— обязанность использования всех правовых процедур воздействия на оппозицию, включая уголовное преследование всех лиц по факту мятежной деятельности против властей, особенно, если такая деятельность носит насильственный характер;
— исчерпание политических возможностей поиска согласия с оппозицией в отношении мирного решения конфликта;
— соразмерность санкций с ущербом, причиняемым оппозиционной деятельностью, и обращение к физическому принуждению лишь как ultima ratio (последнему средству) подавления политической оппозиции.
Ход развития чеченского конфликта показывает, что объем и масштаб вооруженных санкций, использованных федеральной властью, явно неадекватны реальной необходимости, а самое главное, эти санкции применены, когда еще не были исчерпаны все возможности для мирного урегулирования конфликта.
В категориях международного права чеченский конфликт должен быть, таким образом, квалифицирован как “вооруженный конфликт немеждународного характера”. Федеральные власти обязаны, в этой связи, соблюдать нормы международного гуманитарного права, сформулированные в Дополнительном протоколе II 1977 г. к Женевским Конвенциям 1949 г., касающегося защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера (Протокол ратифицирован Постановлением Верховного Совета СССР от 4 августа 1989 г.).
П.1 ст.1 Протокола II определяет основную сферу применения документа вооруженными столкновениями, происходящими на территории государства-участника:
“между его вооруженными силами и антиправительственными вооруженными силами или другими организованными вооруженными группами, которые, находясь под ответственным командованием, осуществляют такой контроль над частью его территории, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия и применять настоящий Протокол”.
Текст Протокола не оставляет сомнения в том, что применять его положения обязаны обе стороны конфликта. В этой связи, оппозиционные власти Чечни могли бы обратиться к депозитарию (швейцарскому правительству) с односторонним заявлением, содержащим их согласие применять Конвенции и Протоколы, поскольку такой шаг не означал бы признания федеральными властями РФ за ними того или иного формального статуса.
Направленность Протокола II на преимущественную защиту интересов официальных властей подчеркивается п.1 ст. 3, который гласит:
“Ничто в настоящем Протоколе не должно истолковываться как затрагивающее суверенитет государства или обязанность правительства всеми законными средствами поддерживать или восстанавливать правопорядок в государстве или защищать национальное единство и территориальную целостность государства”. А п.2 этой статьи поясняет:
“Ничто в настоящем Протоколе не должно истолковываться как оправдание... вмешательства в вооруженный конфликт или во внутренние или внешние дела Высокой Договаривающейся Стороны, на территории которой происходит этот конфликт”.
Подписанный в Назрани 10 июня 1996 г. Протокол заседания Комиссий по переговорам о прекращении огня, боевых действий и мерах по урегулированию вооруженного конфликта на территории Чеченской Республики содержит упоминание значительной части действий, запрещенных международным гуманитарным правом в части, касающейся внутренних вооруженных конфликтов, и прежде всего: террористические акты, нападение, похищение, захват заложников, грабежи и убийства мирного населения, а также угрозы совершить любое из вышеуказанных действий.
Особо стоит отметить конкретность и продуманность договоренностей, содержащихся в Протоколе заседания рабочих групп по розыску пропавших без вести и освобождению насильственно удерживаемых лиц от 10 июня 1996 г. (далее - Протокол заседания рабочих групп). Реализация этих соглашений в полном объеме способна сыграть решающую роль в восстановлении взаимного доверия и уважения сторон в качестве условия реального прекращения и невозобновления вооруженного насилия.
Опираясь на нормы международного гуманитарного права достигнутые договоренности могут быть дополнены за счет положений, направленных на обеспечение фундаментальных прав задержанных и интернированных (в том числе на законных основаниях) лиц, не подпадающих под действие пп. 5 и 7 Протокола заседания рабочих групп.
