Манифест материалистической эстетики Ч. не свободен от противоречий.
Блестяще показав жизненную основу прекрасного и типического и призвав в то
же время художников к овладению передовым мировоззрением, Ч. недостаточно
связал субъективную сторону содержания искусства (объяснение жизни и
вынесение приговора) с творческим, в т. ч. формотворческим, процессом и
ограничил роль фантазии. В результате положение о том, что "жизнь не думает
объяснять нам своих явлений", в то время как "в произведениях науки и
искусства это сделано (2, 87), осталось в значительной мере декларативным,
поскольку не была до конца прослежена специфика объяснения жизни на "языке
искусства". Недооценка Ч. творческой типизации, особенно заметная на фоне
гегелевского учения об идеализации в искусстве, отчасти была полемической
издержкой "апологии действительности сравнительно с фантазиею" (2, 89).
Уязвимым было и отрицание закономерности трагического, сведение его к
"ужасному в человеческой жизни" (2, 301). Впоследствии Ч. показал огромную
роль творческой типизации, на службе у которой и состоит фантазия, вымысел.
Так в творчестве Пушкина им подчеркнута огромная роль долго обдумываемого
плана, предшествующего исполнению: "Прояснить в своем уме основную мысль
романа или драмы, вникнуть в сущность характеров, которые будут ее
проявлять своими действиями. сообразить положения лиц, развитие сцен - вот
что 1 важно..." (2, 452).
Диссертация Ч., большинству читателей известная по авторецензии,
вызвала острые дискуссии. Ее не приняли многие ведущие писатели и критики
(Тургенев, Л. Толстой, Анненков, Дружинин и др.), упрекавшие автора в
умалении искусства. Эстетика была областью, где раньше всего обнаружились
расхождения между либералами и демократами присутствовавший на защите
диссертации Шелгунов отметил, что "умственное направление шестидесятых
годов в первый раз в своем зачаточном виде было провозглашено в 1855
г. на публичном диспуте в Петербургском университете"
Литературная критика Ч., опирающаяся на его эстетическую теорию, в то
же время понималась им как публицистическая деятельность, для которой важны
тесная связь с читателем и понимание его интересов: "Отвлеченные истины
могут быть уместны в ученом трактате, но слова публициста должны прежде
всего сообразоваться с живыми потребностями известного общества в данную
минуту" (5, 648). Такими Ч. считал "слова" Г. Э. Лессинга, Белинского.
Собственно критике, ее истории и теории, посвящены программные статьи: "Об
искренности в критике" (1854.-№ 7); цикл "Очерки гоголевского периода
русской литературы" (1856.-№ 12, 1856.-№1 1-2, 4, 7, 9-12), к ним примыкает
цикл "Лессинг, его время, его жизнь и деятельность" (1856.-№ 10-12; 1857.-
№ 1-4, 6). где деятельность немецкого просветителя осмысляется в свете
сходной русской общественно- литературной ситуации.
В соответствии с выдвинутыми в диссертации задачами искусства Ч.
считает (в статье "Об искренности в критике") важнейшим критерием оценки
произведения истинность его общей идеи, "мысли". Ее фальшивость оправдывает
резкость тона критика, менее всего щадящего признанные авторитеты: "...жар
нападения должен быть соразмерен степени вреда для вкуса публики, степени
опасности, силе влияния, на которые вы нападаете" (2, 257). Поэтому
"превосходная в художественном отношении, но приторная" поэма Гете "Герман
и Доротея" заслуживает более строгого суда, чем какая-нибудь другая
идиллическая поэма какого-нибудь посредственного писаки" (2, 257). С
нелицеприятной критикой выступил сам Ч. в своих первых рецензиях на
произведения популярных писателей: "Роман и повести М. Авдеева" (1854.- №
2), "Три поры жизни. Роман Евгении Тур" (1854.- № 5), выявляя их
подражательность, пустоту содержания, ложный пафос. За "ошибочное
направление" (2, 240) - идеализацию патриархального купеческого быта - он
осудил пьесы "Не в свои сани не садись" и "Бедность не порок" А. Н.
