социальным, он склонен к классицизму, к этому типу часто принадлежат
социальные революционеры. 2.ой тип, полярно противоположный первому -
творческая личность одинока и не социальна. Таков тип эстетизма,
рафинированности и упадочности. Одиночество эстета редко бывает
изолированным, обыкновенно это групповое одиночество, одиночество элит,
выделяющего себя из социального целого, не интересующегося ни его
консервированием, ни его революционизированием. Тот же тип может иметь свое
выражение в других сферах творчества, в философии, в морали. 3ий тип - не
одинок и не социален. В сфере религиозной это есть тип сакраментально-
литургический. Личность пребывает в религиозном коллективе, этот тип не
социален потому, что творческая личность обращена не к обществу, не к
судьбе народа и человечества, а к душе, к собственной душе, ее спасению и к
душам других людей. Но обращенность к душе не делает человека одиноким.
Этот тип - гармонический, как и первый тип, в отличие от дисгармоничности
второго типа; он тоже часто бывает классическим. Наиболее близок философу
4ый тип, профетический («Я все-таки одиночка, хотя и часто действующий
социально»), он выражается в соотношении одинок и социален. Пророк - одинок
и социален, «он в конфликте с коллективом, борется с ним, его не признают и
побивают камнями, и вместе с тем он обращен к обществу и судьбе народа,
человечеству, миру; предвидит грядущее, обличает и призывает к обновлению и
возрождению». Творчество профетического типа всегда есть социальное
служение, но повинуется он не голосу общества, а голосу Божьему, звучащему
в глубине его духа. Острое чувство судьбы и связанного с ней призвания
характерна для этого типа. Профетический тип, прежде всего религиозный,
проявляется во всех сферах творчества, в искусстве, в философии, в морали,
в социальной жизни. «Само собой разумеется, - пишет Бердяев - что моя
классификация условна, как и все классификации, и типы эти не встречаются в
чистом виде, элементы этих типов могут быть перемешаны в творческих
индивидуальностях». [3] Первичный творческий акт не является искусством,
искусство вторично. Творческий взлет направлен на создание нового бытия, но
в результате получаются «охлажденные» продукты культуры, культурные
ценности, книги, картины, учереждения, добрые дела. В этом Бердяев видит
трагедию творчества и границы человеческого творчества. В своей внешней
реализации творческий акт находится во власти мира и скован миром. Это
трагическая ситуация ставит вопрос о смысле творчества культуры и истории.
Проблема смысла творчества связана у Бердяева с проблемой времени и
разрешается эсхатологически. Эсхатология - вот последнее слово творчества и
истории.[11] У Бердяева имеются свои, более радикальные представления об
эсхатологическом исходе. Конец истории не нужно воображать в виде
космической или социальной катастрофы; в этом случае распад бытия
совершится в рамках времени и, следовательно, только изменит форму
существования объективированного мира. Не надо ожидать второго пришествия
Христа, такое ожидание обрекает человека на историческую пассивность.
Эсхатологический исход должен быть совершен самим человеком, и исход этот
есть прежде всего преодоление объективации, то есть отчужденности,
безличности. Вот что, по Бердяеву, означает прервать бег времени. Такое
преодоление объективации достигается в акте творчества, которое и есть
прорыв вечного во временное. В творческом акте проявляет себя время
экзистенциальное. Экзистенциальное время не исчисляется математически, оно
зависит от напряженности творческого подъема, когда творец переживает
универсум как себя и себя как универсум. Это время символизируется точкой,
говорящей о движении вглубь, в глубину духа.[12] Бердяев верит, что мир не
исчерпывается разъединенностью и враждой, бессмыслицей и абсурдом. Возможно
его иное бытие, преображенное, где нас ожидает не только новое духовное, но
и новое телесное существование, совершенно вышедшее за рамки времени. Но
человечеству еще нужно дорасти до всеобщего «исхода» из плена объективации.
Все это сказанное, наверное, не очень понятно, но Бердяев и не настаивает
на понимании, как и в случае с добытийственной свободой.[11]
«Творчество стоит - пишет Бердяев, - как бы вне этики закона и вне этики
искупления и предполагает другую этику. Творец оправдывается своим
творчеством... творец и творчество не заинтересованы в спасении и
гибели»... «творчество означает переход души в иной план бытия»: «страх
наказания и страх вечных мук не может играть никакой роли в этике
творчества».[21] В чем отличие этики творчества от этики закона и
искупления?
> Для этики творчества свобода означает не принятие закона добра, а
индивидуальное творчество добра и ценности. Свобода есть творческая
энергия, возможность создания нового. Этика творчества есть этика
энергетическая и динамическая.
> Для этики творчества борьба со злом происходит не столько уничтожением
зла, сколько творческим осуществлением добра и творческим преображением
злого в доброе.