В частности, положения Протокола II к Женевским конвенциям устанавливают некоторые нормы, которые “соблюдаются как минимум” в отношении интернированных или задержанных лиц и касаются таких вопросов, как оказание соответствующей медицинской помощи, получение помощи в индивидуальном или коллективном порядке, отправление религиозных обрядов и получение духовной помощи. Указанные лица “в такой же степени, как и гражданское население, снабжаются продовольствием и питьевой водой, им обеспечиваются условия для сохранения здоровья и соблюдения гигиены, а также предоставляется защита от суровых климатических условий и опасностей вооруженного конфликта.” Одновременно предусматривается, что лица, не интернированные и не задержанные, но “свобода которых каким бы то ни было образом ограничивается по причинам, связанным с вооруженным конфликтом” (например, жители блокированных населенных пунктов), “пользуются гуманным обращением”.
Достигнутые соглашения в области обеспечения гуманитарного права, при наличии соответствующей политической воли с обеих сторон, открывают возможности для расширения комплекса мер контроля за счет международно-правовых процедур. Речь идет о системе институтов и процедур контроля, предусмотренных Женевскими Конвенциями и Протоколами, основная цель которых состоит в предотвращении случаев нарушения, принятии превентивных мер, расследовании имевших место нарушений и применении процедуры примирения. Применительно к ситуации внутреннего вооруженного конфликта, такие функции может осуществлять такая беспристрастная гуманитарная организация, как Международный Комитет Красного Креста. Практика показывает, что уже одно присутствие представителей нейтральных сторон, например МККК, в районе ведения боевых действий нередко служит сдерживающим фактором, предотвращающим совершение воюющими сторонами нарушений норм гуманитарного права. Тем не менее, необходимым условием ведения такой гуманитарной деятельности является согласие находящихся в конфликте сторон.
Эффективность контрольных мер, предусмотренных Женевскими Конвенциями и Протоколами, оставляет желать лучшего. Факультативный характер данных процедур фактически исключает реальную возможность соблюдения норм гуманитарного права в случаях, когда стороны вооруженного конфликта грубо нарушают их. В ст. 1 всех четырех Женевских конвенций участники обязались не только выполнять и соблюдать их положения в рамках своей компетенции, но и обеспечивать их соблюдение. Обязательство “обеспечивать соблюдение” конвенций при любых обстоятельствах является обязательством каждой договаривающейся стороны принимать меры либо в индивидуальном порядке, либо совместно с другими коллективные меры с тем, чтобы обеспечить соблюдение норм гуманитарного права.
Что касается коллективных мер, то, в соответствии с решениями Хельсинской (1992 г.) и Будапештской (1994 г.) встреч СБСЕ на высшем уровне, эта структура вправе осуществлять “позитивное вовлечение” в внутренние политические конфликты в форме, прежде всего, посылки “миссий по установлению фактов”, что и было реализовано в создании в 1995 г. Группы Содействия ОВСЕ в Грозном. Это право на “сигнальное обнаружение” фактов подтверждается также Декларацией Генеральной Ассамблеи ООН об установлении фактов в области поддержания международного мира и безопасности (рез. 46/59 от 9 декабря 1991 г.).
Другая форма участия международных организаций во внутренних политических конфликтах выражается в оказании воздействия с целью проведения расследования, не предусматривая при этом необходимости принятия решения по основным проблемам урегулирования конфликта.
Если все предложения о проведении расследования систематически отвергаются, то уполномочена ли ООН или ОВСЕ проводить расследование без согласия соответствующих сторон? Ответ на этот вопрос должен быть утвердительным. Так, например, ООН неоднократно расследовала положение на оккупированных Израилем арабских территориях, и Генеральная Ассамблея в своих резолюциях постоянно заявляла о нарушениях гуманитарного права. которые были выявлены таким образом.
Результаты подобных расследований со всей очевидностью ограничивались бы заключениями и установлением фактов и никоим образом нс носили бы обязательного характера для стороны, которая отказалась от расследования. Подобные расследования следует проводить лишь в качестве крайней меры, при этом всегда необходимо учитывать уместность таких действий. Вместе с тем, не следует недооценивать морального и политического значения таких выводов — не только в отношении стороны, совершившей нарушение, но и в отношении всех сторон, находящихся в конфликте, как в том, что касается рассматриваемого конфликта, так и в том, что касается любых конфликтов в будущем.
