человеческой природой. Эта человеческая природа, являющаяся “человеческим”
понятием, имеется у всех людей. А это означает, что каждый отдельный
человек — лишь частный случай общего понятия “человек”.
Атеистический экзистенциализм, более последователен. Он учит, что если
даже бога нет, то есть, по крайней мере, одно бытие, у которого
существование предшествует сущности, бытие, которое существует прежде, чем
его можно определить каким-нибудь понятием, и этим бытием является человек,
или, по Хайдеггеру, человеческая реальность. Что это означает:
“существование предшествует сущности”? Это означает, что человек сначала
существует, встречается, появляется в мире, и только потом он определяется.
Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что
первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь
впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким
образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее
задумал. Человек просто существует, и он не только такой, каким себя
представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет
себя уже после того, как начинает существовать, и проявляет волю уже после
того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то
он есть лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип
экзистенциализма. Это и называется субъективностью, за которую упрекают
экзистенциалистов. Но что они хотят этим сказать, кроме того, что у
человека достоинства больше, нежели у камня или стола? Ибо мы хотим
сказать, что человек, прежде всего, существует, что человек — существо,
которое устремлено к будущему и сознает, что оно проецирует себя в будущее.
Человек — это, прежде всего проект, который переживается субъективно, а не
мох, не плесень и не цветная капуста. Ничто не существует до этого проекта,
нет ничего на умопостигаемом небе, и человек станет таким, каков его проект
бытия. Не таким, каким он пожелает. Под желанием мы обычно понимаем
сознательное решение, которое у большинства людей появляется уже после
того, как они из себя что-то сделали. Он может иметь желание вступить в
партию, написать книгу, жениться, однако все это лишь проявление более
первоначального, более спонтанного выбора, чем тот, который обычно называют
волей. Но если существование действительно предшествует сущности, то
человек ответствен за то, что он есть. Таким образом, первым делом
экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает
на него полную ответственность за существование.
Но когда говорят, что человек ответствен, то это не означает, что он
ответствен только за свою индивидуальность. Он отвечает за всех людей.
Слово “субъективизм” имеет два смысла. Субъективизм означает, с одной
стороны, что индивидуальный субъект сам себя выбирает, а с другой стороны,
— что человек не может выйти за пределы человеческой субъективности. Именно
второй смысл и есть глубокий смысл экзистенциализма. Когда экзистенциалисты
говорят, что человек сам себя выбирает, они имеют в виду, что каждый из нас
выбирает себя, но тем самым они также хотят сказать, что, выбирая себя, мы
выбираем всех людей. Действительно, нет ни одного нашего действия, которое,
создавая из нас человека, каким мы хотели бы быть, не создавало бы в то же
время образ человека, каким он, по нашим представлениям, должен быть.
Выбрать себя так или иначе означает одновременно утверждать ценность того,
что мы выбираем, так как мы ни в коем случае не можем выбирать зло. То, что
мы выбираем,— всегда благо. Но ничто не может быть благом для нас, не
являясь благом для всех. Если, с другой стороны, существование предшествует
сущности и если мы хотим существовать, творя одновременно наш образ, то
этот образ значим для всей нашей эпохи в целом. Таким образом, наша
ответственность гораздо больше, чем мы могли бы предполагать, так как
распространяется на все человечество. Если, например, рабочий решает
вступить в христианский профсоюз, а не в коммунистическую партию, и этим
вступлением хочет показать, что покорность судьбе — наиболее подходящее для
человека решение, что царство человека не на земле,— то это не только его
личное дело: он хочет быть покорным ради всех, и, следовательно, его
поступок затрагивает все человечество
Это позволяет нам понять, что скрывается за столь громкими словами,
как “тревога”, “заброшенность”, “отчаяние”. Во-первых, что понимается под
тревогой? Экзистенциалист охотно заявит, что человек — это тревога. А это
означает, что человек, который на что-то решается и сознает, что выбирает
не только свое собственное бытие, но что он еще и законодатель, выбирающий
одновременно с собой и все человечество, не может избежать чувства полной и
глубокой ответственности. Правда, многие не ведают никакой тревоги, эти
люди прячут это чувство, бегут от него. Несомненно, многие люди полагают,
что их действия касаются лишь их самих, а когда им говоришь: а что, если бы
все так поступали? — они пожимают плечами и отвечают: «Но ведь все так не
поступают.» Однако на самом деле всегда следует спрашивать: а что бы
произошло, если бы все так поступали? От этой беспокоящей мысли можно уйти,
лишь проявив некоторую нечестность . Тот, кто лжет, оправдываясь тем, что
все так поступают,— не в ладах с совестью, так как факт лжи означает, что
лжи придается значение универсальной ценности. Каждый человек должен себе
сказать: действительно ли я имею право действовать так, чтобы человечество
брало пример с моих поступков? Если же он не говорит себе этого, значит,
скрывает от себя свою тревогу. Речь идет здесь не о том чувстве, которое
ведет к квиетизму, к бездействию. Это — тревога, известная всем, кто брал
на себя какую-либо ответственность. Когда, например, военачальник берет на
себя ответственность, отдавая приказ об атаке и, посылая людей на смерть,
то, значит, он решается это сделать и, в сущности, принимает решение один.