. Этика творчества есть этика бесконечного, для нее возможен прорыв к
другим мирам, она преодолевает кошмар конечного, кошмар порядка жизни.
. - Этика творчества есть прежде всего этика ценности, а не спасения.
. - Этика творчества исходит из личности и направлена на мир, в то время
как этика закона исходит от мира, от общества и направлена на личность.
. - Этика творчества утверждает ценность индивидуального и единичного.
. - Этика творчества есть высшая и наиболее зрелая форма нравственного
сознания.
. - Этика творчества не есть этика развития: развитие, усовершенствование,
завершение творчества есть уже его ухудшение, охлаждение, падение вниз,
старость. Этика творчества есть этика юности, и девственность духа,
этика, почерпнутая из огненного первоисточника жизни, из стихии
свободы.[7].
На всем протяжении своей деятельной философской жизни Бердяев был
поглощен философскими и социологическими вопросами, порожденными
воздействием техники на жизнь современного человечества. В своих трудах
«Человек и машина», «Смысл истории», «Царство духа и царство кесаря» - он
изложил свои мысли по этим вопросам. Вопрос об отношении между человеком и
машиной занимал воображение людей задолго до Бердяева. Заслуга Бердяева - в
ясном понимании того, что проблематическое воздействие техники на жизнь
коренится в изменившемся отношении человека к своему естественному
окружению.[10] В «Смысле истории» он писал: «В основе исторического
процесса лежит отношение человеческого духа к природе и судьба
человеческого духа в этих взаимодействиях с природой». Он выделяет три
периода в отношении человека и природы: 1) дохристианский, период
языческий, который характеризуется погруженностью человеческого духа в
стихийную природу и непосредственной органической «слиянностью» с природой.
2) стадия связана с христианством и продолжалась в течение всего
средневековья. Она стоит под знаком героической борьбы человеческого духа с
природными стихиями, что характеризуется обращением человеческого духа
внутрь, в глубину, отношение к природе как к источнику греха, к источнику
порабощения человека низшими стихиями. 3) этап начался в период Ренессанса,
характеризуется «новым обращением человеческого духа к природной жизни;
здесь уже происходят борьба во имя покорения и завоевания природных сил для
превращения их в орудие человеческих целей, человеческого интереса и
благополучия. Этот период воспринимается как наиболее свободное проявление
играющих творческих сил человека. В этот период человек не подчиняется ни
старому, органическому центру, ни новому механическому». [9]. На смену
Ренессанса пришел процесс машинизации и механизации человеческой жизни, что
по мнению Бердяева, является специфическим «вывертом» в историческом
процессе и является первым по времени и по значению проявлением наступившей
цивилизации. «Механическое побеждает в Европе все органическое как в
теоретическом сознании, так и в действии. Человек - совершенная машина,
общество - современная машина, вся культура - усовершенствованный механизм,
все мышление неорганично, рассудочно, все мироощущение потеряло
органический центр бытия». Познавательно-художественная установка человека
по отношению к окружающему миру перерастает в завоевательную и техническую,
что закрепляется в создании новой реальности - техники, мира машины.
«Огромное значение его - не только социальное, но и космическое.
Возрастание значения машины и машинности в человеческой жизни означает
вступление в новый мировой эон». [2]. Техника становится главной силой
Нового времени. Бердяев одним из первых понял технику как явление
глобального порядка, чреватое опасностями для человека и выступил одним из
первым зачинателей современной технофобии. «Специфический характер
реальности, созданной машинной технологией, следует усматривать в том
проблематическом воздействии, которое последняя оказала, с одной стороны,
на жизнь человека, и с другой - на окружающую среду (природу). Это
проблематическое воздействие является результатом нового типа организации,
который в своих предшествующих работах я назвал техносистемой».
Техносистема, по Бердяеву, представляет собой рыхлый конгломерат
экономических, промышленных и технологических ассоциаций, распространяющих
свое влияние на весь земной шар. Различные элементы техносистемы не имеют
общего управления, действуют отчасти в конкуренции, отчасти же - в
кооперации друг с другом. Ими руководят не столько конкретные личности,
сколько с трудом опознаваемые анонимные и безличные управляющие силы.
Деятельность техносистемы ведет к интеграции и унификации в масштабах
земного шара различных укладов жизни, человеческих ожиданий и потребностей.
Бердяеву принадлежат интересные замечания по поводу того, каким образом
человеческая цивилизация разрушила гуманистическое представление о
человеке. Один из аспектов этого разрушения состоит в том, что техника,
побеждая время, также вынуждает людей к ускорению ритма их собственной
жизни. Как следствие этого, человек теряет ориентацию в своем жизненном
мире. «Человеческая душа не может выдержать той скорости, которой от нее
требует современная цивилизация, это требование имеет тенденцию превратить
