Августин Блаженный о человеке

удается обуздать стремлением к браку, призванному служить его

удовлетворению и в то же время удерживающему его от всего

недозволенного... Против этого влечения, противостоящего закону природы,

должны бороться все виды целомудрия: и целомудрие супружеских пар — с тем

чтобы зов плоти мог быть использован надлежащим образом, — и целомудрие

соблюдающих воздержание мужчин и дев — с тем чтобы оно вообще не возымело

действия, что еще лучше и такая борьба овеяна большей славой. Если бы

подобное влечение существовало в раю, то благодаря достойной удивления

степени свободы оно никогда не преходило бы заповеди воли... Никогда не

вынуждало бы оно дух к мыслям о неподобающих и непозволительных радостях.

Не требовалось бы держать его в узде с помощью супружеской умеренности или

вести с ним борьбу с непредсказуемым результатом посредством аскетических

усилий…»

2. «Овещвление» благодати в западной теологии и благочестии.

На Востоке представление о «сотворенной благодати» (« gratia creata»),

соответствующее западному латинскому учению о благодати, вообще не

получило развития; там интересовались исключительно вожделенным

«обожением» человека, его «бессмертием» и «нетленностью». В

противоположность этому на Западе уже Тертуллиан понимал благодать не

столько по-библейски — как образ мыслей Бога и отпущение грехов, — сколько

в русле стоицизма — как имеющуюся в человеке «vis», как некую «силу»,

более могущественную, чем природа («natura»); именно у Тертулли-ана мы

впервые находим противопоставление природы и благодати. И для Августина

также « благодать прощения » служит лишь приуготовлением к «благодати

вдохновения», которая входит в человека как некая динамичная субстанция

благодати, спасающая и преобразующая его. Это — «gratia infusa»*, нечто

вроде сверхприродного топлива, приводящего в движение изначально

недееспособную волю. В таком случае, говоря о благодати, Августин уже

подразумевает не милостивого к нам живого Бога, но отличную от Бога,

ставшую самостоятельной, зависимую преимущественно от таинства

«сотворенную благодать», о которой ничего не говорится в Новом Завете. Но

именно на такой благодати было в средние века сосредоточено внимание

латинской теологии и церкви (церкви, построенной на благодати и

таинствах), что в корне отличало ее от греческого богословия.

3. Страх перед предопределением, характерный для западного

благочестия. Греческие отцы церкви придерживались мнения о свободе выбора

человека и до и после грехопадения. У них не было представления о

неизбежном божественном предопределении к блаженству или проклятию, а

иногда они — как, например, Ориген и его последователи — склонялись к идее

всеобщего прощения грешников. В отличие от них состарившийся Августин,

чрезмерно увлекшийся полемикой с пела-гианами, принялся отстаивать

манихейские мифологемы. Это привело к нивелированию универсального

значения Христа в деле спасения и — совершенно вразрез с позицией Павла —

к индивидуалистически ограниченному пониманию высказываний Послания к

римлянам об Израиле и церкви. Что же это за Бог, который, руководствуясь

своей «справедливостью», изначально приговаривает несметное число людей, в

том числе даже несчетное множество некрещеных младенцев, к вечному

проклятию (даже если, быть может, в более мягкой форме)?

Современник Августина Иоанн Златоуст настойчиво подчеркивал

невиновность малых детей, поскольку многие в его общине верили в то, что

младенцы могут быть умерщвлены с помощью колдовства и что их душами

владеют демоны. Кстати, Августин внес немалый вклад в распространение

страха перед демонами в западной церкви. Хотя его учение о предопределении

уже Винцентом из Лерина было отвергнуто как новшество, противоречащее

принципу кафоличности («то, во что веруют везде, всегда, все»), и никогда

не получило полного признания средневековой церкви, тем не менее многих

людей вплоть до Мартина Лютера терзал страх по поводу того, будут ли

спасены их души, — страх, совершенно не соответствующий благой вести

Иисуса и противоречащий воле Бога к всеобщему спасению. Даже французский

специалист по патрологии Анри Марру, обычно благожелательно относящийся к

Августину, вынужден прийти к следующему заключению:

«Как показывает история влияния учения Августина, за то, что его идеи

часто извращались, большую часть ответственности несет он сам »2!.

