Специфика России — громадность государства, малочисленность населения на обширных территориях, однообразие условий, земледельческий быт и др. — обусловила особенно важную и большую роль государства в развитии нации. И модернизацию России, по мнению Чичерина, должно было осуществить самодержавие, самопревращающееся в конституционную монархию. С этой целью правительство должно было опираться не на реакционеров и не на радикалов, а на сторонников умеренных, осторожных, постепенных, но неуклонных преобразований. Это была программа «охранительного», «консервативного» либерализма для общества или «либерального консерватизма» для правительства.
При этом Б. Чичерин никогда не был апологетом абсолютизма. Идеальным политическим строем для России он считал конституционную монархию и поддерживал самодержавие лишь в той мере, в какой оно способствовало проведению реформ. Теоретически он не отрицал в определенных исключительных обстоятельствах неизбежности революции, но считал сё одним из наименее эффективных способов исторического действия и, безусловно, предпочитал эволюционный путь общественного развития. Его политическую программу сегодня квалифицируют как русский вариант движения к правовому государству, учитывающий социально-политические реалии России XIX века и национально- государственные традиции русской истории. При этом в 60—70-е годы прошлого века осуществление чичеринской формулы было отнюдь не утопичным. Между его идеями и реформаторскими установками времен Александра II существует значительное совпадение. Но история 80-х годов пошла по другому пути, и идеи Чичерина остались чисто теоретическим явлением. Идея эволюционного развития России была бескомпромиссно отвергнута на обоих политических полюсах общества: жертвами этого выбора в политическом и научном плане стали мыслители умеренного, центристского направления, к числу которых принадлежал Б.Н. Чичерин.
Впрочем, о жертве в данном случае приходится говорить весьма условно.
Теоретическая модель Б. Чичерина отнюдь не была идеальной. Он преувеличивал
роль государства и правительства. В своем гуманитарном и политическом
творчестве он всегда был излишне априорен и схоластичен. Нетрудно
обнаружить недостаток знания конкретной российской действительности,
почвенного менталитета. По нашим наблюдениям, в его аргументах преобладают
ссылки на факты всеобщей и, в частности, античной истории. Мы полагаем, что
это не только черта личного стиля мышления, но свойство как российского
либерализма XIX века, так и вообще классического либерализма,
господствовавшего в европейских умах в XVIII веке.
Чичеринский либерализм совпадал с классическим европейским и в отношении к социалистическим идеям и социалистическому движению. Данное отношение можно охарактеризовать коротко — абсолютное, категорическое отрицание. Сама идея социальных реформ, по мнению Чичерина, противоречила свободе личности, а потому была несостоятельна. «Социализм вечно колеблется между самым безумным деспотизмом и полной анархией». «Представительное правление может держаться только, пока эта партия слаба и не в состоянии прочно влиять на государственное управление», «социал-демократия есть гибель демократии», социализм — это ложная демократия.
Несмотря на связь с земством Б. Чичерин явился представителем
академического, интеллигентского либерализма. Параллельно складывался
несколько иной вид, получивший в литературе название земского либерализма.
Его социальную основу составляли те слои русской демократической
интеллигенции, которые непосредственно участвовали в координировавшейся
земствами деятельности к организации народного просвещения, здравоохранения
и т. и. Это были учителя, врачи, агрономы, статистики. Земцы значительно
активизировались в конце 70 — начале 80-х годов. Импульсом для их
активности стала правительственная политика урезания прав земств, даже тех
ограниченных, которые первоначально были даны им. В противном случае, по
справедливому мнению известного дореволюционного исследователя земств
Белоконского, земские деятели вполне могли на многие годы сосредоточиться
на мирной культурнической работе. Правительственное же наступление на
земства, особенно в период контрреформ, подталкивало земцев к политической
активности. Черниговское, Полтавское, Самарское, Харьковское земства
вступили в открытую конфронтацию с петербургскими властями, потребовав
созыва представителей всех сословий — Земского собора. За это выступление
лидер тверского земства Иван Петрункевич был выслан из Твери под надзор
полиции, заслужив тем самым славу «земского революционера»,
Земское движение к концу 70-х годов отработало основные требования
своей политической программы: политические свободы (свободы слова, печати и
гарантии личности) и созыв Учредительного собрания. Для достижения этих
целей в 1880 году была создана «Лига оппозиционных элементов» или «Земский
союз». Это была первая либеральная организация в России. В 1883 году в
Женеве профессор Киевского университета Михаил Драгоманов издавал журнал
«Вольное слово» в качестве официального органа «Земского союза». И
организация, и журнал возникли явочным порядком, нелегально, вопреки
принципиальным установкам земского либерализма. Последний всегда
отмежевывался от радикализма. Существование и «Земского союза» и «Вольного
слова» было непродолжительным. Следующий этап земского движения начался в
середине 90-х годов. Его кульминацией стало образование в январе 1904 года
Союза земцев-конституционалистов и проведение своего съезда осенью того же
года. На съезде они потребовали введения политических свобод, уничтожения
сословных, религиозных и иных ограничений, развития местного
самоуправления, участия «народного представительства как особого выборного
учреждения в осуществлении законодательной власти, и в установлении росписи
доходов и расходов и к контроле за законностью действий администрации».
Лидерами направления были Д. Шипов, Н. Стахович, А. Гучков и др. Земский
либерализм в некотором отношении был приземленнее, реалистичнее и
почвеннее, чем «Академический». Сторонники же последнего в новых условиях
начала XX века, отдавая дань заслугам земцев, считали их в политическом
отношении недостаточно радикальными.
Речь идет о новой генерации либералов, чья активная деятельность
началась в середине 90-х годов XIX века. И сам российский либерализм вместе
с ним вступил в новый этап своего существования. М. Туган-Барановский и П.
Новгородцев, Д. Шаховский и кн. Е. и С. Трубецкие, М. Ковалевский и П.
Виноградов, П. Милюков и Н. Бердяев. Цвет отечественной интеллигенции
тяготел к либеральному движению. Но особенно большую роль в развитии
либерализма на этом этапе сыграл Петр Бернгардович Струве (1870—1944). Он
происходил из семьи крупного царского сановника. Отец был губернатором
Перми и Астрахани. Он учился в Петербургском университете и за границей: в
Германии и в Австрии. Струве считал себя экономистом, его магистерская
(1913 г.) и докторская (1917 г.) диссертации были посвящены проблеме цены и
стоимости. С 1906 по 1917 гг. он преподавал политэкономию в Петербургском
технологическом институте. Вместе с тем, он был и юристом, историком,
философом, глубоким политическим мыслителем. Свою безмерную эрудицию и
неординарные интеллектуальные способности он направлял на поиск
исторического пути своей родины — России. Струве не был прост и легок в
межличностном общении, но зато поразительно последователен в определении
главной жизненной цели. Превращению России в свободную страну он посвятил
всю трудную и долгую жизнь. Он практически никогда не был состоятельным
человеком, зачастую не хватало элементарного достатка. Когда же агенты
японской разведки явились к нему в 1904 году с предложением денег за
оппозиционную деятельность, Петр Бернгардович «спустил» их с лестницы. А
буквально за несколько дней до смерти он пришел в ярость, увидев в своем
доме русского эмигранта, который пошел на службу к нацистам: «Они — враги
всего человечества... Они убили самую драгоценную вещь на свете: свободу...
Я живу как нищий. У меня ничего нет и никогда не было. Я умру нищим. Я
пожертвовал всем ради свободы».
За полвека своей активной деятельности П. Струве пережил значительную
идейную эволюцию. Одна из наиболее заметных подвижек произошла как раз на
рубеже XIX—XX веков. Это был окончательный разрыв с марксизмом, который в
социалистической прессе, а затем и в советской историографии неизменно
квалифицировался как «ренегатство». Между тем, как мы уже отчасти
показывали выше, в сюжете о становлении социал-демократических организаций,
это далеко не так. Стремясь понять изменяющуюся действительность, П.
Струве, не будучи догматиком, действительно эволюционировал в вопросах
мировоззрения, программы и политической тактики, но по сути он никогда не
изменял себе. Он никогда не изменял тем ключевым идеям, которые составляли
основу его мировоззрения, сложившегося в юности, еще до его «марксистского»
и «социалистического» периода. Это были либерализм, государственность,
«национализм» и западничество. Либерализм означал признание свободы
личности как главной человеческой ценности, которая позволяет человеку
самореализоваться. Струве видел смысл жизни человека в
самоусовершенствовании, необходимым условием для чего является духовная и
политическая свобода.
Государство является одним из главных культурных достижений мирового
развития. Оно — организатор и примиритель. С этим связано бережное,
трепетное отношение Струве к российской государственности. В соответствии с
чичеринской традицией Струве видел в государстве гаранта свободы личности.
Поэтому идеи государственности и человеческой свободы нисколько не
противоречили друг другу, а наоборот, органично дополняли друг друга.
«Национализм» Струве тождественен понятию «патриотизм» в современном
русском лексиконе. Струве любил русский народ и Россию, свою Родину и был
убежден в огромных способностях и возможностях русской нации. Историческую
задачу он как раз и видел в том, чтобы снять препятствие для их полного
развития. Национальный патриотизм Струве соединялся с западничеством, столь
типичным практически для подавляющего большинства отечественных либералов.
Их западничество заключалось отнюдь не в стремлении к слепому копированию
государственного устройства или образа жизни «передовых» европейских стран
и Америки, «...самому ценному, что было в содержании европейской культуры,
вообще нельзя «научиться» так просто, а надо это нажить самим, воспитать в
себе...». «Единственная область, где народы действительно сплошь подражают
друг другу, — это область науки и техники; во всем остальном они, худо ли,
хорошо, только приспособляют свои собственные учреждения к новым
требованиям, которые по временам, если не постоянно возникают в их
собственной среде. Они приспособляют их, видоизменяя. Эти изменения часто
вызываются иностранными образцами, но они только в том случае пускают в
стране корни, когда не противоречат прямо всему тому наследию прошлого,
которое слагается из верований, нравов, обычаев и учреждений известного
народа» 1841. Но в то же время они полагали, что именно западные страны
демонстрируют магистральный путь развития человеческой цивилизации, путь
прогресса. Россия может раскрыть свои необозримые потенциальные
возможности, только вступив на эту общечеловеческую дорогу.
Таким образом, в идейной эволюции П. Струве либерализм был первичен, а
марксизм и социализм — вторичен; либерализм был константой, а марксизм и
социализм — переменными. Политическая свобода в России была главной
жизненной целью; рабочее же движение, идеологией которого стал марксизм и
социализм — главной общественной силой, способной добиться ее в России. В
90-е годы XIX века Струве, как и многие будущие либералы, был искренне в
этом убежден. Российская социал-демократия была для них, прежде всего,
демократией. Отход сторонников либерального мировоззрения от российского
рабочего движения рано или поздно, но был неизбежен. Персональная эволюция
Струве в этом смысле была сигналом окончания «марксистского» периода и
вступления в новый, более адекватный сути либерализм. В философии это был
отказ от позитивизма и переход к неокантианству, что нашло отражение в
известном сборнике «Проблемы идеализма». В области программы и тактики —
«новый» либерализм.
