тело. Личность есть целостное духовно-душевно-телесное существо, в котором
душа и тело подчинены духу, одухотворены и этим соединены с высшим,
сверхличным и сверхчеловечным бытием. Такова внутренняя иерархичность
человеческого существа; нарушение ее есть нарушение целостности личности,
ее разрушение. Дух есть не природа в человеке, отличная от природы душевной
и телесной, а имманентно действующая в нем благодатная мощь, высшая
качественность человека. Подлинно активным и творческим в человеке является
дух. [8, 6].
Человек не может определить себя только перед жизнью, он должен
определить себя и перед смертью, должен жить, зная, что умрет. «Смерть есть
самый важный факт человеческой жизни, и человек не может достойно жить, не
определив свое отношение к смерти». Без решения вопроса о смерти, без
победы над смертью (а не забвение смерти) личность не может себя
реализовать. Отношение к смерти двойственно. С одной стороны, смерть есть
величайшая и предельное зло, источник всех зол, результат грехопадения, ибо
всякое существо сотворено для вечной жизни. Положительный смысл смерти в
том, что полнота жизни не может быть реализована во времени, не только в
конечном времени, но и во времени бесконечном. Полнота жизни может быть
реализована только лишь в вечности, за пределами времени; во времени жизнь
остается бессмысленной, если она не получила смысла от вечности. Но выход
из времени в вечность есть скачок через бездну. В мире падшем этот скачок
через бездну называется смертью. Реализация полноты жизни личности
предполагает существование смерти. Смерть есть не только разложение и
уничтожение человека, но и облагораживание его, вырывание его из власти
обыденности. Человек не есть бессмертное существо вследствие своего
естественного состояния. Бессмертие достигается в силу духовного начала в
человеке и его связи с Богом. Бессмертна именно личность, а не душа, как
естественная субстанция. В известном смысле можно сказать, что бессмертие
есть завоевание духовного творчества, победа духовной личности, овладевшей
душой и телом, над природным индивидуумом. Бессмертие богочеловечно; его
нельзя объективировать и натурализовать, оно экзистенциально. Философия
смерти у Бердяева - это философия личностного определения в мире
необратимых действий. [15]. По условиям персонологии Бердяева, «Я» не
объективируемо в смертном мире, но, чтобы состоялся диалог с «другим», «Я»
высылает навстречу многим «Я» «других» свои артистические «ино - Я»,
обладающие всей полнотой личностного приоритета. В зоне маргинального
контакта полномочные вестники «Я» общаются с вестниками «других» на
границах личностей. Целокупная и бессмертная монада «Я» изъята из тления и
сохранена для богочеловеческого диалога и выхода, по смерти тела, в
метаисторию. Эсхатологическая гносеология Бердяева не отрицает учения о
бессмертии души и вечной жизни духовного Собора посмертного человечества.
«Если мы отказываемся признавать рабское, террористическое учение вечного
проклятия, то мы должны допустить предсуществование душ в другой сфере
проекции еще до их рождения на земле и их прохождения через другие проекции
после смерти. Теория перевоплощения в одной проекции несостоятельна и
несовместима с целостностью личности и неизменностью самой идеи о человеке.
Однако может быть принята идея о перевоплощении во многих проекциях,
согласно которой человеческая судьба зависит от его существования в
проекциях, отличных от проекции объективного мира явлений. Лейбниц
справедливо говорил о метаморфозах, а не мететпсихозе. Окончательное
освобождение от извращения мира объектов будет достигнута только в
утешительной вечности и явится откровением духа». [2].
Реализация личности для вечной жизни имеет еще связь с проблемой пола
и любви. «Пол есть половинчатость, раздробленность, неполнота человеческого
существа, тоска по восполнении. Целостная личность бисексуальна,
андрогинна. Метафизический смысл любви - в достижении целостности личности
для вечной жизни. В этом есть духовная победа над безличным и смертоносным
родовым процессом». [8, 6].
Личность не может реализовать полноту своей жизни при замкнутости в
себе. Человек не только социальное существо и не может целиком принадлежать
обществу, но он и социальное существо. Но общество, нация, государство не
являются личностями, человек как личность имеет большую ценность, чем они.
Поэтому-то право человеческой личности и ее долг отстаивать свое
своеобразие, независимость, духовную свободу, осуществлять свое призвание в
обществе. Бердяев различает общение и общество. Общение всегда
персоналистично, всегда есть встреча личности с личностью, “Я” с “Ты” в
“Мы”. Общество абстрактно, оно есть объективация, в нем исчезает личность;
в обществе мы часто обнаруживаем темную демоническую силу, стремящуюся
подчинить личность человека и превратить его просто в орудие для своих
собственных целей. Общение же конкретно и экзистенциально, оно вне
объективации. Общество, в основу которого будет положен персонализм,
признание верховной ценности всякой личности и экзистенциальное отношение
личности к личности, превратится в общину, в истинный коммунизм. Общение,
соборность есть общество духовное, которое скрыто за внешним
объектированным обществом. В общении “Я” с “Ты” в “Мы” неприметно приходит
царство Божие. Довольно неопределенно рисует Бердяев картину земной
проекции соборности. Таковым становится общество персоналистического
социализма, в котором исключена эксплуатация и отсутствует государственное
регулирование общественной и в том числе экономической жизни. Это должно
быть «трудовое общество с профессиональными представительствами, общество
цеховое, корпоративное и синдикалистское», руководствующееся принципом
максимума свободы личности.[11].
