1762 г. «Учить будет анатомии, начиная от остеологии. По окончании оныя показывать будет в удобное время и прочие той науки части по обыкновению других университетов по средам и субботам пополудни в 4-м часу».
Для лекций А. П. Протасова по анатомии М. В. Ломоносов приказал
«отвесть на Бокове дворе удобный покой, какой г. адъюнктом Протасовым за
способный признан будет» (IX, 571).
Регламент Московского университета полностью отвечал проекту М. В.
Ломоносова. Его медицинский факультет должен был состоять из профессоров
химии, натуральной истории и анатомии, причем обязанности их
формулировались в регламенте следующим образом:
«1. Доктор и профессор химии должен обучать химии физической особливо и аптекарской.
2. Доктор-профессор натуральной истории должен на лекциях показывать разные роды минералов, трав и животных.
3. Доктор и профессор анатомии обучать должен и практически показывать строение тела человеческого на анатомическом театре и приучать студентов к медицинской практике»1.
М. В. Ломоносову не пришлось увидеть полностью осуществленным свой план
Московского университета. На медицинском факультете до 1759 г. не было ни
одного профессора, в 1759 г. весь факультет олицетворял один профессор
Керстенс, читавший минералогию. В 1764 г. к нему присоединился профессор
Эразмус, читавший анатомию и акушерство. Лишь с 1765 г., с появлением в
Москве проф. С. Г. Зыбелина, начавшего читать «все части медицины
теоретической», т. е. физиологию, диететику, патологию и общую терапию, а
через несколько лет анатомию, хирургию и химию, медицинский факультет стал
отвечать своему назначению и выполнил предначертания своего великого
создателя.
Стремясь к увеличению числа врачей, М. В. Ломоносов требовал открыть доступ в науку разночинцам. Он прекрасно понимал, что дворянские дети стремятся к чинам и знатности – к тому, чего врачебная и научная деятельность в то время не давала.
Представители же народа, нарождающейся разночинной интеллигенции,
такие, как он сам и его ближайшие помощники и ученики – С. П.
Крашенинников, А. П. Протасов, Н. Н. Поповский, бескорыстно тянулись к
знанию. Однако регламент академии ставил перед ними непреодолимые
препятствия. М. В. Ломоносов горячо восставал против этих ограничений,
фактически отдававших русскую науку на откуп иностранцам.
«Во всех европейских государствах, – писал он – позволено в академиях обучаться на своем коште, а иногда и на жалованье всякого звания людям, не выключая посадских и крестьянских детей, хотя там уже и великое множество ученых людей. А у нас в России при самом наук начинании уже сей источник регламентом по 24 пункту1 заперт, где положенных в подушный оклад в университете принимать запрещается. Будто бы сорок алтын толь великая и казне тяжелая была сумма, которой жаль потерять на приобретение ученого природного россиянина, и лучше выписывать!» (X, 19).
Он предлагал открыть доступ в университет для лиц податного сословия, хотя бы для тех, которые могут учиться «на своем коште».
Заботясь о подготовке через университет русских врачей, пытаясь, таким образом, хоть относительно удовлетворить потребность страны в лечебной помощи, М. В.
1 Полное собрание законов Российской империи. Т. 14, № 10346.
Ломоносов этим не ограничивался. Его не удовлетворяло положение, при котором медицинская наука только практически применялась бы в стране. Он стремился к тому, чтобы она и развивалась в России.
Всю свою жизнь, борясь «за общую пользу, а особливо за утверждение наук в отечестве», М. В. Ломоносов настойчиво добивался того, чтобы Россия имела не только врачей, но и врачей-ученых, докторов и профессоров медицины.
«Честь российского народа требует, – утверждал он, – чтоб показать способность и остроту его в науках и что наше отечество может пользоваться собственными своими сынами не токмо в военной храбрости и в других важных делах, но и в рассуждении высоких знаний» (X, 141 – 142). Он взывал к русским юношам:
«Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумов Невтонов
Российская земля рождать».
Он горячо обвинял немецких заправил академии – Тауберта и Шумахера –
в том, что они ставили препятствия к появлению русских профессоров и
адъюнктов из боязни утратить монополию в науке. «Шумахеру, – писал М. В.
Ломоносов в 1759 г. – было опасно происхождение в науках и произвождение в
профессоры природных россиян, от которых он уменьшения своей силы больше
опасался» (X, 46).
М. В. Ломоносов не только негодовал против этого безобразного положения, но и прилагал все усилия к тому, чтобы подготовить отечественных ученых медиков. Показательны в этом смысле его заботы об обучении медицине академического студента Г. Шпынева.
М. В. Ломоносова возмущали препятствия, которые ставились на пути молодежи к науке. Так, среди обстоятельств, характеризующих плачевное состояние академии, М. В. Ломоносов упомянул (1758), что адъюнкт по анатомии М. Клейнфельд «по большей части переводил Бургаву при больных и в науке своей анатомической далее простираться не имел времени» (X, 41).
М. В. Ломоносов прекрасно понимал, что широкая подготовка русских
ученых возможна не за границей, а только в России. Поэтому он настаивал на
том, чтобы Академии наук и ее университету было присвоено право
«инаугурации», т. е. возведения в ученые степени.
М. В. Ломоносов настойчиво хлопотал о предоставлении Петербургскому
университету этой привилегии. Он собственноручно составил проект привилегии
Академии паук, который собирался вручить императрице на подпись. В этом
проекте говорилось: «Дозволяем и повелеваем нашей академии и университету
производить нашим именем и указом всех достойных студентов в ученые градусы
по примеру европейскому, то есть в юридическом и медицинском факультете в
лиценциаты и в докторы, а в философском – в магистры и в докторы...» (X,
162 – 163).