Конечно, имеются приказы свыше, но они слишком общи и требуют конкретного
истолкования. Это истолкование исходит от него, и от этого истолкования
зависит жизнь десяти, четырнадцати или двадцати человек. Принимая решение,
он не может не испытывать какого-то чувства тревоги. Такая тревога знакома
всем руководителям. Однако она не мешает им действовать, наоборот,
составляет условие действия, так как предполагает, что рассматривается
множество различных возможностей. И когда они выбирают одну, то понимают,
что она имеет ценность именно потому, что она выбрана. Эта тревога, о
которой толкует экзистенциализм, объясняется, кроме того, прямой
ответственностью за других людей. Это не барьер, отделяющий нас от
действия, но часть самого действия.
Говоря о “заброшенности” экзистенциалисты хотят сказать только то, что
бога нет, и что отсюда необходимо сделать все выводы. Экзистенциализм
противостоит той распространенной светской морали, которая желает
избавиться от бога с минимальными издержками. Когда около 1880 года
некоторые французские профессора пытались выработать светскую мораль, они
заявляли примерно следующее: “Бог — бесполезная и дорогостоящая гипотеза, и
мы ее отбрасываем. Однако для того, чтобы существовала мораль, общество,
мир культуры, необходимо, чтобы некоторые ценности принимались всерьез и
считались существующими. Необходимость быть честным, не лгать, не бить
жену, иметь детей и т. д. и т. п. должна признаваться априорно.
Следовательно, нужно еще немного поработать, чтобы показать, что ценности
все же существуют как скрижали в умопостигаемом мире, даже если бога нет.
Иначе говоря, ничто не меняется, если бога нет; и это . Они сохраняют те же
нормы честности, прогресса, гуманности; только бог превратится в устаревшую
гипотезу, которая спокойно, сама собой отомрет. Экзистенциалисты
обеспокоены отсутствием бога, так как вместе с богом исчезает всякая
возможность найти какие-либо ценности в умопостигаемом мире. Не может быть
больше блага так как нет бесконечного и совершенного разума, который бы его
мыслил. И нигде не записано, что благо существует, что нужно быть честным,
что нельзя лгать; и это именно потому, что мы находимся на равнине, и на
этой равнине живут одни только люди.
Достоевский как-то писал, что “если бога нет, то все дозволено”. Это —
исходный пункт экзистенциализма. В самом деле, все дозволено, если бога не
существует, а потому человек заброшен, ему не на что опереться ни в себе,
ни вовне. Прежде всего, у него нет оправданий. Действительно, если
существование предшествует сущности, то ссылкой на раз навсегда данную
человеческую природу ничего нельзя объяснить. Иначе говоря, нет
детерминизма", человек свободен, человек—это свобода.
С другой стороны, если бога нет, мы не имеем перед собой никаких
моральных ценностей или предписаний, которые оправдывали бы наши поступки.
Таким образом, ни за собой, ни перед собой — в светлом царстве ценностей —
у нас не имеется ни оправданий, ни извинений. Мы одиноки, и нам нет
извинений. Человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя
создал; и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает
за все, что делает. Экзистенциалист не верит во всесилие страсти. Он
никогда не станет утверждать, что благородная страсть — это всесокрушающий
поток, который неумолимо толкает человека на совершение определенных
поступков и поэтому может служить извинением. Он полагает, что человек
ответствен за свои страсти. Экзистенциалист не считает также, что человек
может получить на Земле помощь в виде какого-то знака, данного ему как
ориентир. По его мнению, человек сам расшифровывает знамения, причем так,
как ему вздумается. Он считает, следовательно, что человек, не имея никакой
поддержки и помощи, осужден всякий раз изобретать человека. В одной своей
замечательной статье Понж писал: “Человек — это будущее человека”. И это
совершенно правильно. Но совершенно неправильно понимать это таким образом,
что будущее предначертано свыше и известно богу, так как в подобном случае
это уже не будущее. Понимать это выражение следует в том смысле, что, каким
бы ни был человек, впереди его всегда ожидает неизведанное будущее. Но это
означает, что человек заброшен. Никакая всеобщая мораль вам не укажет, что
нужно делать; в мире нет знамений. Католики возразят, что знамения есть.
Допустим, что так, но и в этом случае человек сам решает, каков их.
