всей своей долгой жизни, развивалось и укреплялось собственное учение
Лосева о целостности любой вещи и даже любой эпохи, которую он готов был
рассмотреть «как живой, единый организм, как живое тело истории».
Эта целостность не исключала изучение отдельных фактов и явлений, она
предполагала их, выявляя сначала нечто индивидуальное, частное, что в
дальнейшем установит характерную для них органическую общность, как раз и
создающую «живое тело истории». Еще в книге 1930 г. А. Ф. Лосев стремился
установить именно тип античной культуры, отмечая, что «типология же и
конкретная, выразительная физиогномическая морфология — очередная задача и
всей современной философии и всей науки». Он готов был, «если позволят
обстоятельства», опубликовать «ряд типологических работ». Такие
обстоятельства надо было ждать десятки лет. Общее, целое, целостное
культуры тысячелетней античности и вместе с тем индивидуальное, особенное,
специфическое сумел продемонстрировать философ в своей монументальной
«Истории античной эстетики».
Небезынтересно отметить, что целостность ничуть не противоречит, по Лосеву,
индивидуальности, которую, как он не раз повторял, «ничем нельзя объяснить,
только из самой себя». «Даже Демокрит, — писал он, — впервые пожелавший
изобразить индивидуальности, представил их как неделимые атомы». Но ведь
греческое слово атоuоv и латинское individuum одинаково, буквально
означают «неделимое», а значит, и целое, целостное, не разделенное
механически на части. Значит, Демокрит тоже понимал атомы в качестве неких
мельчайших организмов.
Однако умно сконструированная целостность каждой вещи и всего мира вовсе
не исключала воздействия стихий и неожиданных драматических коллизий.
Недаром неоплатоники (особенно Плотин) представляли мир театральными
подмостками, на которых разыгрывалась космическая драма, возглавляемая
верховным хорегом-Демиургом.
Драма жизни, как мы знаем, не миновала и Лосева, почитателя «светоносного
Ума», «апологета разума», который, полагая, что мир «чреват смыслом», и в
самой «бешеной бессмыслице» стремился «увидеть смысл». Философ Лосев отнюдь
не случайно назвал жизнь сумасбродством, хотя видел даже в нем некий метод
и определил «жизнь философа — между сумасбродством и методом».
Нет, не зря А. Ф. признавался в конце своего пути:
«Жизнь навсегда осталась для меня драматургически-трагической проблемой».
Теперь, надеюсь, вряд ли можно будет судить об энциклопедической эрудиции
А. Ф. Лосева и редкостной для науки XX в. (основанной на сознательном
разъятии целого) универсальности русского мыслителя (философия и филология,
эстетика и мифология, богословие и теория символических форм, история
художественных стилей, философия музыки, математика, астрономия и др.), не
учитывая понятий «всеединства», «высшего синтеза» и «целостности» предмета,
понятого как организм. Мир для А. Ф. Лосева немыслим вне единораздельной
целостности бытия. Сущность этой целостности можно изучить во всех внешних
проявлениях ее частей, несущих на себе печать целого, так сказать энергию
сущности, в формах словесных, математических, астрономических,
символических, мифологических, музыкальных, временных и мн. др. Широта
исследовательского диапазона Лосева и есть, таким образом, не что иное, как
универсальное познание мира, созданного Единым Творцом, во всех
выразительных смыслах и формах.
«Всеединство», «целостность», «высший синтез» привели Лосева к отрицанию
противопоставления идеализма и материализма и вообще к употреблению этих
«заношенных терминов» с «неясным содержанием». Он решительно демонстрирует
единство идеи и материи, духа и материи, бытия и сознания во введении к
консерваторскому курсу по «Истории эстетических учений».
Он признает также диалектическую связь и единство между идеей и материей,
но никак не главенство одной из них, как это характерно для марксизма.
Диалектик не может ставить преграду между сущностью и явлением, как нет
преграды между бытием и сознанием, идеей и материей. Идея одухотворяет
материю, а материя овеществляет дух, придает ему плоть.
А. Ф- Лосев писал: «Тело осуществляет, реализует, впервые делает
существующим внутренний дух, впервые выражает его бытийственно. Сознание
только тогда есть сознание, когда оно действительно есть, т. е. когда оно
определяется бытием. Это диалектическое саморазвитие единого живого
телесного духа и есть последняя известная мне реальность».
Здесь у Лосева нет ни абстрактной идеи, ни абстрактной материи. Наоборот,
саморазвивающаяся идея обладает не только духом, но и материей, или телом,
т. е., собственно говоря, включает в себя производственные отношения. Вот
почему в экономике идея должна проявлять себя выразительно-сущей. Поэтому
«дух, который не создает своей специфической экономики, есть или не
родившийся, или умирающий дух».
Как видим, А. Ф. Лосев создает свою теорию единства, или синтеза идеи и
материи, подлинно диалектическим методом, присущим всем его построениям. «В
философии я — логик и диалектик», — писал Лосев (письмо В. М- Лосевой из
лагеря в лагерь от 11.03.32 г.), ибо в диалектике бьется «ритм самой
действительности», диалектика — «глаза, которыми философия может видеть
жизнь».
Чистая диалектика, писал А. Ф., относится к сфере «реалистической
философии», понятой глубоко исторически, почему «все, что было, есть и
будет, все, что вообще может быть, конкретным становится только в истории».
Свои тезисы А. Ф. подтвердил и в книгах 20-х годов, и особенно в поздней
«Истории античной эстетики». В ней историко-диалектический метод А. Ф.
