Возникновение «нового» либерализма на рубеже XIX—XX вв. было напрямую
связано со значительной активизацией всего либерального движения в это
время. Отказ нового царя Николая II пойти навстречу их требованиям побудил
либералов к изданию собственного нелегального печатного органа. Им стал
выходивший с 1902 по октябрь 1905 гг. журнал «Освобождение». Его бессменным
редактором, автором многих принципиальных статей был Струве. К осени 1903
года в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе и других городах действовали
местные кружки сторонников «Освобождения», которые стали зародышами первой
политической либеральной организации в России. Официально начало «Союзу
освобождения» было положено летом 1903 года, когда в Швейцарии сторонники
журнала решили приступить к формированию общероссийской организации. В этом
совещании принимали участие кн. Долгоруков, кн. Шаховской, И. Петрункевич,
С. Булгаков, Н. Бердяев, С. Прокопович, Е. Кускова. В январе 1904 года в
Петербурге состоялся 1 съезд представителей местных организаций. На нем
были приняты программа и устав «Союза освобождения», избран совет
организации во главе с патриархом земского либерализма И. Пстрункевичем. II
съезд «Союза», проведенный в октябре 1904 года в Петербурге, обсужден
вопрос о проведении банкетной кампании в ноябре 1904 года в связи с 40-
летием судебной реформы. «Союз освобождения» был наиболее радикальной
либеральной организацией из возникших в пореформенное время. Радикализм
«новых» либералов был далеко не случайным, а глубоко осознанным.
Пониманию сути «нового» либерализма способствует классификация видов
либерализма, которую накануне революции дал другой его видный деятель Павел
Николаевич Милюков (1859—1943 г.). Профессиональный историк, защитивший в
1892 году блестящую диссертацию, посвященную оценке реформаторской
деятельности Петра 1, он получил «пропуск» в политику именно благодаря
своей научной и преподавательской деятельности. За отдельные
«прогрессивные» намеки в лекциях он был уволен из Московского университета,
отправлен в ссылку и получи репутацию опального общественного деятеля.
Широко известен он стал после выхода первого издания его знаменитых
«Очерков по истории русской культуры» (1896 г.), которые были его авторской
концепцией истории государства российского. В результате тщательной и
многолетней разработки таковой сложилось политическое мировоззрение и
принципы политического поведения, на основе которых строилась вся
деятельность бессменного лидера Партии конституционных демократов, каковым
П. Милюков стал с 1905 года.
В частности, в бесцензурной, изданной для западного читателя книге,
последнюю строчку которой П. Милюков дописывал в день убийства великого
князя Сергея Александровича, т. е. 4 февраля 1905 года, он сделал вывод о
том, что роль либерального движения в становлении политических демократий
разных западных стран не была одинаковой. В зрелых, вполне развитых
англосаксонских демократиях ( США, Англия ) главным двигателем прогресса
был либерализм. В Германии же, которую Милюков относил к странам с новой и
гораздо менее развитой политической жизнью, либерализм был политически
немощным. К этой же группе стран Милюков относил и Россию, но полагал, что
особенности расстановки общественных и политических сил здесь выражены еще
рельефнее, чем в Германии. Если для этой страны понятие «либерализм»
устарело, то в России умеренное течение политической жизни (в терминологии
Милюкова — одно из двух в России; второе — радикальное — Л.С.) только очень
условно можно назвать этим западным термином. «Сейчас в России, — писал
Милюков, значение термина «либерализм» одновременно и расширено и
превзойдено. Он включает в себя гораздо более радикальные группировки, по
той простой причине, что любая более или менее передовая мысль в прессе
может вызвать гонение. Термин «либерализм» в России устарел не потому, что
его программа реализована. Программа классического либерализма представляет
собой только первый шаг, который должен быть совершен. Но политическая и
индивидуальная свобода не могут быть абсолютными ценностями, как это
считайтесь в начале эры свободы во Франции... Люди, называющие себя
либералами в России, придерживаются гораздо более передовых взглядов. А
первым глотком политической свободы им будет дан какой-то другой термин, в
то время как это будет использоваться для обозначения позиций
консервативных групп».
Таким образом, важнейший урок, извлеченный из европейского и, прежде
всего, немецкого политического опыта, заключался в том, что для сохранения
своих позиций в политической жизни России либерализм здесь должен быть
более радикальным, чем классическая теория свободы. И это вовсе не был
призыв к измене старому, доброму либерализму нового времени. Мы видим в
концепции Милюкова попытку сохранить сущность либерализма, расширив его
содержание и изменив форму. При этом краеугольный камень классического
либерализма — индивидуальная и политическая свобода— ни в коем случае не
исключался из программы отечественных свободомыслящих. Он признавался
первым, необходимым, но недостаточным для существования либерализма в
качестве значительного политического течения в сложных исторических реалиях
начала XX века. Немецкий либерализм не сумел модифицироваться таким
образом, а потому не сумел сыграть в политической жизни своей страны
достаточно заметной роли. В период активной выработки своей политической
физиономии российские либералы видели одну из главных задач в том, чтобы не
повторить печальной участи своих германских идеологических собратьев. Выход
ведущие идеологи дореволюционного периода П.Б. Струве и П.Н. Милюков видели
в радикализации программы и тактики. Продискутированная на страницах
«Освобождения» и нашедшая воплощение в так называемой Парижской
конституции, т. е. проекте «Основных государственных законов Российской
империи», принятой группой членов «Союза освобождения» в марте 1905 года,
программа включала ряд основополагающих позиций классического либерализма —
требование прав человека и народного представительства. Перечисление прав
человека выполняло, в представлении идеологов российского либерализма,
функцию, аналогичную французской «Декларации прав человека и гражданина».
