1920-1922 гг. Над проблемами ораторского искусства он работал до последних лет жизни.
По поводу судебных речей Кони было принято говорить: «Этим речам нельзя подражать, но по ним нужно учиться». Характерно разнообразие их содержания. Обращает на себя внимание и то, что он, прокурор, не давит на судью, не громит подсудимого, а лишь умело группирует улики, анализирует их, устраняет возможные сомнения, и из его убедительной речи постепенно виновность подсудимого становится очевидной и бесспорной. Он был врагом механического приложения статей закона и считал необходимым тщательно изучать каждое дело. В «судебную деятельность, - говорилось в адресе императорской Академии наук по случаю 50-летия служебной и общественной деятельности А.Ф.Кони (34), - он внес творчество учителя: учителя правосудия, учителя глубокого психологического анализа, без которого немыслимо понимание поступков человека, учителя человеколюбия, без которого немыслим правый суд, учителя того истинного красноречия, которое находит простые, но настоящие слова, проникающие в сердце и ум человека».(35)
Русскому обществу А.Ф.Кони был известен прежде всего как судебный
оратор. В библиографической справке о нём (1895 г.) особо подчёркивалось
его ораторское искусство.(36) Речи Анатолия Фёдоровича отличались глубоким
психологическим анализом обстоятельств дела. С особенной тщательностью
останавливался он на выяснении характера обвиняемого. В житейской
обстановке он находил «лучший материал для верного суждения о деле»,
подкрепляя это тезисом: «Краски, которые накладывает сама жизнь, всегда
верны и не стираются никогда». В.Д.Спасович, защищавший подсудимого по делу
об утоплении крестьянки Емельяновой её мужем, по окончании судебного
следствия сказал Кони: «Вы, конечно откажетесь от обвинения: дело не даёт
Вам никаких красок - и мы могли бы ещё сегодня собраться у меня на
юридическую беседу». Кони ответил: «Нет, краски есть: они на палитре самой
жизни и в роковом стечении на одной узкой тропинке подсудимого, его жены и
его любовницы».(37)
Сила ораторского искусства Кони проявлялась в том, что он умел показать не только то, что сеть, но и как оно образовывалось. В этом одна из самых сильных и достойных внимания сторон его таланта судебного оратора.
В 1888 г. вышло первое большое произведение А.Ф.Кони -«Судебные речи».
Посылая свою книгу Л.Н.Толстому, он писал ему: «...она является результатом
деятельности в той области общественного строя, где его прирождённый грех -
делить людей «на плачущих и заставляющих плакать» - чувствуется с особенной
силой». Касаясь содержания своих судебных речей, Анатолий Фёдорович
отмечал: Показная сторона в работе обвинителей и защитников всегда меня...
отталкивала, и, несмотря на неизбежные ошибки в моей судебной службе, я со
спокойной совестью могу сказать, что в ней не нарушил сознательно одного из
основных правил кантовской этики, т.е. не смотрел на человека, как на
средство для достижения каких-либо даже возвышенных целей»(38)
В середине 1875 г. А.Ф.Кони переводится на службу в аппарат
Министерства юстиции. В его архиве сохранилась запись, связанная с этим
новым назначением: «К.И.Пален, приглашая меня заменить Сабурова... выслушав
о моём нежелании оставлять судебное ведомство, со свойственным прямодушием
сказал: «По уходе Андрея Александровича мне здесь нужна судебная
власть»».(39) Так состоялось его назначение на должность вице-директора
департамента Министерства юстиции. Анатолий Фёдорович Кони становится одним
из ведущих советников министра юстиции, постоянным участником всех важных
совещаний министра. К Кони всё чаще обращаются за советами.
