Национальная безопасность: способ ликвидации материальных основ коррупции
Национальная безопасность: способ ликвидации материальных основ коррупции
По мнению Президента РФ Д. Медведева коррупция сегодня представляет собой одну из самых деструктивных сил в российском государстве, а проблема ее ликвидации в РФ является настоящей национальной проблемой, существенно снижающей национальную безопасность страны. Однако еще в конце XX в. академиком РАН Д. С. Львовым [8] коррупция в России уже оценивалась как «тотальная»: российское государство прочно вошло в десятку наиболее коррумпированных стран мира, а в первом десятилетии XI в. по некоторым экспертным оценкам объем рынка коррупции в России достиг 240 с лишним млрд. долларов США [13], при этом в деловой сфере России объем коррупции к 2005 г. оказался еще выше и составил 316 млрд. долл. США в год, не включая коррупцию на уровне политиков федерального уровня и бизнес–элиты [5].
В этих условиях председатель Национального антикоррупционного комитета России К. Кабанов в 2007 г. прямо заявлял, что никакой борьбы с коррупцией в России нет, «политика по противодействию коррупции не выработана», а аресты чиновников среднего звена систему взяточничества не нарушают [7, 12]. Утвержденный в июле 2008 г. Президентом РФ «Национальный план противодействия коррупции» четко дал понять российской общественности, что коррупция — это очень плохо, и с ней надо бороться, однако положенные в основу этого плана методы, как будет представлено ниже, а затем и сама практика показали, что действенных результатов от их применения ожидать не следует …
В общем случае под корру́пцией (от лат. corrumpere — «растлевать») обычно понимают использование должностным лицом своих властных полномочий (обязанностей) и доверенных ему прав в целях личной выгоды, противоречащее действующим законодательству и моральным установкам, и наиболее часто применяется по отношению к бюрократическому аппарату и политической элите [9], которые прибыльно функционируют с помощью государства в рамках общепринятых стабильных моделей социально-экономической сферы [3].
Используемые по настоящее время для исследования различных общественных и хозяйственных процессов стабильные «формационные» и «социальные» модели общественных отношений в рамках такой «специальной организованности общества» как государство базируются на двух сущностных экономических признаках:
– «собственности», под которой Г. В. Ф. Гегель понимал только объекты собственности (землю, являющуюся, правда, средой обитания всех людей, с ее природными ресурсами, вещь, имущество (вещи), материальные блага), не подлежащими отторжению, а К. Маркс — только отношение собственников к объектам собственности как к своим, как к принадлежащим им, и соответственно — отношение всех несобственников к ним как к чужим, не принадлежащим им, и – «стабильности», создающей условия только для применения «правового регулирования» общественных отношений с целью их стабилизации и определяющей, исходя из факта их стабильности, соответствующие содержание и форму деятельности органов управления в государстве.
Правовое представление этих сущностных признаков по настоящее время полностью определяется лишь экономическим по Г. В. Ф. Гегелю представлением, которое в определенной степени сходно только с первой частью экономико-политического по К. Марксу представления собственности, и закрепляется специально разработанным специфическим правом собственности, при этом вторая часть экономико-политического представления собственности своего юридического закрепления в рамках государства не нашла, что и определило дефицитарность (несоответствие) экономического, экономико-политического и правового представления собственности [4]. Это полностью подтверждается мнением профессора Ю. К. Толстого [10], который считает, что поскольку «собственность — это отношение собственника к принадлежащей ему вещи как к своей», то оно выражается только «во владении, пользовании и распоряжении ею» с соответствующим их специфическим смысловым наполнением, в рамках которого, например, право «распоряжения» (управления) позволяет сегодня изменять юридическую судьбу объекта собственности.
В рамках таких стабильных моделей социально-экономической сферы «отличительным признаком коррупции по настоящее время считается конфликт либо между действиями должностного лица и интересами его работодателя, либо конфликт между действиями выборного лица и интересами общества». Отсюда делается вывод, что коррупции может быть подвержен любой человек, обладающий дискреционной властью, связанной с распределением каких-либо не принадлежащих ему материальных ресурсов по своему усмотрению (чиновник, депутат, судья, сотрудник правоохранительных органов, администратор, экзаменатор, врач и т. д.), при этом главным стимулом коррупции выступала и выступает возможность получения экономической прибыли (ренты), связанной с использованием властных полномочий, а главным сдерживающим фактором являлся риск разоблачения и наказания. Такой взгляд на коррупцию позволил, в частности, российскому законодателю в рамках используемой стабильной постсоциалистической модели социально-экономической сферы конкретизировать приведенное выше общее представление о ней и рассматривать ее как «злоупотребление служебным положением, дачу взятки, получение взятки, злоупотребление полномочиями, коммерческий подкуп либо иное незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества и госу-дарства в целях получения выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иных имущественных прав для себя или для третьих лиц либо незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими физическими лицами; а также совершение указанных деяний от имени или в интересах юридического лица» [11], хотя понятно, что злоупотребление является лишь одной из форм коррупции, одним из преступных деяний должностного лица или группы лиц, что не исчерпывает всей полноты определения коррупции. Видимо по этой причине действующая сегодня классификация в общем случае делит коррупцию как злоупотребление по видам:
– на бытовую, порождаемую взаимодействием рядовых граждан и чиновников и связанную с различного рода подарками от граждан и услугами должностному лицу и членам его семьи;
– деловую, возникающую при взаимодействии власти и бизнеса;
– верховной власти, относящуюся к политическому руководству и верховным судам,
а также:
– по типам взаимодействующих субъектов (граждане и мелкие служащие, фирмы и чиновники, нация и политическое руководство);
– по типу выгоды (получение прибыли или уменьшение расходов);
– по направленности (внутренняя и внешняя);
– по способу взаимодействия субъектов, степени централизации, предсказуемости и т. д.,
при этом на макроуровне исторически коррупция в России всегда делилась:
– на «мздоимство», связанное с получением неправомерных преимуществ за совершение законных действий;
– «лихоимство», связанное с получением неправомерных преимуществ за совершение незаконных действий.
