соучастия и его сложных форм.
В ряде случаев в процессе квалификации преступлений, совершенных в соучастии, правоприменителю необходимо решить вопрос о разграничении подстрекательства как вида соучастия от преступлений, объективная сторона которых в диспозиции сформулирована фактически как действия соучастника. Классическим образцом является диспозиция ч. 3 ст. 212 УК РФ, в которой речь идет о призывах к активному неподчинению законным требованиям представителей власти и к массовым беспорядкам, а равно призывах к насилию над гражданами. В данном случае следует указать на максимальное смысловое сходство призывов и вовлечения, склонения, подстрекательства. В данном случае речь вновь пойдет о конкуренции общей нормы (ч. 4 ст. 33 УК) и нормы специальной (ч. 3 ст. 212 УК), где также должно применяться правило квалификации о приоритете более специальной нормы. Кроме того, мы согласны с представленным в литературе суждением о том, что при совершении преступления группой лиц, группой лиц по предварительному сговору либо организованной группой квалифицировать фактически содеянное следует по соответствующим статьям Особенной части УК, предусматривающим в качестве квалифицирующего признака форму соучастия, без ссылки на ст. 35 УК РФ.
Деятельность преступных сообществ (преступных организаций) невозможна вне деятельности отдельных ее членов и групп, ее составляющих. Особое место в сложных формах соучастия занимает уголовно-правовая оценка деятельности организатора. Сходный с вышеописанным алгоритм имеет и конкуренция общей нормы об организаторе преступления (ч. 3 ст. 33 УК) и специальных норм, устанавливающих ответственность за создание вооруженного формирования, не предусмотренного федеральным законом, и руководство им (ч. 1 ст. 208 УК), создание банды и руководство ею (ч. 1 ст. 209 УК), создание преступного сообщества и руководство им (ч. 1 ст. 210), за организацию массовых беспорядков (ч. 1 ст. 212 УК) и др. В соответствии с ч. 3 ст. 33 УК РФ организатором признается лицо, организовавшее совершение преступления или руководившее его исполнением, а равно лицо, создавшее организованную группу или преступное сообщество (преступную организацию) либо руководившее ими. В нормах Особенной части действия организатора получают необходимую юридическую детализацию, становятся более конкретными в результате указания на определенные действия (организация массовых беспорядков, оказание вооруженного сопротивления представителю власти и т.д.) либо уточнения форм соучастия (создание банды в целях нападения на граждан или организации, а равно руководство ею и т.д.). Поскольку более полное описание действий организатора с конкретизацией цели, формы соучастия или самого характера деятельности содержится в нормах Особенной части УК, то именно они должны признаваться более специальными и применяться в случае конкуренции.
Данное правило квалификации также в основном воспринято правоприменительной практикой. Вместе с тем в отдельных случаях правоприменительные органы допускают квалификационные ошибки, связанные с усилением конкуренции за счет необходимости учитывать положения ч. 3 ст. 34 и ч. 3 ст. 33 УК, вступающими в конкуренцию с положениями ч. 1 ст. 209 УК РФ.
Поскольку действующий УК не предусматривает в качестве квалифицирующего признака совершение преступления преступным сообществом, а указывает лишь в отдельных составах на квалифицированный признак "организованной группой" (например, в рамках убийства, разбоя, вымогательства и т.д.), то следует рассмотреть вопрос о конкуренции такого квалифицирующего признака с иными нормами Уголовного кодекса. Так, определенную проблему для правоприменения представляет решение вопроса об уголовно-правовой оценке деяния организатора и руководителя организованной группы в случае совершения группой убийства или иного преступления, содержащего квалифицирующий признак совершения организованной группой. Представляется, что в конкуренцию вступают п. "ж" ч. 2 ст. 105 УК, ч. 3 ст. 33 УК и ч. 3 ст. 35 УК РФ.
На наш взгляд, норма об убийстве, обладающая особым квалифицирующим признаком, более детально описывает признаки совершенного преступления, охватывая как признаки самого убийства, так и признаки организованной формы преступной деятельности. Соответственно, п. "ж" ч. 2 ст. 105 более универсален в данном конкретном случае, именно эта норма и подлежит применению.
В ч. 5 ст. 35 УК РФ говорится, что другие участники организованной группы или преступного сообщества несут уголовную ответственность за участие в них в случаях, установленных соответствующими статьями Особенной части Уголовного кодекса. Из этого следует, что ответственность таких участников, как пособник и подстрекатель, возникает по статье Особенной части УК об участии в организованной группе или преступном сообществе (специальная норма) без ссылки на ст. 33 УК (общая норма). Приведенное положение является примером юридической фикции: традиционно считается, что участники организованной группы или преступного сообщества могут выполнять функции пособника, подстрекателя или исполнителя. В связи с тем что признаки организованной группы (или преступного сообщества) относятся и к объективной стороне состава преступления, участники таких сложных форм соучастия, фактически выполняя роли пособника или подстрекателя, юридически являются соисполнителями, совместно выполнившими часть объективной стороны состава в качестве членов такой группы (или сообщества).
Самостоятельную проблему квалификации представляет уголовно-правовая оценка организованных форм преступной деятельности.
В теории понятие организованной преступности достаточно разработано, подробно освещены методы борьбы с ее проявлениями. Однако в повседневной деятельности правоохранительных органов квалификация организованных преступных действий всегда сопряжена со значительными трудностями. Во многом это связано со сложностью разграничения организованных и неорганизованных групповых преступных действий, совершенных по предварительному сговору, так как всякий сговор предполагает определенные элементы организованности.
В научной литературе сделаны попытки разрешить квалификационные проблемы, связанные с оценкой признаков организованной группы. Так, Р.Р. Галиакбаров обоснованно указывает на существование подхода, позволяющего стабилизировать правоприменительную практику: "Прежде всего надо установить наличие признаков группового преступления, а лишь после этого определять показатели организованности группы, т.е. ее устойчивость. Иными словами, для того чтобы содеянное квалифицировать как совершенное организованной группой, следует установить наличие ее устойчивости и заранее состоявшегося объединения ее участников для совершения одного или нескольких преступлений, зафиксированного в известном единстве преступного намерения". Напомним, что к групповым преступлениям Р.Р. Галиакбаров всегда относит соучастие по предварительному сговору, разграничивая его по этому признаку от простых форм. Таким образом, правоприменителю предлагается следующий квалификационный алгоритм: 1) установить наличие предварительного сговора, разделения ролей и иных признаков, характерных для сложных форм соучастия; 2) установить наличие такого признака, как устойчивость группы.
Представляется методологически верным связывать начало квалификационного процесса именно с установлением признаков предварительного сговора и сопутствующего ему распределения ролей. Этот подход актуализирован в связи с тем, что на практике достаточно часто встречаются решения, в соответствии с которыми преступление признается совершенным организованной группой даже при неустановленном факте именно предварительного сговора (как мы уже отмечали, согласие хотя бы в минимальных формах имманентно присуще соучастию) и неустановлении факта отчетливого распределения ролей, происходящего до начала совершения преступления, т.е. на стадии подготовки к преступлению.
На наш взгляд, вменение органом предварительного следствия совершения преступления с применением признака организованной группы в данном случае есть не что иное, как частный случай объективного вменения, влекущего необоснованную уголовную репрессию. Несомненно, что при принятии решения о наличии признаков организованной группы при отсутствии доказанности предварительного сговора и отчетливого заблаговременного распределения ролей соучастников правоприменители руководствуются в большей степени не буквой уголовного закона, а социально-правовыми соображениями.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