Имя А.Ф.Кони к тому времени было уже широко известно среди судебных
деятелей. Был известен он и в правительственных сферах. По указу императора
он назначается членом Совета управления при великой княгине Елене Павловне,
затем членом Высочайше учрежденной комиссией для исследования
железнодорожного транспорта России, состоит профессором училища
правоведения. Теперь ему становиться более понятным механизм подбора судей,
в частности в состав особых присутствий по политическим делам. А.Ф.Кони
описывает такой случай. В феврале 1877 г. он присутствовал на большом
приёме с участием императора и всех министров. Во время приёма к нему
подошёл сенатор Б.Н.Хвостов. «»Как я рад, что вас вижу.. мне хочется
спросить вашего совета; ведь дело-то очень плохо!» - «Какое дело?» - «Да
процесс 50-ти ... Я сижу в составе присутствия, и мы просто не знаем, что
делать: ведь против многих нет никаких улик. Как тут быть? А? Что вы
скажете?» - «Коли нет улик, так - оправдать, вот что я скажу...» - «Нет, не
шутите, я вас серьёзно спрашиваю: что нам делать? « - «А я серьёзно
отвечаю: оправдать! - «Ах, боже мой, я у вас прошу совета, а вы твердите
одно и то же: оправдать; а коли оправдать-то неудобно?!» - «Ваше
превосходительство, - сказал я, взбешённый, наконец, всем этим, - вы -
сенатор, судья, как можете вы спрашивать, что вам делать , если нет улик
против обвиняемого, то есть если он невиновен? Разве вы не знаете, что
единственный ответ на этот вопрос может состоять лишь в одном слове -
оправдать! И какое неудобство может это представлять для вас? Ведь вы не
административный чиновник, вы - судья, вы сенатор!» - «Да, - сказал мне, не
конфузясь нисколько, - хорошо вам так, вчуже-то говорить, а что скажет
он?...» И он мотнул головою в сторону государя...»(40) Вот такую
убийственную характеристику дал сам сем себе представитель многочисленных
«диких невеж сената», как называл их Герцен.
В апреле 1877 г. у министра юстиции состоялось совещание ответственных
лиц, на котором обсуждался вопрос о выработке программы борьбы против
антиправительственной пропаганды. Совещание проводилось по указанию
императора. Почти все выступавшие выдвигали идею «завинчивания
гаек»,говорили о необходимости замены уголовных наказаний телесными.
Диссонансом прозвучало мнение Кони, попытавшегося раскрыть некоторые
социальные корни пропаганды, дающие ей пищу: мало земли, много налогов,
отсталая система обучения и воспитания молодёжи, неповоротливость
законодательных органов, забвение истории русского народа и нежелание
изучать ее в гимназиях. Он подверг резкой критике деятельность различных
высопоставленных комиссий, обратил внимание на бесправное положение наёмных
рабочих и др. Кони предложил пересмотреть закон о наказаниях за пропаганду,
который слишком жесток: «Эти поселения, эти годы каторги, которая
заменяется каменным гробом центральных тюрем, - это все убивает молодые
силы, которые еще пригодились бы в жизни страны...»(41) Но и это
предложение вызвало резкие возвращения. Совещание закончилось, не выработав
никаких рекомендаций. Либеральный настрой А.Ф.Кони пока что Палена не
настораживает. Но постепенно он начинает понимать, что советник в
противовес общей линии открыто становится в оппозицию большинству деятелей,
составляющих верхушку при министре юстиции. После смерти начальника
департамента Министерства юстиции Адамова А.Ф.Кони короткое время исполняет
его обязанности. Но в это время Пален готовит перемещение Кони на другую
работу: Было принято решение о назначении его председателем Петербургского
окружного суда.
