Поход сначала проходил по земле северян, покорных Киеву, а затем - по
землям все еще самостоятельных вятичей. Святослав не тронул строптивцев, не
желая иметь у себя в тылу того, кто в случае общей неудачи похода вполне
может поставить здесь последнюю в нем точку.
Он проплыл далее - на настоящего врага. Первой под его мечом пала Волжская
Булгария, ее армия была разгромлена и рассеяна, столица Булгар и другие
города захвачены, их население разогнано. Так же поступил Святослав и с
буртасами - города были взяты на копье и сожжены, жители - рассеяны. А
затем пришла очередь Хазарского каганата - еще недавно одной из крупнейших
и богатейших держав, простиравшей свои щупальца на западе до славян-
вятичей, на востоке до бескрайних равнин Сибири, подступавшей на юге
вплотную к мусульманскому миру, а на западе - к самой Византийской империи.
Русское войско появилось на границах хазарских владений с непривычной
стороны - с севера, в то время как обычно русы продвигались по Азовскому
морю и Дону. Каганат всегда считал себя прикрытым с севера от любых
неожиданностей союзниками - ныне их не стало. В этом видно начало
свободного замаха славянского меча, через малое время совершившего полукруг
- от Волги до Дуная, от северо-востока - через юг - на запад. Хазары,
гордые столетиями предшествующей воинской славы, решились, несмотря на
печальную участь булгар и буртасов, на открытую битву. Решающая сеча
произошла недалеко от хазарской столицы - Итиля, там где горло Волги, скоро
впадающей в Каспий. Навстречу Святославу вышло величественное войско,
ведомое самим каганом, показывающимся на глаза своим подданным лишь в особо
исключительных случаях. Тут был как раз именно такой случай; и Святослав, и
каган понимали, что в этом бою решится участь Хазарии: быть ей или пасть,
ибо другого войска у хазар не было, за спиной же лежала беззащитная
столица.
Да, неприятель противопоставил Святославу все, что мог собрать. В
первых рядах войска были "черные хазары", легкие конники, не носившие в бою
кольчуг, вооруженные лишь луками и копьями-дротиками. Начиная бой, они
засыпали противника железной пылью стрел и дротиков, расстраивая порядки
наступающих. Сзади них располагались "белые хазары" - тяжеловооруженные
всадники в железных нагрудниках, кольчугах, шлемах; хазарская знать и их
дружины, всецело посвятившие себя войне, хорошо владевшие оружием, с
которым почти никогда не расставались, - длинными копьями, мечами, саблями,
палицами, боевыми топорами. Они должны были ударить в момент первого успеха
"черных хазар" и вырезать дрогнувшее войско.
Здесь же была и гвардия хазарского царя - наемники-мусульмане, мастера боя, с ног до головы закованные в сталь и даже на "белых хазар" - зная себе цену - поглядывавшие несколько презрительно. А в городе скопилось пешее ополчение, впервые за множество десятилетий осознавшее, что власти сегодня нужны не их деньги, но их жизнь, и понимавшие, что в случае поражения не будет ни власти, ни жизни.
Русские двинулись вперед монолитной стеной щитов, прикрывавших
воина от шлема до стальных поножей. Стрелы и дротики отскакивали от этой
стены, устремившей вперед стальной клин. Погасив наступательный порыв
ринувшихся вперед "белых хазар" частой стрельбой из луков, дружина
Святослава ударила как один человек, мастерски - безостановочно работая
длинными прямыми мечами и боевыми топорами...
И великая держава, веками заставлявшая трепетать своих соседей и
проходившая иногда насквозь земли славянских племен в своих походах за
живым товаром, почти сразу съежилась, сжалась, потеряв свою воинскую силу.