Такие декларации на рубеже XIX—XX веков уже не было принято включать в
программы политических партий. Но специфика России — политический произвол
— требовала зафиксировать на этом внимание.
Необходимость политического представительства была сформулирована уже в
первой программной статье «От русских конституционалистов»: «Бессословное
народное представительство, постоянно действующее и ежегодно созываемое
верховное учреждение с правами высшего контроля, законодательства и
утверждения бюджета». По вопросу о форме государственного устройства,
структуре народного представительства не было ни единодушия, ни
определенных официальных формулировок, хотя большинство либералов, конечно
же, склонялось к признанию конституционной монархии как наиболее отвечающей
историческим условиям развития российского народа. Разные точки зрения
высказывались и по поводу внутреннего устройства законодательного органа.
По мнению Милюкова, Россия могла бы перенять опыт Болгарии, с ее
однопалатным народным собранием. Авторы парижской конституции детально
разработали механизм функционирования двухпалатного парламента,
позаимствовав многое из американской конституции.
Радикализм программных требований проявлялся, прежде всего, в идее бессословного народного представительства, во всеобщем избирательном праве и в признании «государственного социализма», т. е. активной социальной политики государства в интересах широких масс трудящихся.
В то время всеобщее избирательное право не стало нормой жизни
«передовых» политических наций. По мнению либералов, в России альтернативы
«четырехчленке» (всеобщее, равное, прямое избирательное право и тайное
голосование) не было. Его необходимость они обосновали как раз
специфическими условиями политического развития своей страны. В
объяснительной записке к парижской конституции Струве писал: «При наличии
крепкой революционной традиции в русской интеллигенции, при существовании
крепко организованных социалистических партий, при давнем и глубоком
культурном отчуждении народных масс от образованного общества, — всякое
разрешение вопроса о народном представительстве, кроме всеобщего
голосования, будет роковой политической ошибкой, за которой последует
тяжелая расплата».
Разработав серьезную программу решения двух острейших социальных
вопросов России — аграрного и рабочего, российские свободомыслящие тем
самым извлекли урок из опыта своих немецких собратьев. Последних они резко
критиковали за то, что они выступили против всякого вмешательства
государства в отношения между рабочими и предпринимателями: «Быть может,
жесткий урок научит Рихтера и его единомышленников, что разумное
регулирование этих отношений со стороны парламента и правительства вовсе не
нарушает основных требований либерализма; — наоборот, требуется ими, так
как иначе индивидуальная свобода может явиться пустым словом» 1,89}-.
Содержание аграрной и рабочей программы не приняли в данный период
определенных очертаний, но сам факт убежденности в необходимости таких
требований в программе либеральной партии очень показателен.
Особенно отчетливо радикализм либералов начала XX века, именно предреволюционного периода проявился в политическом поведении, в отношении к революции, к русско-японской войне и к российскому социалистическому движению. Нет сомнений в том, что отечественные либералы были эволюционистами, справедливо полагая, что любая революция проката колоссальными историческими издержками. В этом их убеждал, прежде всего, опыт Великой французской революции, но они были слишком умны и наблюдательны, чтобы абсолютизировать эволюцию как способ решения общественных проблем. Даже Б. Чичерин допускают при определенных исторических условиях неизбежность революции. В обстановке же революционного кризиса в России начала XX века, крайне недальновидной политики царской бюрократии не признавать необходимости радикальных изменений могли только очень недалекие «человеки в футлярах». В новейшей историографии справедливо утверждается, что российские либералы признавали политическую, но не социальную революцию, хотя до последнего старались использовать и надеялись на любой шанс предотвратить се. «Гражданский мир и самодержавие несовместимы в современной России»... «Активную, революционную тактику в современной стадии русской смуты я считаю единственно разумной для русских конституционалистов», — писал Струве. При этом он всегда оговаривал, что революцию нельзя понимать узко, т. е. сводить ее к использованию физического насилия: «С революцией умные, истинно государственные люди вообще не борются. Или иначе: единственный способ борьбы с революцией заключается в том, чтобы стать на ее почву и, признав се цели, стремиться изменить только ее методы».
С такой достаточно радикальной позицией связана и тактика, которую
предложила часть либералов во время русско-японской войны. Далеко не все из
них заняли патриотические позиции. П. Милюков считал крайне опасной
поддержку военной авантюры самодержавия и выдвинул лозунг «Долой
самодержавие?». Полемика между Милюковым и Струве на страницах
«Освобождения» закончилась открытым признанием Струве несостоятельности
своей первоначальной патриотической позиции.