Островского: "бедность не порок. Комедия А. Островского" (1854.- № 5),
резко разойдясь в оценках с "органическим" критиком А. А. Григорьевым. На
примере этих не свободных от славянофильских мотивов пьес Ч. доказывал, что
"ложные по своей основной мысли произведения - бывают слабы даже и в чисто
художественном отношении" (2, 240). Последующая оценка этих пьес
Добролюбовым в статье "Темное царство", в соответствии с принципами
"реальной критики", будет значительно мягче.
В "Очерках..." Ч. охарактеризовал, через их отношение к Гоголю и
гоголевскому, до сих пор "единственному сильному и плодотворному
направлению" (3, 6), деятельность ведущих критиков, журналистов 30-40 гг.:
Н. А. Полевого. О. И. Сенковского, С. П. Шевырева, круга пушкинского
"Современника", Н. И. Надеждина, Белинского (имя которого, по цензурным
условиям, было названо лишь в пятой статье цикла). Подчеркнуты некоторые
общие условия эффективности критики: наличие системы убеждений; забота о
распространении своих мнений в публике (чуждая критикам пушкинского круга -
почитателям Гоголя); эстетический вкус; умение "говорить о том, что нужно
нашей публике в наше время" (3, 225) отличающее Белинского. Как
"образователя" Белинского Ч. выделяет Надеждина, привившего русской критике
начала эстетики Ф. Шеллинга: "От него узнали у нас, что поэзия есть
воплощение идеи ; что красота формы состоит в соответствии ее с идеею"
(3, 163-164). Но первое проявление самостоятельности русской мысли Ч. видит
в Белинском и его сподвижниках, последовательно развивших и применивших к
русской действительности диалектику Гегеля. Белинского Ч. считает и первым
историком русской литературы, определившим исторические заслуги многих
писателей до Пушкина (М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина. Н. М. Карамзина и
др.) и тем самым положившим "границы отрицанию" (3.193), которое у
противников классицизма (Полевой) и романтизма (Надеждин) было абсолютным.
В деятельности Белинского Ч. в особенности выделяет 40 гг., когда критик
преодолевает идущий от гегелевской системы "квиетизм" и проникается
передовыми стремлениями времени (важнейшие из них - "гуманность и забота об
улучшении человеческой жизни" - 3, 302). Отсюда и горячая защита Белинским
Гоголя, "натуральной школы", и полемика с апологетами "чистого искусства"
(а по существу принципа "эпикуреизма"). Ч. подчеркнул возрастающую
публицистичность критики Белинского, статьи которого за 1846-1848 гг.
изобилуют рассуждениями об отраженных в произведении общественных вопросах:
"...в осьмой и девятой статьях, заключающих разбор "Онегина", эпизоды
подобного рода занимают уже наибольшее число страниц" (3, 275).
Акценты, расставленные Ч. в его разборе критики Белинского
(предпочтение последнего периода, оправдание публицистических отступлений и
др.), как и интерпретация творчества Пушкина и Гоголя, расходились с
мнениями "эстетической" критики. Борьба между либералами и демократами в
середине 50 гг. нередко формулировалась ее участниками как защита
"пушкинского" или "гоголевского" направления в литературе, чему
способствовали издания сочинений обоих писателей, осуществленные Анненковым
и П. А. Кулишем. Наиболее развернутым ответом на "Очерки..." Ч. со стороны
"эстетической" критики была статья Дружинина "Критика гоголевского периода
и наши к ней отношения" (Библиотека для чтения. - 1856.-№ 11), где Пушкин
интерпретировался как поэт "чистого искусства", противопоставляемого
"дидактике". Ч. откликнулся на издания Пушкина - еще до "Очерков..."
("Сочинения А. С. Пушкина" // Там же. - 1855 - № 2-3, 7-8) и Гоголя
("Сочинения и письма Н. В. Гоголя" // Там же. - 1857.-№ 8), подчеркивая,
что при огромности заслуг Пушкина как первого русского поэта- художника
(здесь Ч. опирался на суждения Белинского) творчество Гоголя гораздо больше
связано с современной русской действительностью: он "первый научил нас
знать наши недостатки и гнушаться ими" (4, 665). За анализом Ч. трагических
заблуждений Гоголя и их истоков (этой цели служила отчасти и статья об
одном из духовных учителей Гоголя: "Сочинения В. Жуковского" // Там же. -
1857.- № 5) проступал идеал критика - гармония между мировоззрением и
творчеством писателя.