1 апреля 1878 г. все газеты поместили информацию о суде над Верой
Засулич.(42) Суворинская газета «Новое время» писала: «31 марта в первом
отделении окружного суда слушалось дело о покушении на убийство С.-
Петербургского градоначальника». Газета информировала своих читателей, что
еще ни один процесс не привлекал в залы суда такой многочисленный и такой
избранной публики. В числе посетителей был, между прочим, и канцлер князь
Горчаков. Заседание открылось в 11 часов утра под председательствованием
А.Ф.Кони при участии судей Сербиновича и Дена. В последующие дни подробно
сообщалось о ходе процесса. В состав присяжных вошли 9 чиновников, 1
дворянин, 1 купец, 1 свободный художник; старшиной присяжных был избран
надворный советник А.И.Лохов. Газета «Русские ведомости» (№ 85) отмечала,
что в зал окружного суда публики собралось столько, сколько, сколько могло
вместиться, причём зал начал заполняться еще до 10 часов утра. В местах для
публики заполняться еще до 10 часов утра. В местах для публики сидели
преимущественно дамы, принадлежавшие к высшему обществу; за судьями, на
стульях, поставленных в два ряда, помещались должностные лица судебного
ведомства, представители высшей администрации. Особые места были отведены
для представителей литературы. Сообщалось о присутствии на процессе
писателя Ф.М.Достоевского.
Что же предопределило такой интерес к этому процессу? Впоследствии
А.Ф.Кони ответил на этот вопрос в своих воспоминаниях о деле Веры
Засулич»(43)
13 июля 1877 г. в дом предварительного заключения в Петербурге, где
содержались подозреваемые по делу 193-х»(44), приехал градоначальник
Трепов. Здесь находились люди, многие из которых уже отсидели за решёткой
по три и четыре года и были больны.
Войдя во двор, Трёпов повстречался с тремя или четырьмя заключёнными,
среди которых находился и Боголюбов. Все они были в тюремных одеждах и,
поравнявшись с Треповым, сняли шапки и поклонились. Трепов не обратил
внимания, повернулся к заведующему тюрьмой майору Курнееву и гневно сделал
замечание, что подсудимые гуляют вместе. Тогда остановившийся возле него
Боголюбов сказал: «Я по другому делу». Трепов закричал: «Молчать! Не с
тобою говорят!» Узнав от майора Курнеева, что Боголюбов уже осуждён, Трёпов
добавил: «В карцер его», - и пошёл дальше. Растерявшаяся администрация не
сразу исполнила приказание. Боголюбов с товарищами пошёл дальше и, обогнув
здание, вновь встретился с Треповым и решил второй раз уже не
поздороваться. Вдруг Трепов обратился к Боголюбову и закричал: « В карцер!
Шапку долой!» - и сделал движение, намереваясь сбить с головы Боголюбова
фуражку. Боголюбов машинально отшатнулся, и от быстрого движения фуражка
свалилась с его головы. Большинство смотревших на это решили, что Трепов
ударил Боголюбова. Начались крики, стук в окна, произошёл тюремный бунт
Трепов, потрясая кулаками, что-то кричал. После этого появился майор
Курнеев, призывая всех замолчать, и сказал при этом: «Из-за вас теперь
Боголюбова приказано сечь».(46) Боголюбову дали 25 розог. Тюрьма несколько
дней негодовала. Весть этом быстро облетела весь Петербург. Поползли даже
слухи, что Боголюбову дали не 25 розог, а секли до потери сознания и что в
тюрьме было целое побоище. О событиях 13 июля появились сообщения в
газетах.
Реакция заключённых была мгновенной. Из тюремных решеток бросали всё, что можно было бросить, и все это летело в Трепова. В разных местах и разными людьми готовилось покушение на Трепова.
13 июля А.Ф. Кони был в Петергофе. «...В Нижнем саду, - вспоминает он было так заманчиво хорошо... а день был воскресный, что я решился остаться до часа... Когда я вернулся домой, в здание Министерства юстиции, мне сказали, что у меня два раза был Трепов, поджидал довольно подолгу, и наконец, уехал, оставив записку: «Жду вас, ежели возможно, сегодня в пять часов откушать ко мне»»(48). Трепов, несомненно, представлял себе, что инцидент с Боголюбовым может иметь серьёзные последствия, и решил посоветоваться с авторитетным юристом в интимной обстановке . Но вскоре после того, как А.Ф.Кони прочёл записку Трепова с приглашением «откушать», к нему явились его сотрудники и рассказали о случившимся в доме предварительного заключения.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
