сближается с И. В. Киреевским и А.С. Хомяковым и становится одним из
ведущих теоретиков славянофильства. Культурная деятельность К. Аксакова
была многоплановой: талантливый поэт, публицист и литературный критик,
историк, филолог.
Основной вклад К. Аксакова в славянофильское учение—это его общественно-
политическая теория и система эстетических взглядов. Свои политические
воззрения он уже достаточно определенно формулирует в статье “Голос из
Москвы” (1848), написанной под впечатлением потрясших Западную Европу
революционных событий. Через всю статью Аксакова проходит
противопоставление “безобразной бури Европейского Запада” “красоте тишины
Европейского Востока”. Безоговорочно осуждая революцию и доказывая ее
“совершенную чуждость России”, славянофил усматривает в европейских “бурях”
следствие сложившейся на Западе традиции “обоготворения правительства”,
концентрации общественных интересов и внимания преимущественно в области
политики и власти. Православная же Россия, доказывал К. Аксаков, никогда не
обоготворяла правительство, “никогда не верила в его совершенства и
совершенства от него не требовала” и даже “смотрела на него, как на дело
второстепенное”. Политические и государственные отношения, по Аксакову,
имеют для русского народа вообще. “второстепенное” значение, так как в силу
исторической традиции и особенностей национального характера подлинные
интересы народа лежат всецело в сфере духовно-религиозной.
С его точки зрения, “негосударственности” русского народа может
гармонично соответствовать только одна форма власти— православная
самодержавная монархия. Позднее, в своей адресованной Александру II записке
“О внутреннем состоянии России” (1855), К. Аксаков утверждал: “Только при
неограниченной власти монархической народ может отделить от себя
государство и избавить себя от всякого участия в правительстве, от всякого
политического значения, предоставив себе жизнь нравственно-общественную и
стремление к духовной свободе”. Апология монархии сопровождалась резко
негативными оценками славянофилом иных форм государственного устройства:
конституция—“осуществленная ложь и лицемерие”, республика—“самая вредная
правительственная форма”.
В дальнейшем К. Аксаков стремился развить и обосновать свое понимание
специфики русской истории: занялся исследованием литературно-исторических
памятников, национального фольклора для подтверждения собственной гипотезы
об отсутствии у древних славян родового строя и решающей роли в их жизни
семейно-общинных отношений. Он писал о преимущественно мирном характере
становления российской государственности, критиковал петровскую реформу как
прервавшую органическое развитие русского общества, нарушившую сложившуюся
веками “традицию” российских взаимоотношений “земли” (народ) и “власти”
(государство). Символом органических, не искаженных внешним влиянием,
утраченных в послепетровской России отношений между “землей” и государством
для К. Аксакова служат “Земские соборы”: “...царь созывает Земский собор...
Земля получила... смысл совета, мнения... смысл... не имеющий ни тени
принудительной силы, но силу убеждения, духовную, свободную”.
Ставшая важным элементом славянофильской идеологии концепция “земли” и
государства активно использовалась славянофилами в критике Запада и
западного влияния, с ее помощью обосновывалась идея особого исторического
пути русского народа, предпочитающего “путь внутренней правды” (христианско-
нравственное устройство жизни в рамках крестьянской общины) “внешней
правде” (политическо-правовая организация общества западного типа). Однако
если общий взгляд К. Аксакова на взаимоотношения “земли” и “власти”
разделялся всеми членами славянофильского кружка, то этого нельзя сказать о
некоторых “крайних” выводах из него и, в частности, об идее
“негосударственности” русского народа. Подобная установка не только
упрощала картину реальной русской истории, но и лишала исторической
перспективы путь социальных реформ, к осуществлению которых стремились
представители славянофильства; Отношение ведущих славянофилов к аксаковской
концепции было достаточно критическим (“Аксаков невозможен в приложении
практическом”,—писал, например, Ю. Ф. Самарину А. С. Хомяков).
Безапелляционно отвергая любые формы преобразований западного типа в
России в прошлом, настоящем и будущем, К. Аксаков в то же время был
активным сторонником отмены крепостного права, разделял надежды
славянофилов на возможность социально-политических реформ в стране,
стремясь вывести необходимость последних из общих постулатов своей
социологической теории. Так, из концепции “негосударственности” он вывел
идею неотъемлемых, суверенных народных прав (свободы слова, мнения,
печати), которые им были объявлены неполитическими и соответственно не
подлежащими юрисдикции государства: “Государству—неограниченное право
действия и закона, земле— полное право мнения и слова”.
В идеальном “гражданском устройстве” будущей России, мечтал К. Аксаков,
формой сотрудничества “государства” и “земли” (“земля”, народ—в его
теории—это, в первую очередь, крестьянство) станут Земские соборы, на
которых должны быть представлены все сословия. В России современной,
начиная с Петра I, существует “иго государства над землею”, писал К.