Однако, перспектива реального расширения сферы компетенции международно-правовой системы мер контроля за счет включения в нее вооруженных конфликтов, не носящих международного характера, сама по себе достаточно проблематична, и возможна лишь при наличии политической воли. Любому государству, независимо от его приверженности “гуманитарным” принципам, трудно согласиться с тем, что одна или несколько третьих держав могут взять на себя роль держав-покровительниц с целью контроля за применением гуманитарного права; еще труднее согласиться с тем, чтобы эти державы осуществляли процедуры расследования возможных нарушений, имеющие обязательный характер как для законных правительств, так и для повстанцев в случае гражданской войны.
“Позитивную вовлеченность” институтов международного сообщества в роли субъекта внешнего контроля следует отличать от “вмешательства”, от их “негативной вовлеченности” во внутренний вооруженный конфликт.
Общий подход к этой проблеме сформулирован Декларацией ООН о принципах международного права 1970 г., в соответствии с которой “третьи” стороны внутреннего конфликта — другие суверенные государства — обязаны воздерживаться от вмешательства во “внутреннюю борьбу”.
Исходя из нормативного содержания принципа невмешательства, неправомерной следует считать, прежде всего, помощь, предоставляемую в гражданской войне восставшей стороне. Специально для этого случая в международной практике сложилось понятие “подрывного” вмешательства, которое означает “пропаганду или другую деятельность одного государства с намерением разжечь для своих собственных целей революцию или гражданские беспорядки в другом государстве” . По определению американского исследователя А.Томаса, “подрывное” вмешательство включает в себя “широкий диапазон действий, простирающийся от терпимости к повстанческой деятельности до официального одобрения и материальной помощи революционным конспираторам” (Thomas: 21).
“В принципе, подрывное вмешательство, осуществляемое правительством, нелегально”. “Международное право запрещает такое подрывное вмешательство”.
Выражением отношения международного права к проблеме “подрывного” вмешательства считается содержащееся в Декларации о принципах международного права 1970 г. положение, согласно которому “ни одно государство не должно ...организовывать, разжигать, финансировать, подстрекать или допускать подрывную, террористическую или вооруженную деятельность, направленную на насильственное свержение строя другого государства, равно как и способствовать ей”. Комментируя это положение, Аречага подчеркивает, что “достаточно организовывать, разжигать, финансировать, подстрекать или допускать подрывную деятельность, направленную на свержение строя другого государства, не прибегая даже к вооруженным или террористическим акциям, чтобы такие действия рассматривались как незаконное вмешательство” .
Все это позволяет считать, что современное международное право бесспорно запрещает любые формы “негативной” вовлеченности иностранных государств во внутренние конфликты на стороне повстанческих движений, поскольку такое вовлечение реализуется средствами “подрывного” вмешательства.
Таким образом, применительно к ситуации чеченского конфликта, внешний (международно-правовой) контроль способен укрепить гарантии соблюдения сторонами договоренностей, повысить легитимность переговорного процесса, способствовать укреплению взаимного доверия и приверженности к мирным способам решения конфликта, однако решающим условием успеха на пути урегулирования остается политическая воля непосредственных сторон.
3. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Российско-чеченский конфликт изначально принял форму острого легитимного противоречия, ставящего под вопрос самые основания политической системы России — политическую общность. Проведенный анализ показывает, что эскалация конфликта явилась результатом слабости и неэффективности таких ключевых компонентов политической системы России, как а) конституционная легитимность федеративного устройства; б) урегулированность политических, финансово-экономических, юридических взаимоотношений федерального и регионального уровней государственной власти; в) механизм принятия и реализации политических решений; г) правовая регламентация действий исполнительной власти в кризисных ситуациях и т.д. Сам факт существования внутриполитического конфликта подобного масштаба является недвусмысленным свидетельством глубокого кризиса политической системы государства. Применительно к стратегии контроля над конфликтом, чеченский кризис идентифицирует неспособность политической системы России к реализации превентивного комплекса мер контроля, направленных на недопущение, предотвращение и ограничение политического насилия.