Сложность проблемы соотношения мировоззрения и творчества, в
особенности реалистического, с которой столкнулся Ч. прежде всего при
анализе наследия Гоголя, стимулировала эволюцию его критического метода.
Предвосхищая обоснованные позднее Добролюбовым в статье "Темное царство"
(1859) принципы "реальной критики", он высоко оценивает некоторые
произведения за реализм отражения жизни, даже при уязвимости их авторской
тенденции. Так, у А. Ф. Писемского. воззрение которого на крестьянский быт
"не подготовлено наукой" (4, 571), Ч. находит социальное обличение,
вытекающее из самой достоверности изображения ("Очерки из крестьянского
быта А. Ф. Писемского".- 1857.-№ 4). Не оспаривая прямо тургеневскую мысль
о стихийности чувства, выразившуюся в повести "Ася" ("Русский человек на
rendez-vous" // Атеней. - 1858. - № 18), Ч. подчеркивает зависимость
характера героя, господина М (которому свойственна эта стихийность) от
условий его формирования: "Лучше не развиваться человеку, нежели
развиваться без влияния мысли об общественных делах, без влияния чувств,
пробуждаемых участием в них" (5, 169). Разбор любовного сюжета повести
перерастает в суд над дворянским либерализмом, не подготовленным к
"решительной минуте", под которой имеется в виду прежде всего освобождение
крестьян. Важнейшим открытием Ч., сделанным также на базе "реального"
метода, было определение особенностей таланта молодого Л. Толстого: его
формы психологизма (изображения "диалектики души"), находящейся в прямой
связи с пафосом писателя - "чистотой нравственного чувства" ("Детство и
отрочестве). Сочинения графа Л. Н. Толстого. Военные рассказы Л. Н.
Толстого". 1856.-№ 12). Некоторая избирательность анализа, выявляющего
прежде всего сильные, реалистические моменты содержания, была в то же время
продуманной тактикой Ч. по отношению к писателям либерально - дворянской
ориентации.
Однако критический метод Ч. видоизменялся в зависимости от свойств
произведений: последовательная демократическая авторская тенденция всегда
поддерживалась Ч. (хотя и не заменяла для него таланта: "...тенденция может
быть хороша, а талант слаб..."- 14, 322). К анализу тенденции в особенности
располагала лирика. Любимейшим поэтом Ч. был Некрасов; не имея возможности
писать о поэзии соредактора "Современника", Ч. в. 1856 г. (когда Некрасов
был. за границей) поместил в журнале (№ 11), по выходе "Стихотворений"
Некрасова, столь выразительную подборку его произведений ("Поэт и
гражданин". "Забытая деревня", "Отрывки из путевых записок графа
Гаранского"), что она повлекла за собой цензурное предостережение журналу.
Ч. предсказал долгую жизнь поэзии Огарева ("Стихотворения К. Огарева" //
Там же. - 11850.- № 9), утверждающей счастье "жить для других" (3, 565) и
напоминающей о Герцене (имя которого было под запретом), высоко ценил А.
В. Кольцева ("Стихотворения Кольцева") и др. В прозе он приветствует
"Губернские очерки" М. Е. Салтыкова-Щедрина ("Губернские очерки" // Там же.
- 1857 - № 6), обнаружившие в авторе более высокий, по сравнению с
гоголевским, уровень теоретического обобщения: "Теперь, например, Щедрин
вовсе не так инстинктивно смотрит на взяточничество - прочтите его рассказы
"Неумелые" и "Озорники", и вы убедитесь, что он очень хорошо понимает,
откуда возникает взяточничество, какими фактами оно поддерживается, какими
фактами оно могло бы быть истреблено. У Гоголя вы не найдете ничего
подобного мыслям, проникающим эти рассказы" (4, 633). Противопоставленные
"обличительной" кампании, нападающей на отдельные злоупотребления (комедия
В. А. Соллогуба "Чиновник" и др.). "Губернские очерки" подробно
комментируются Ч. для доказательства наивности надежд на силу
нравственного примера, якобы способного "устранить действие закона
причинности, по которому нравы народа сообразуются с обстановкою народной
жизни" (4. 289).