А еще ранее - видимо и воинскую доблесть: ибо хазары наряду с гвардией не
устояли под ударами новой русской дружины и показали россичам спину, открыв
тем самым дорогу на столицу. Жители спешно покидали ее, включая и
несостоявшихся ополченцев, радующихся сейчас лишь одному - что не успели
они выйти на рать против славян. Все - и остатки чудом уцелевшего войска, и
еще недавно гордые своим положением столичные жители - бежали на пустынные
острова Каспия, понимая, что в степи не скроешься - несколько облав
непостижимого врага, и ты - либо мертвец, либо раб.
Но победителям было пока не до них - их решили предоставить
собственной судьбе. У Хазарии были и другие города, и поэтому, взяв во
дворце кагана, знати и купцов большую добычу и предав город огню, дружина,
ведомая Святославом, пошла на юг - к древней столице каганата, Семендеру. В
ту пору в здешних крепостях сидел свой царь, имевший собственное войско.
Святослав лишил его и того, и другого - войско разбил и рассеял, город
захватил, царя со сподвижниками принудил к бегству в горы.
Волга смирилась. И Святослав прыгнул. Воистину как барс. Вместе с войском
он исчез в бескрайней степи, разбросав во все стороны пальцы-дозоры,
задачей которых было пресечь любые известия о его движении - так поступал
он всегда. И объявился уже у Черного моря - у подошвы Кавказских гор,
смирив тут железной рукой ясов и касогов. Впереди был край вчерашней
державы хазар - море, а между ним и Святославом - крепость Семикара,
которую взяли штурмом с ходу. А вскоре показались и города, запирающие
Азовское море - Тмутаракань и Корчев. Русичи ударили и города лишились
хазарских наместников, не слишком любимых местными горожанами, которые
вместе с воинами Святослава очищали от хазар крепостные стены. Так было
заложено будущее русское Тмутараканское княжество.
Дальше в Крыму лежали богатые и беззащитные сейчас владения Византии, и их жители замерли в смертном ожидании, с ужасом представляя, что сделают с ними невесть откуда появившиеся у самых их границ варвары. Но Святослав не ударил - он хотел не добычи, но победы, победы над каганатом, все еще висевшим камнем на шее. Он повернул на север, оставив в тылу нетронутыми земли Империи, черед которой еще не пришел. Пройдя по Дону, русские обрушились на Саркел - шестибашенную мощную крепость, в цитадели которой, за высокими стенами устремившимися в небо, гордо возвышались еще два башенных шпиля, выше остальных. Крепость была выстроена на мысу и с трех сторон омывалась Доном, вдоль четвертой же хитроумные византийские зодчие прорыли два глубоких рва, призванных охладить наступательные порывы возможного неприятеля. Но строители крепости, как и ее защитники, не причисляли к нему русские дружины - и, оказалось, напрасно.
Саркел был взят штурмом, сожжен, а после почти в буквальном смысле
стерт с лица земли. Оставив в захваченных землях малые дружины (а
оставленным дружинникам в Тмутаракани - и особый наказ: тревожить
Византию), Святослав вернулся в Киев.
Все земли, через которые он прошел за три года боев и походов,
покорились ему. И лишь славяне-вятичи спокойно отнеслись к тому, что отныне
со всех сторон держава грозного Киевлянина окружала их земли. И даже не то
что спокойно, а достойно, ибо не захотели подчиниться победителю Каганата.
Князю пришлось идти на них походом, и только после этого вятичи признали
главенство Киева.
Дань была огромна. Киев громко приветствовал победителей, но Святослав и его люди уже начинали нетерпеливо поводить глазами в поисках очередного настоящего мужского дела - воину не престало жить прошлым, но лишь думами о будущих подвигах. И, естественно, к ожидающим судьбу судьба и приходит - ибо зачем ей понапрасну стучаться в испуганно запертые ворота, когда можно споро войти в специально отворенную дверь?
Святослав думал, что ему делать, а в это время на подобную же тему
размышлял и иной государь - византийский император Никифор Фока,
втянувшийся в войну с дунайскими болгарами. Помня заветы предшествующих
императоров, которые учили, что варваров лучше всего смирять руками других
варваров, он решил, что на роль болгаробойцы вполне может подойти
Святослав. Император приказал направить к русскому князю своего посланца -
сына правителя Корсуни Калокира - и выдать ему на подарки князю и дружине
двадцать пять пудов золота.