Аксаков в записке “О внутреннем состоянии России”, для которого характерен
“внутренний разлад, прикрываемый бессовестной ложью”, “внутренние язвы”:
крепостное право, раскол, взяточничество чиновников. “Настала строгая
минута для России,—предупреждал К. Аксаков,— России нужна правда...”. По
его мнению “свобода слова необходима без отлагательства”, в дальнейшем
правительству необходимо созвать Земский собор.
Как и все славянофилы, К. Аксаков придерживался монархических взглядов,
решительно выступал против конституционалистских идей, отвергая любые
возможности ограничений, налагаемых на верховную власть. Но всегда
чрезвычайно склонный к критике формальных юридических отношений в обществе
и противопоставлению юридических “гарантий” (“гарантия есть зло”)
“внутренней силе” добра, социально-нравственным связям, К. Аксаков все же
полностью не исключал необходимость столь несовершенных, по его мнению,
правовых форм взаимоотношений между властью и народом: “Если народ обещал
присягою не посягать на государство, то и государство могло бы также
обещать присягою не посягать на народ...”.
В период споров о будущей крестьянской реформе К. Аксаков решительно
критиковал проекты, предполагавшие безземельное освобождение крестьян. Он
писал: “Пока вопрос о собственности не решился, помещик мог считать землю
своей... Но как скоро подымится решительный вопрос: “Чья земля?”—Крестьянин
скажет: “Моя”,—и будет прав, по крайней мере, более, чем помещик”.
Демократические тенденции не были случайным элементом в мировоззрении К.
Аксакова, глубоко антиэлитарном, враждебном любым формам аристократизма,
сословной кастовости, мировоззрении, основанном на вере в “общинное начало”
и его конкретно-. исторический образец—русскую крестьянскую общину.
Эстетические взгляды К. Аксакова формируются уже в 1830-х гг.
преимущественно в русле идей философского романтизма, в первую очередь,
философии искусства Шеллинга. Рассматривая “идею” как “внутреннее значение,
внутреннюю жизнь предмета”, молодой Аксаков видел цель художественного
творчества в выражении средствами искусства скрытой “идеи” вещи.
Произведение искусства, таким образом, оказывалось высшей ступенью познания
“внутренней жизни” предмета, художественный образ— целостным отражением
действительности (концепция цельности художественного восприятия Шеллинга).
Используя идею “цельного естественного искусства” для обоснования развития
самобытной национальной художественной культуры, ранний Аксаков резко
критиковал французских романтиков (В. Гюго) за искусственность и
подражательность, неспособность выразить в своих произведениях “дух
народа”. Противопоставляя французскому романтизму, поглощенному “внешней
отделкой формы”, сочинения Шиллера (К. Аксаков не только сам был поэтом, но
и переводил произведения Гете, Шиллера, Гердера и др.), славянофил ив
творчестве немецкого художника не обнаруживал устраивающей его гармонии
формы и содержания. У Шиллера, по его мнению, “преобладает мысль”,
“пламенное стремление” в ущерб “соразмерной форме”.
В 1840—1850 гг. К. Аксаков, постепенно отходя от канонов немецкой
философской эстетики, так же как и другие славянофилы, прилагал немало
усилий для философского осмысления развития современной русской литературы.
Славянофильская эстетика (в ее развитии особая роль принадлежала наряду с
К. С. Аксаковым А. С. Хомякову), отрицая как концепцию “чистого исскусства”
(искусства для искусства), так и “натурализм” в литературе (натуральную
школу), признавала “народность” основным критерием оценки художественного
творчества, необходимым условием ценности произведения. В искусстве,
доказывал К. Аксаков, “элемент народный есть часть самой задачи”, слово как
материал поэзии “носит на себе выражение времени, места и... всего более —
народа”, и поэтому является не только средством, но и “частью самого...
творческого создания”.
Предметом литературы на обязательно “должно быть только народное”, но
всякая литература “должна быть выражением жизни народной в письме и слове”.
Она не должна .быть “литературой публики”, литературой “правительственной,
правительством созданной и его воспевающей”, “виновничьей всех четырнадцати
рангов”, “отвлеченной”, т. е. далекой от основных проблем и противоречий
современной жизни. К. Аксаков резко критически (и далеко не всегда
справедливо) оценивал состояние и достижения современной ему русской
литературы. В статье “Взгляд на русскую литературу с Петра Первого”
(оставшейся неопубликованной) он писал: “Литература о Петра может иметь для
нас интерес только как борьба личного таланта с отвлеченностью и ложью
сферы, с отвлеченностью и ложью положения и подлостью. Ни один талант не
ушел от этой лжи положения; всякий носит на себе следы ее, иногда только
сквозь нее пробиваясь”.
Молодой К. Аксаков мечтал, что в соответствии с классической-
гегелевской триадой (отрицание отрицания) современная литература, пришедшая
на смену подлинно народному искусству, фольклору, сыграет необходимую