При подобном взгляде на коррупцию считается, что ее исторические «материальные корни восходят к древнему обычаю делать вещественные подарки», чтобы добиться расположения представителя любого уровня власти. Дорогой подарок во все времена выделял человека среди других просителей и способствовал тому, чтобы его просьба обязательно была выполнена. Такой поверхностный подход к пониманию материальной сущности коррупции в полной мере определил и специфику используемых в настоящее время в государстве направлений борьбы с нею.
Так, с одной стороны, на сегодняшний день считается, что ни в менеджменте, ни в педагогике, ни в экономике, ни в праве и т. п. вообще не известны методы, которые бы гарантировали, что человек когда-то станет идеальным чиновником и не будет подвержен коррупции.
В то же время, с другой стороны, имеются предположения, что если бы не было государства с его бюрократическим аппаратом чиновников, то не было бы и коррупции. Поэтому в условиях, когда коррупция распространена практически везде, роспуск коррумпированных органов власти мог бы представляться одним из действенных радикальных способов от нее избавиться. Однако, поскольку способность людей на данном этапе развития эффективно сотрудничать без государства подвергается очень сильным сомнениям, то это направление также признается несостоятельным.
Кроме роспуска органов власти, зафиксированы еще три возможных метода, но не ликвидации, а уменьшения коррупции в государстве [1], которые предполагают:
1) ужесточение законов и их исполнения, что должно тем самым повысить риск наказания;
2) создание экономических механизмов, позволяющих должностным лицам увеличивать свои доходы, не нарушая правила и законы;
3) усиление роли рынков и конкуренции, уменьшающих размер потенциальной прибыли от коррупции.
Большинство такого рода методов относят либо к внутренним, либо к внешним механизмам надзора.
Так, во внутренний механизм уменьшения коррупции вводят внутренние стимулы, существующие, якобы, в самом аппарате управления: ясные стандарты исполнения должностными лицами своих обязанностей и строгий надзор над каждым служащим, при этом с целью обеспечения надзора часто выделяют особые управления, которые функционируют автономно.
Наоборот, в основе внешнего механизма уменьшения коррупции усматривают его высокую степень независимости от исполнительной власти. Считается, что одними из самых эффективных инструментов не ликвидации, а контроля над коррупцией бюрократического аппарата, резко снижающим ее потенциальную привлекательность, являются:
– свобода слова и средства массовой информации [2];
– независимая судебная система, при которой нарушивший закон бюрократ может быть легко и эффективно признан виновным;
– разделение властей, а также «сдержки и противовесы» и т. п.
Наконец, среди мер общего нематериального характера в настоящее время выделяют:
– устранение неконституционности коррупциогенных норм, поскольку любые накладываемые на гражданина ограничения, могут вызывать коррупцию;
– устранение правовой неинформационности граждан об их правах, обязанностях и характере нарушений, которые могут повлечь за собой ответственность;
– отсутствие открытости ведомственных структур, надлежащего гражданского контроля и открытого обсуждения внутриведомственных документов;
– повышение социального обеспечения чиновников и др.
На сегодняшний день большинство ученых признает, что все перечисленные методы, направленные лишь на уменьшение в государстве коррупции, фактически приводят лишь к росту затрат на это малоокупаемое занятие, а для полной ликвидации коррупции должны быть приложены, увы, «бесконечные усилия». По этой причине, сравнивая потери от коррупции и затраты на ее искоренение для каждого уровня власти в государстве, устанавливают так называемый оптималь-ный уровень коррупции, отражающий наименьшие суммарные потери (рис. 1) [9].
Из рис. 1 видно, что в рамках такого «уменьшающего коррупцию» подхода оказывается, что в российском государстве выгоднее из-за высокой затратности процесса ее уменьшения просто не уничтожать коррупцию до конца. По этой причине постоянные настойчивые призывы руководства страны к борьбе с коррупцией не имеют перспективы, а установление в государстве «оптимального уровня коррупции» показывает, что все перечисленные методы борьбы с ней направлены лишь на то, чтобы только слегка сдержать действие древнего обычая вознаграждать просителями представителей любого уровня власти за оказанные ему услуги и никогда не смогут ее ликвидировать полностью. В этом плане всеобщее мнение, что коррупция в российском государстве бессмертна, оказывается не лишенным основания. Это в полной мере подтверждается и тем, что любое государство как «специальная организованность общества», по мнению Аристотеля, всегда было предназначено лишь для обеспечения возможности предприимчивой части общества получать прибыль (наживу) за счет большинства и стабилизации такой ситуации в предположении, что после обогащения предприимчивой части общества сразу же наступит всеобщее благоденствие, а коррупция после этого сама по себе исчезнет навсегда (рис. 2).
Страницы: 1, 2