Калокир раздал в Киеве золото, но он не особо бы преуспел, если бы не имел за душой тайной мысли императора, поманившего русов в Болгарию, дабы отвлечь их внимание от Причерноморья. И император, и Святослав помнили, что население Болгарии наполовину состояло из славян, так что страна сия вполне могла стать частью государства Руссов. Воистину, это была цель, ради которой можно было преодолеть невозможное.
Святослав и его дружина решили, что преодоление подобного им по плечу, и князь во главе десятитысячного войска пустился на ладьях в долгий путь.
Как всегда, несмотря на внешнюю импульсивность решений, поход был тщательно продуман и тонко осуществлен. Лишь в самом конце лета 967 года, когда Святослав уже приблизился к Дунаю и готовился произвести высадку, болгары узнали о своей судьбе. Их царь, еще продолжающий требовать по обычаю дань с Византии, поспешно собрал тридцать тысяч и бросил их против русских.
Но противник его был не из тех, кто уповает лишь на численный перевес
и привык побеждать напором массы. Каждый дружинник Святослава был мастер
одиночного боя, а все вместе они отлично умели биться в строю. И теперь они
еще раз доказали это. Предводительствуемое Святославом русское войско
выстроилось в некий многорядный монолит и железной волной ринулось на
болгар. Те были разбиты. И так сильно, что не помышляли о дальнейшем
сопротивлении: все уцелевшие бежали и заперлись в сильной крепости
Доростол. Царь Петр от огорчения вскоре умер.
Следующий год отдал в руки Святослава Переяславец, Доростол и восемьдесят других городов-крепостей. Фактически все городки по Дунаю были в руках киевлян. Князь сел на место болгарских царей и стал управлять новой своей державой. Калокир был с ним рядом. И лишь теперь Никифор Фока понял, какую заботу он себе нажил - вместо начинавшей понемногу стареть Болгарской державы он получил в соседи великого воина, обдумывающего не менее великие планы, в которых Византии отводилась важная, но отнюдь не беспечальная роль.
Император заключил с болгарами мир против общего врага и подговорил
печенегов, часть которых привел ныне в Болгарию Святослав, напасть на Киев,
успокоив их тем, что войска Святослава далеко. Кочевники обложили Киев, но
стоило малой дружине русичей подойти к городу и представиться передовым
отрядом войска князя, как хан печенегов дрогнул и снял осаду города.
Киевляне, воспользовавшись этим, сумели послать к князю гонца, который без
соблюдения дипломатического политеса передал своему повелителю и князю
голос земли: он-де, князь, чужую землю ищет и блюдет ее, а от своей
отрекся, а Киев вместе с его матерью и детьми чуть было не взяли печенеги.
Неужели ему не жаль ни отчизны, ни состарившейся матери, ни детей своих?
Речь произвела необходимый эффект, а семя пало на добрую почву -
князь, верный обычаю защиты родных пределов и людей, породивших его, равно
и тех, кому он даровал жизнь, действовал со всегдашней решительностью: в
невообразимо малый для подобных дел срок он оказался в Киеве. Печенеги,
недавно смиренные именем Святослава, теперь были смирены его делом: пройдя
облавами по землям степняков, русичи захватили их богатство - лошадей. На
Русь опять снизошло спокойствие, и вновь тесно стало на ней Святославу,
часто говорившему матери, что не любо жить ему в Киеве, тянет его на Дунай,
в Переяславец - в середину его земли. На что княгиня отвечала только, что
больна она - и куда же теперь уйдет от нее сын? Что держава - не камешек,
из кармана не выкинешь. Что похоронив ее - пусть делает, как хочет, но
делает, подумав. Если останется - то не воспрянет ли Византия, а если уйдет
- на кого оставит Русь?