Характерно для М. В. Ломоносова, что он и здесь остался верен своему
стремлению к демократизации науки и ввел в свой проект следующее отличие
(«такую отмену») от иностранных правил: «не брать за произвождение в казну
нашу ни малейшия платы».
Недоброхоты русской науки и русских ученых, вроде Тауберта, всеми силами препятствовали осуществлению требований М. В, Ломоносова, доказывали их безполезность. Тауберт, например, утверждал, что России не нужны ученые, что докторы, получившие это звание в России, не будут признаны в Европе и т. д.
М. В. Ломоносов, однако, продолжал настаивать, убеждать, хлопотать.
Желание его было уже близко к осуществлению. Елизавета, видимо, обещала
«даровать» Петербургской академии и ее университету вполне заслуженное ими
право. Во всяком случае в 1760 г. М. В. Ломоносов подготовил «Слово
благодарственное» Елизавете «на торжественной инаугурации Санкт-
Петербургского университета». Черновик плана этого «Слова» сохранился. В
своем выступлении М. В. Ломоносов собирался снова полемизировать с
Таубертом и его присными, доказывающими никчемность создания русских
ученых.
М. В. Ломоносов хотел указать конкретно потребность России в ученых, перечислить те отрасли народной жизни, которые ждут ученых людей:
«1. Сибирь пространна.
2. Горные дела.
3. Фабрики.
4. Ход севером.
5. Сохранение народа.
6. Архитектура.
7. Правосудие.
8. Исправление нравов.
9. Купечество и сообщение со ориентом.
10. Единство чистыя (дружба) веры.
11. Земледельство, предзнание погод.
12. Военное дело. И так безрассудно и тщетно от некоторых речи произносились: куда с учеными людьми деваться?» (VIII, 683).
Показательно, что и здесь сохранение народа указано на одном из первых мест.
М. В. Ломоносов надеялся, что, добившись права присвоения ученой степени для Академического университета, он сможет в дальнейшем распространить его и на другие университеты, в частности Московский.
Хлопоча о присвоении Академическому университету права инаугурации,
первым кандидатом для возведения в ученую степень М. В. Ломоносов, вопреки
проискам Тауберта, выдвигал своего талантливого ученика – анатома А. П.
Протасова, будущего профессора и академика, а тогда адъюнкта Академии наук.
Он послал А. П. Протасову в Голландию «ордер», «чтобы, не ставясь там в
докторы, ехал в Санкт-Петербург для поставления при инаугурации» (X, 298).
Долгожданный день инаугурации, однако, все откладывался и откладывался.
Лишь в феврале 1761 г. привилегия Академического университета была
утверждена канцлером М. И. Воронцовым. Осталось еще получить подпись
императрицы. М. В. Ломоносов неоднократно лично ездил к Елизавете в
Петергоф просить о подписании привилегии, но тщетно. В декабре 1761 г.
Елизавета умерла, так и не подписав привилегии. Инаугурация университета не
состоялась. Речь М. В. Ломоносова не была произнесена.
Немецкие заправилы академии, воспользовавшись происшедшей заминкой, отправили вызванного М. В. Ломоносовым из-за границы А. П. Протасова обратно в Голландию и, даже когда он вернулся оттуда доктором медицины, его долго не назначали профессором.
Право возводить в ученую степень доктора медицины и 1764 г. было присвоено Екатериной II новосозданному высшему органу медицинского управления в России 11 Медицинской коллегии.
Однако Медицинская коллегия, в которой долгое время влиятельное большинство составляли иностранцы, не стремилась осуществлять свое право и в течение нескольких лет никому звания доктора медицины не присвоила. Лишь в 1768 г., преодолев сопротивление Медицинской коллегии, добился от нее этого звания талантливый русский врач (финн по происхождению) Г. Орреус.
Остальные русские врачи, желавшие получить звание доктора медицины, по- прежнему обращались за ним в иностранные университеты.
Право возводить в степень доктора медицины было присвоено Московскому
университету лишь в 1791 г. Впервые он использовал это право в 1794 г.
Таким образом, мечта М. В. Ломоносова осуществилась лишь 35 лет спустя.
Заботясь об увеличении числа врачей, М. В. Ломоносов, тем не менее, сознавал, что силами одних врачей не может быть осуществлено оказание медицинской помощи населению. Возникала настоятельная необходимость в подготовке других медицинских работников, в особенности – акушерок.
Анализируя причины медленного прироста населения, М. В. Ломоносов, как уже указывалось, справедливо видел одну из существенных причин этого в гибели детей при рождении, происходящей от неумения повивальных бабок.
Трезво оценивая возможности России в 60-х годах XVIII столетия, М. В.
Ломоносов понимал, что обучение врачей и повивальных бабок еще очень
нескоро удовлетворит огромную потребность в медицинской помощи. Поэтому он
считал необходимым вооружить все население, во всяком случае, грамотное,
элементарными знаниями о лечении болезней, в первую очередь детских, и о
простейших лекарственных средствах. С этой целью он рекомендовал «положив
за основание великого медика Гофмана и присовокупив из других лучшее,
соединить с вышеописанною книжкою о повивальном искусстве... В обеих
совокупленных сих искусствах в одну книжку наблюдать то, чтобы способы и
лекарства по большей части не трудно было сыскать везде в России... Оную
книжку, напечатав в довольном множестве, распродать во все государство по
всем церквам, чтобы священники и грамотные люди, читая, могли сами знать и
других наставлением пользовать» (VI, 389 – 390).
Эта мысль была подхвачена впоследствии демократически настроенными
врачами-разночинцами XVIII века. Она звучит в сочинениях И. И. Лепехина, Д.
С. Самойловнча и др.