Наконец, важнейшей отличительной особенностью утробного периода
либеральных партий в России было в высшей степени лояльное отношение к
рабочему движению и социалистическим организациям. Социализм в России
рассматриваются как самое крутое и значительное политическое движение.
«Социализм в России, — писал П. Милюков, — более чем где-либо еще,
представляет интересы демократии в целом. Это делает его роль более важной,
чем в странах с более и ранее развитой демократией». Российское рабочее
движение, по мнению Струве, с 90-х годов прошлого века стало главной
демократической силой и подготовило то широкое и всестороннее общественное
движение, которым обозначилось в России начало XX века. Отсюда следовал
чрезвычайно важный тактический вывод: конфронтация с такой крупной
политической силой опасна и чревата политической смертью, что произошло с
немецкими либералами. «Русскому либерализму не поздно еще занять правильную
политическую позицию — не против социальной демократии, а рядом и в союзе с
ней. Таковы уроки, даваемые нам всей новейшей историей великой соседней
страны».
И это стремление к политическому союзу прежде всего с социал-
демократией («Самая влиятельная русская революционная группа» (социал-
демократия) и ее орган («Искра»), во главе которого стоят люди серьезно
образованные, с солидными знаниями и недюжинными дарованиями»), не было
благим пожеланием или теоретическим рассуждением. Попытки создать коалицию
с социал-демократами предпринимались неоднократно. Большие надежды внушают
позитивный с этой точки зрения опыт сотрудничества различных общественных
сил в середине 90-х годов, получивший название «легального марксизма». И
кое-что накануне событий 1905 года удалось сделать. В 1904 году в Париже
либералам удалось созвать беспрецедентную в отечественной истории
конференцию оппозиционных сил, в которой принимали участие представители
различных либеральных организаций, эсеры, национальные социал-демократии
(большевики и меньшевики отказались). Это был шаг к созданию своеобразного
народного (фронта. Идея объединения всех оппозиционных сил в борьбе против
самодержавия была заветной целью «Освобождения» и самого Струве. Не
переоценивая значение Пражской конференции, все-таки следует признать, что
нечто существенное в этом направлении удалось сделать. Политический же союз
в полном объеме не удалюсь осуществить главным образом из-за непримиримой
позиции социалистов. Либералы явно переоценили способность революционных
партий к политическим компромиссам, к конструктивной демократической
деятельности. «Возможно, что у нас образуется рабочая партия нового типа,
средняя между английским рабочим либерализмом и доктринальной социал-
демократией Германии».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Таким образом, российские либералы вели интенсивный поиск формулы
либеральной партии в не совсем типичной европейской стране начала XX века.
В процессе этого поиска либерализм стал менее академическим, более
почвенным, чем это было во второй половине XIX века. Они своевременно
поняли, что как в западных странах, так и в России время классического
либерализма миновало. Принципиальными элементами созданной либералами
модели политической демократии в России были радикальный либерализм,
ориентированный на активную социальную политику государства и лояльный 110
отношению к организациям трудящихся. Стержнем российской демократии должен
был стать союз «нового» либерализма и социалистических сил.
Однако, отойдя от ортодоксального вида, либерализм в России стал
«новым» на более европейский, а не на русский манер. Его идеи были в
большей мере теоретическим синтезом достижений мировой либеральной мысли,
чем почвенным вариантом. В его поиске в этот, предшествующий событиям
1905—1907 гг., период либералы остановились посредине. С одной стороны, они
оказались чересчур радикальными новыми в сравнении с классическим
либерализмом — в оппозиционности самодержавию, в иллюзорных надеждах на
конструктивный потенциал социалистического движения. И, видимо, проскочили
первую почвенную отметку, к которой часть либералов вернулась после и под
влиянием революционных событий 1905—1907 гг. С другой, их либерализм
оказался недостаточно радикальным в части социальных программ. Причем дело
здесь не столько в недостаточной решительности к осуществлению: в
стремлении соединить элементы либерализма и социализма они, пожалуй,
уловили всемирную прогрессивную, антитоталитарную тенденцию. Но они не
пошли по этому пути до конца, не поняли неотложности и, особенно,
приоритетности социальных проблем в России.
ЛИТЕРАТУРА.
1. Журавлев В.В. Политическая история России. - М: Юристъ, 1998 г.
2. Леонтович В.В. История либерализма в России (1762-1914) - М: 1995 г.
3. Макаренка В.П. Главные идеологии современности, Ростов-на-Дону:
Феникс 2000 г.
4. Платонов С.Р. Лекции по русской истории. С-Пб, 1996 г.
5. Смагина С.М. (Ред.) Политические партии России в контексте её истории, Ростов-на-Дону: Феникс, 1998 г.
6. Сахоров А.Н. (Ред.) История России с начала XVIII до конца XIX века,
- М, 1998 г.
7. Шелохаев В. Идеология и политическая организация Российского либерализма, Москва 1991 г.