Следует признать при этом, что в условиях переходного процесса, связанного с коренным преобразованием основ общественно-политических отношений и самой государственности, кризисы подобного рода практически неизбежны. Перспектива преодоления системного кризиса связана с поэтапным реформированием ключевых компонентов государственного устройства, утверждением эффективно функционирующих норм и механизмов, повышающих адаптивность и устойчивость политической системы. Перспектива реализации мер контроля над конфликтами в этом контексте связана, в первую очередь, с: а) обеспечением конституционной легитимности основ государственного устройства; б) выработкой эффективного комплекса правовых, политических, финансово-экономических регуляторов взаимоотношений центра и регионов; в) формированием действенного механизма “сдержек и противовесов”, обеспечивающих оптимальное сочетание эффективности и легитимности политических решений и действий; г) утверждение правовой культуры и “власти закона” в качестве основного регулятора деятельности всех политических институтов и участников политического процесса.
В этом отношении, следует признать, что развитие политической системы России за прошедшие годы, отмеченные эскалацией чеченского кризиса, продемонстрировало значительный прогресс:
— с принятием новой Конституции, пусть и не вполне правовыми методами, преодолена проблема конституционной легитимности основ государственного устройства, в том числе его федеративного характера;
— развитие практики заключения договоров о разграничении полномочий между федеральным центром и субъектами Федерации обозначило реальную и конструктивную альтернативу силовым попыткам решения проблемы самоопределения как со стороны регионов, так и со стороны Центра. Пример субъектов Федерации, выбравших “путь Татарстана”, показал эффективность обеспечения политических и экономических основ самоопределения путем политического диалога, обесценив тем самым былую привлекательность “чеченского пути”, приведшего этот народ на грань исторической катастрофы:
— преодоление острого кризиса во взаимоотношениях законодательной и исполнительной властей, принявшего форму фактического двоевластия, формирование новых конституционных органов законодательной власти, возобновление деятельности Конституционного суда в расширенном составе, подтверждение и расширение практики проведения свободных демократических выборов в органы государственной власти всех уровней, отказ от внеправовых методов политической борьбы — все это недвусмысленно свидетельствует о стремлении основных политических сил внедрить в политическую систему конструктивные элементы “сдержек и противовесов”;
— становление эффективного механизма принятия решений в кризисных ситуациях связано с укреплением нормативных и организационных основ деятельности Совета безопасности РФ, ; стремление поставить процесс принятия критических государственных решений на устойчивую основу комплексного научного анализа представляется наиболее эффективным способом контроля над конфликтами на территории России.
Чеченский кризис со всей очевидностью показал, что укрепление основ демократии и правового государства, политической культуры является основным условием самоконтроля в конфликтных ситуациях. И напротив, попытки решения внутриполитических проблем силовым способом, вне правового пространства, пренебрежение нормами демократии в угоду авторитарным установкам лидеров подрывает легитимность власти, обесценивает усилия, направленные на решение конфликтных ситуаций. Переход российско-чеченского конфликта в фазу открытого вооруженного насилия явилось закономерным итогом политического авторитаризма, культивируемого обеими сторонами в своей внутренней политике.
При этом, следует с удовлетворением признать, что российское руководство нашло в себе мужество осознать тупиковый характер такой политики. Последовательная линия на укрепление демократических основ российской государственности, выразившаяся в проведении парламентских и президентских выборов в столь критической внутриполитической обстановке, свидетельствует о приверженности российской политической элиты выбранному курсу на поэтапную модернизацию, утверждение рациональных основ и ценностей современного общества.
ЛИТЕРАТУРА
Аречага Э.Х. Современное международное право. М.„ 1983. Дагестан: чеченцы-аккинцы. М., 1993.
Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций в 3 кн. Кн. 3 . М., 1993.
Тишков В.А., Беляева Е.Л., Марченко Г.В. Чеченский кризис. ЦКСИиМ, М., 1995.
Хайд Ч. Международное право, его понимание и применение Соединенными Штатами Америки. М., 1953.
Чеченцы: история и современность. Общая ред. Ю.А. Айдаева. М., 1996. Юридическая конфликтология. Отв. ред. В.Н.Кудрявцев. М., 1995.
Thomas A.J. The Organization of American States and Subversive Intervention. - Proceedings of the American Society of International Law. Wash., 1961.(перевод)
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