Лосев применил к явлениям тысячелетней культуры, опираясь на точную науку,
изучая детально, всесторонне, можно сказать, филигранно свой предмет и
вполне естественно для него прибегая к художественной выразительности.
В книгах 20-х — начала 30-х годов, которые представлены в нашем томе, А.
Ф. Лосев строит свою оригинальную философскую систему, выдвигая такие
кардинальные категории (логические и вместе с тем жизненные), как,
например, одно, единое, сущность, эйдос, миф, символ, личность, имя, самое
само, число и мн. др. и находит их истоки в античности. Поэтому всякий, кто
хотел бы внимательно ознакомиться с целостной картиной лосевского видения
мира с позиций философа XX в., должен обратиться не только к т. н.
«восьмикнижию» первой четверти века, но и к его позднему «восьмикнижию»
«Истории античной эстетики», тем самым соединив начала и концы в творчестве
последнего представителя русской фило-софско-религиозной мысли. Сам А. Ф.
Лосев однажды признался в письме к В. М. Лосевой (из лагеря в лагерь
22.01.32 г.): «Имя, число, миф — стихия нашей с тобой жизни».
Лосев как религиозный философ раскрывается наиболее полно в своей
философии имени («Философия имени» написана в 1923 г.), в которой он
опирается на учение о сущности Божества и энергиях, носителях Его сущности
(доктрина христианского энергетизма, сформулированная в XIV в. св.
Григорием Паламой). Сущность Божества, как и положено в духе апофатизма,
непознаваема, но сообщима через свои энергии. Эта доктрина нашла свое
выражение в православном религиозно-философском движении имяславия, идеи
которого глубоко понимали и развивали в 10-х — начале 20-х годов о. П.
Флоренский, о. С. Булгаков, В. Ф. Эрн, профессор-богослов Д. М. Муретов,
религиозный деятель и публицист М. А. Новоселов, известные математики Д. Ф.
Егоров, Н. М. Соловьев и мн. др. А. Ф. Лосеву принадлежит серия докладов о
почитании Имени Божьего в плане историческом (богословские споры IV в, и
современное состояние вопроса) и философско-аналитическом. Он пишет также
статью «Ономатодоксия» (греческое название имяславия), предназначавшуюся
для печати в Германии.
Любое имя, а не только Имя Божие тоже понимается Лосевым не формально,
как набор звуков, но онтологически, т.е. бытийственно. Однако открыто
признаться в своих ареопа-гитских, паламитских и имяславских истоках ученый
не мог, ссылаясь только на некие старые системы, давно забытые. Можно с
полной уверенностью сказать, что идеи «философии имени» и сейчас
современны, имея много общего с его поздними лингвистическими работами
50—80-х годов. В «Философии имени» А. Ф. Лосев философско-диалектически
обосновал слово и имя как орудие живого социального общения, далекое от
чисто психологических и физиологических процессов. В «Истории русской
философии» Н. О. Лосский особенно оценил идеи Лосева в «Философии имени».
Лосский писал:
«Если бы нашлись лингвисты, способные понять его философию языка... они
могли бы натолкнуться на совершенно новые проблемы и дать новые
плодотворные объяснения многих явлений жизни языка». Н. О. Лосский
подчеркнул наличие «целой философской системы» в «Философии имени» и
открытие Лосевым «существенной черты мирового бытия», которое не замечают
«материалисты, позитивисты и другие представители упрощенных
миропонимании».
Слово у А. Ф. Лосева всегда выражает сущность вещи, неотделимую от этой
последней. Назвать вещь, дать ей имя, выделить ее из потока смутных
явлений, преодолеть хаотическую текучесть жизни — значит сделать мир
осмысленным. Поэтому весь мир, вселенная есть не что иное, как имена и
слова разных степеней напряженности. Поэтому «имя есть жизнь». Без слова и
имени человек «антисоциален, необщителен, не соборен, не индивидуален»,
«Именем и словами создан и держится мир. Именем и словами живут народы,
сдвигаются с места миллионы людей, подвигаются к жертве и к победе глухие
народные массы. Имя победило мир».
В. В. Зеньковский в «Истории русской философии» (Париж, 1950 г.),
опираясь на «Философию имени», поражался «мощи дарования» Лосева, «тонкости
анализа», его «силе интуитивного созерцания». Он подчеркивал в философии
Лосева «живую интуицию всеединства», символизм, близость к «христианской
рецепции платонизма», «учение о Боге», которое нигде не подменяется учением
о идеальном космосе, которое «решительно отделено от отождествления» этого
космоса с Абсолютом (вопреки концепции софиологов с их космосом как живым
цельм).
Лосев — творец философии мифа, тесным образом связанной с его учением об
имени. Ведь «миф» по-гречески есть «слово максимально обобщающее». Автор
понимает миф не как выдумку и фантазию, не как перенос метафорической
поэзии, аллегорию или условность сказочного вымысла, а как «жизненно
ощущаемую и творимую вещественную реальность и телесность». Миф — это
«энергийное самоутверждение личности», «образ личности», «лик личности»,
это есть «в словах данная личностная история». В мире, где царствует миф,
живая личность и живое слово как выраженное сознание личности, все полно
чудес, вопринимаемых как реальный факт, тогда миф есть не что иное, как
«развернутое магическое имя», обладающее также магической силой.
Миф как жизненная реальность специфичен не только для глубокой древности.
В современном мире очень часто происходит мифологизация, по сути дела,