Личное начало неразрывно связано с иерархизмом, с космическим строем
вселенной; оно предполагает различия, возвышения, качественные несходства.
Личность погибает, когда ее держат в принудительном равенстве со всеми
другими личностями, когда всякое нарастание ее силы, ее значительности, ее
качественного своеобразия задерживается и умеряется уравнением с соседями.
Это обида для лучших, потворство худшим. Разрушение всякого иерархизма в
государстве, в обществе, культуре, в жизни религиозной есть возвращение к
первоначальному хаотическому состоянию, оно разрушает человека, который
есть высший иерархический чин во вселенной, и отдает человека во власть
низших стихий, которые претендуют на равенство с человеком.[5]. «Личность
поэтому только и существует, что в ней есть сверхличное, ценное содержание,
что она принадлежит к иерархическому миру, в котором существуют
качественные различия и расстояния. Природа личности не выносит смешения и
бескачественного уравнения». [1].
Свобода - главная тема жизни Бердяева и главное слово его творчества.
«Своеобразие моего философского типа прежде всего в том, что я
положил в основание философии не бытие, а свободу... В такой радикальной
форме этого, кажется, не делал ни один философ. В свободе скрыта тайна
мира. Бог захотел свободы и отсюда произошла трагедия мира. Свобода в
начале и свобода в конце. У меня есть основное убеждение, что Бог
присутствует лишь в свободе и действует лишь через свободу. Лишь свобода
должна быть сокрализована». [6]. Философ убежден в самоочевидности свободы
человека. Свобода Бердяева - это свобода духа человека, его сознания и
самосознания. Он считает невозможным объяснить ее причинно; в ней можно
лишь «изначально пребывать». «Существует две свободы: первая и последняя;
свобода избрания добра и зла и свобода в добре; или свобода иррациональная
и свобода в разуме; свобода в избрании истины и свобода в истине». Между
этими двумя свободами лежит путь человека, полный мук и страдания, путь
раздвоения. [4]. Бердяев говорит о свободе «первоначальной, безосновной, ни
в чем не выразимой бездне, абсолютной, иррациональной, не соизмеримой ни с
какими нашими категориями». Он утверждает ее как первоначальный исток, в
котором совершается Богорождение и из которого Бог создает мир и человека.
Первая свобода - нечто существующее до бытия и потому не может
характеризоваться рациональным понятием. Ее можно принять как факт
мистического опыта. Все потенциально заключено в этой безосновной основы
бытия, которую Бердяев называет Ungrund, взаимствуя это представление у
немецкого мистика 16 в. Я. Беме. По своему содержанию Ungrund представляет
собой ничем не обусловленную первичную мощь творить, создавать что-то из
ничего. Она - не добро и не зло, но в потенции несет и то и другое. Она -
возможность новизны и новизна как таковая, вне всякой неопределенности. Она
не из чего не выводима, не ведет к чему-либо определенному, будучи основой
любого бытия.[11]. Свобода есть исключительное достоинство личности.
«Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри, и
свобода есть моя творческая сила, не выбор между поставленным передо мной
добром и злом, а мое созидание добра и зла». Такая свобода только моя
свобода и даже Бог не властен над ней. Все в человеческой жизни должно
пройти через свободу, через испытание свободы, через отвержение соблазнов
свободы. Свободный выбор уравновешивает добро и зло и, следовательно,
делает человека слабым перед возможным проникновением зла в его душу, перед
силой зла как метафизического начала. «Свобода не может быть отождествлена
с добром, с истиной, с совершенством. Свобода имеет свою самобытную
природу, свобода есть свобода, а не добро. Принудительное добро не есть уже
добро, оно перерождается во зло. Свободное же добро, которое есть
единственное добро, предполагает свободу зла. В этом трагедия свободы».
[4]. Всю жизнь Бердяев пристально и мучительно вглядывался в феномен зла,
«вопрос, который мучил его всю жизнь». [6]. Этим объясняется и повышенный
интерес философа к изображению зла великими художниками - Н. В. Гоголем и
М. Ф. Достоевским. В знаменитом эссе «Духи русской революции» Бердяев не
только называет творчество Гоголя «художественным откровением зла как
начала метафизического и внутреннего», но и пересматривает традиционный
взгляд на Гоголя как на реалиста, видя в нем «предтечу современного
аналитического кубо-футуристского искусства, намеренно деформирующего