4. Новая трактовка учения о Троице. В теологии Августина, не уделявшего

много внимания вопросам христианского образа жизни мирян или

космологическим аспектам благочестия, мы находим немало спекулятивных

рассуждений о Боге. Ведь Августин переставил акценты не только в подходе к

сексуальной морали или в теологии благодати и таинства, но и в учении о

Боге. Он по-новому осмыслил традиционный христианский тринитаризм,

существенно выйдя за пределы сказанного до него Оригеном о единстве и

троичности Бога. Очень кратко эти новации можно сформулировать следующим

образом:

— Мысль греков отталкивалась от идеи об одном Боге и Отце; Отец и есть

Бог, единый и единственный принцип («arche») Божественности, которую Он

дарует Сыну (« Бог от Бога и свет от света »), а в конце концов и Святому

Духу. Наглядно это можно представить так: есть три расположенные в ряд

звезды, и одна из них дает свет двум другим, но в нашем восприятии все они

сливаются в одну звезду.

Августин же выступает за единую божественную природу, или субстанцию,

за общую для всех трех ипостасей божественную сущность, великолепие,

величие. Исходным пунктом и основоположением его учения о Троице служит

именно эта божественная природа, которую он рассматривает как принцип

единства Отца, Сына и Святого Духа, причем эти три ипостаси различаются

лишь как стороны вечной взаимосвязи, лежащей в основании

внутрибожественной жизни. Отец узнает себя в Сыне, а Сын — в Отце, и в

результате этого узнавания происходит истечение Духа как

персонифицированной любви. Таким образом, Августин утверждает принцип

двойственного исхождения Духа. Это — то самое знаменитое латинское

добавление к никейскому Символу веры «Дух, исходящий от Отца и Сына»

(«filioque»), которое греки и по сей день отвергают как абсурдное.

— Таким образом, вместо изначально простых триадических исповедальных

положений Нового Завета об Отце, Сыне и Духе было выстроено претенциозное

в интеллектуальном отношении спекулятивное тринитарное учение о том, что

три равно одному. Все усилия этой едва ли не высшей тринитаристской

математики достичь понятийной ясности не привели к каким-либо решениям,

способным выдержать испытание временем. Возникает вопрос: не подобна ли

эта греко-латинская спекуляция, оторвавшаяся от библейской почвы и отважно

пытающаяся выведать тайну Бога в головокружительных высотах, не подобна ли

она сыну родоначальника афинского художественного промысла Дедала Икару,

слишком близко подлетевшему к солнцу на самодельных крыльях из перьев и

воска?

Исследуя произведения Августина и то влияние, которое они

оказывали на умы людей на протяжении столетий, Ганс Кюнг считает,

что речь следует вести не о неисчерпаемом богатстве его теологических

тезисов, а скорее об эпохальном значении Августина для выработки новой

латинской, католической парадигмы, разительно отличающейся от греческо-

эллинистической! Августина нельзя просто старательно игнорировать, как это

принято в восточной теологии, но нельзя считать, как некоторые западные

интерпретаторы, что он вообще вне всякой критики. К его оценке нужно

подходить дифференцированно, в первую очередь обращая внимание на то, что

он был творцом новой парадигмы. Ведь каждая смена парадигм — это не только

шаг вперед, напротив, любая такая смена связана как с завоеваниями, так и

с потерями. И на самом деле, новая теологическая парадигма возникла тогда,

когда этот изначально внешне светский человек, глубокий диалектик,

одаренный психолог, блестящий стилист и, наконец, неистовый христианин

пришел к необходимости теологически переработать свой разнообразный опыт,

создав великий синтез, — подобно тому как это доброе столетие назад сделал

Ориген.

Заключение.

Шестнадцать веков отделяют нас от святого Августина.

Отделяют ли ? Скажем лучше, связывают с ним, ибо весь этот

долгий период Запад был пронизан присутствием Августина,

его славой , его влиянием, не говоря уже об ожесточенных

спорах , порожденных нюансами его мысли. Имя Августина с

такой же настойчивостью приковывает к себе наша внимание не

только благодаря своеобразию его личности, но и потому, что в

течении всех шестнадцати столетий западная культурная традиция

находилась под его воздействием, ибо история постоянно

обнаруживает влияние Августина в самых различных областях мысли,

культуры и религиозной жизни.

Список литературы.

1. Кюнг Г. Великие христианские мыслители / Пер. с нем.

О.Ю. Бойцовой. – СПб.: Алетейя, 2000. – 442с.

2. Марру А. Святой Августин и августинианство.: Пер. с франц.

О.В. Головой. Долгопрудный: Вестком, 1999.

3. Мейердорф И. Введение в святоотеческое богословие (Конспекты

лекций). Клин: Фонд «Христианская жизнь», 2001.

4. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших

дней. Том 2. Средневековье. – ТОО ТК «Петрополис», 1994. – 368.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6



Реклама
В соцсетях
скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты