позволяющий вести исследование на заданном уровне».
Исходя из этого принципа, мы имеем право рассматривать этнос как
систему социальных и природных единиц с присущими им элементами. Этнос – не
просто скопище людей, теми или иными чертами похожих друг на друга, а
система различных по вкусам и способностям личностей, продуктов их
деятельности, традиций, вмещающей географической среды, этнического
окружения, а также определенных тенденций, господствующих в развитии
системы. Последнее, являющееся направлением развития, особенно важно, ибо
«общим для всех случаев множеств является свойство элементов обладать всеми
видами активности, приводящими к образованию статических или динамических
структур». Применение этого подхода к процессам этногенеза связано и с
решением проблемы историзма, так как все наблюдаемые факты укладываются в
динамическую систему исторического развития, и нам только остается
анализировать ту часть Всемирной истории, которая непосредственно связана с
нашей темой.
Таким образом, реальную этническую целостность мы можем определить как
динамическую систему, включающую в себя не только людей, но и элементы
ландшафта, культурную традицию и взаимосвязи с соседями. В такой системе
первоначальный заряд энергии постепенно расходуется, а энтропия непрерывно
увеличивается. Поэтому система должна постоянно удалять накапливающуюся
энтропию, обмениваясь с окружающей средой энергией и энтропией. Этот обмен
регулируется управляющими системами, использующими запасы информации,
которые передаются по наследству. В нашем случае роль управляющих систем
играет традиция, которая равно взаимодействует с общественной и природной
формой движения материи. Передача опыта потомству наблюдается у большинства
теплокровных животных. Однако наличие орудий, речи и письменности выделяет
человека из числа прочих млекопитающих, а этнос – форма коллективного
бытия, присущая лишь человеку.
3. Этническая иерархия
Принятый подход позволяет заменить этническую классификацию этнической
систематикой (табл. 1). Классификация может быть проведена по любому
произвольно взятому признаку: по языку, расе, религии, роду занятий,
принадлежности к тому или иному государству. В любом случае это будет
весьма условное деление. Систематика же отражает именно то, что заложено в
природе вещей, позволяет исследовать человечество с техникой и
доместикатами (ручными животными и культурными растениями). Крупнейшей
единицей после человечества в целом (как аморфной антропосферы - одной из
оболочек Земли) является суперэтнос, т.е. группа этносов, возникшая
одновременно в одном регионе и проявляющая себя в истории как мозаичная
целостность, состоящая из этносов. Именно они являются этническими
таксонами, наблюдаемыми непосредственно. Этносы, в свою очередь, делятся на
субэтносы, т.е. подразделения, существующие лишь благодаря тому, что они
входят в единство этноса. Без этноса они рассыпаются и гибнут.
Принадлежность к тому или иному разделу таксономии определяется не
абсолютной идентичностью особей, чего в природе никогда не бывает, а
степенью сходства в определенном аспекте на заданном уровне. На уровне
суперэтноса (для примера возьмем Средневековье) мусульмане – араб, перс,
туркмен, бербер были ближе друг к другу, чем к членам западнохристианского
этноса – «франкам», как называли всех католиков Западной Европы. А француз,
кастилец, шотландец, входившие в общий суперэтнос, были ближе между собой,
чем к членам других суперэтносов – мусульманского, православного и т.д. На
уровне этноса французы были между собой ближе, чем по отношению к
англичанам. Это не мешало бургундцам поддерживать Генриха V и брать в плен
Жанну д'Арк, хотя они понимали, что идут против своих. Но ни в коем случае
не следует сводить все многообразие видимой истории к осознанию этнического
единства, которое лишь иногда является главным фактором, определяющим
поведение человека. Зато ощущение этнической близости присутствует всегда и
может быть отнесено к природе человека как инвариант. Иными словами, как бы
ни был этнос мозаичен и как бы разнообразна ни была его структура, на
заданном уровне он – целостность.
Историки практически уже нащупали возможность такого подхода. Невольно
они группируют этносы в конструкции, которые называют либо «культурами»,
либо «цивилизациями», либо «мирами». Например, для XII-XIII вв. мы находим
смысл в таких понятиях, которые в то время обозначали реально существующие
целостности. Так, Западная Европа, находившаяся под идеологическим
главенством римского папы и формальным, никогда не осуществлявшимся на
деле, суверенитетом германского императора, называла себя «Христианский
мир». При этом западноевропейцы противопоставляли себя не только
мусульманам, с которыми они воевали в Испании и Палестине, но и
православным грекам и русским, а также, что удивительно, ирландским и
уэльским кельтам. Совершенно очевидно, что они подразумевали не религиозную
общность, а системную целостность, которая получила название по произвольно
взятому индикатору.
Л.Н. Гумилев показывает, что феномен суперэтноса лежит на порядок выше
этноса и определяется не размером и мощью, а исключительно степенью
межэтнической близости (табл. 2).
Из истории известно, что часто жестокие войны ведутся между близкими
родственниками. Вместе с тем они имеют коренное различие с войнами на
уровне больших систем. В последнем случае противник рассматривается как
нечто инородное, мешающее и подлежащее устранению. Но личные эмоции – гнев,
ненависть, зависть и т.п. не становятся мотивом проявляемой жесткости. Чем
дальше отстоят системы друг от друга, тем хладнокровнее ведется
взаимоистребление, превращаясь в подобие опасной охоты. А разве можно
гневаться на тигра или крокодила? И наоборот, борьба внутри системы имеет
целью не истребление противника, а победу над ним. Поскольку противник
также составляет часть системы, то без него система не может существовать.
Борьба ведется не для истребления, а за преобладание в системе. Так, вождь
флорентийских гибеллинов Фарината дельи Уберти помог врагам своей родины
одержать победу, но не допустил уничтожения Флоренции. Он заявил: «Я
сражался с этим городом для того, чтобы жить в нем». И он жил там до
смерти, после того как Арбия побагровела от крови его противников –
флорентийских гвельфов.
Способ поддержания целостности системы зависит от эпохи, точнее – от
фазы этногенеза. В молодых системах элементы контактируют весьма
напряженно, можно сказать, страстно, и вызывают столкновения. Часто
кровавые распри не несут ни идейного, ни классового смысла, происходя в
пределах одного социального слоя, например война Алой и Белой розы в
Англии, арманьяков и бургундцев во Франции. Но эти усобицы поддерживают
целостность этнической системы и государства лучше, нежели при апатии
населения – хотя тогда жить легко, этносы распадаются и исчезают как
целостности.
Часто этнические системы, как мы уже упоминали, не эквивалентны
государственным образованиям: один этнос может жить в разных государствах
или несколько – в одном. Так в каком же смысле мы можем трактовать их как
системы?
Принято деление на два идеальных типа систем: жесткие и корпускулярные,
или дискретные. В жестких системах все части (элементы) подогнаны друг к
другу так, что для нормального функционирования необходимо их одновременное
существование. В корпускулярных системах элементы взаимодействуют свободно,
легко заменяются на аналогичные, причем система не перестает действовать, и
возможна даже утрата части элементов с последующим восстановлением. Если же
таковое не воспоследует, то идет упрощение системы, имеющее в лимите ее
уничтожение.
Возможно и другое деление систем: на открытые, получающие энергию
постоянно и обменивающиеся со средой положительной и отрицательной
энтропией, и замкнутые, только тратящие первоначальный заряд до уравнивания
своего потенциала с потенциалом среды. При сопоставлении обеих
характеристик возможны четыре варианта систем: 1) жесткая открытая; 2)
жесткая замкнутая; 3) корпускулярная открытая; 4) корпускулярная замкнутая.
Деление это условно, так как любая действующая система совмещает черты
обоих типов, но, поскольку она находится ближе к тому или другому
поскольку, такое деление практически оправдано, ибо позволяет
классифицировать системы по степени соподчиненности элементов.
При изучении истории, как государственной, так и этнической, мы
встречаем любые градации систем описанных типов, за исключением крайних,
т.е. только жестких или только дискретных, ибо те и другие нежизнеспособны.
Жесткие системы не могут при поломках самовосстанавливаться, а дискретные
лишены способности к сопротивлению ударам извне. Поэтому на практике мы
встречаем системы с разной степенью жесткости, причем она тем больше, чем
больше в нее привнесено трудом человека, и тем меньше, чем создание системы
инициировано процессами природы, постоянно преображающей составляющие ее
элементы. В пределе это – противопоставление техносферы и биосферы.
Но где граница биосферы и технооферы, если сам человеческий организм -
часть природы? Очевидно, рубеж социо(техно) сферы и биосферы проходит не
только за пределами человеческих тел, но и внутри их. Однако от этого
различие не пропадает. Наоборот, мы здесь нащупали реальный момент
взаимодействия социального с биологическим. Это самостоятельное явление
природы, всем хорошо известное - этнос.
В идеале этнос – система корпускулярная, но для того чтобы не быть
уничтоженными соседями, люди, его составляющие, устанавливают выработанные
или заимствованные институты, являющиеся по отношению к этносу
вспомогательными жесткими системами. Таковы, например, власть старших в
роде, предводительство на охоте или на войне, обязательства по отношению к
семье и, наконец, образование государства. Таким образом, жесткие системы –
это социально-политические образования: государства, племенные союзы,
кланы, дружины и т.п. Совпадение систем обоих типов, т.е. этноса и
государства или племенного союза, необязательно, хотя и кажется
естественным. Вспомним великие империи древности, объединявшие
разнообразные этносы или средневековую феодальную раздробленность этносов.
