национальным творением». Форма каждого языка является неповторимо
индивидуальным образованием, хотя в своих существенных чертах она и схожа
для всех языков. Она -«духовная настроенность говорящих на одном языке»,
«индивидуальный порыв, посредством которого тот или иной народ воплощает в
языке свои мысли и чувства» (Гумбольдт 1984,70).
Возможно дать определение формы языка, и оно приводится Гумбольдтом
(см. выше), но нельзя дать определение формы отдельного конкретного языка,
его внутренней формы, так как «определение формы языка представляется
научной абстракцией». Сознательно прибегая к довольно элементарной
формулировке, можно сказать, что внутренняя форма языка обуславливает то,
что его деятельность протекает так, а не иначе, использует такие средства,
а не иные. «Характерная форма языка отражается в его мельчайших элементах,
и вместе с тем каждый из этих элементов тем или иным и не всегда ясным
образом определяется языком» (Гумбольдт 1984, 71). При этом Гумбольдт
прибегает к метафорическому сопоставлению: конкретные языки «можно сравнить
с человеческими физиономиями: сравнивая их между собой, живо чувствуешь их
различия и сходства, но никакие измерения и описания каждой черты в
отдельности и в их связи не дают возможность сформулировать их своеобразие
в едином понятии» (Гумбольдт 1984, 72).
Гумбольдт различает «внутреннюю форму языка» как глубинный принцип его
порождения, определяющий собой все своеобразие языковой организации, и
«внешнюю форму языка» (звуковую, грамматическую и т.д.), в которой
проявляется и воплощается внутренняя форма.
«Форме противостоит, конечно, материя», и на основе своих суждений
Гумбольдт приходит к заключению: «В абсолютном смысле в языке не может быть
материи без формы». Деятельность языка всегда протекает в определенной
форме, и если ее отнять, останется неорганизованная, хаотичная груда
материи, поэтому «понятие языка существует и исчезает вместе м понятием
формы, ибо язык есть форма и ничего кроме формы» (Гумбольдт 1984, 72). Ведь
даже то, что в языке «в одном отношении считается материей, в другом
отношении оказывается формой». Заимствуя чужие слова, язык может трактовать
их как материю, но материей они будут лишь по отношению к данному
(заимствующему) языку, а не сами по себе.
Гумбольдт не раз подчеркивает важность понятия формы как основы для
описания языков. Ведь «по разрозненным элементам нельзя познать то, что
есть высшего и тончайшего в языке. ... Расчленение языка на слова и правила
- это лишь мертвый продукт научного анализа» (Гумбольдт 1984, 70). Понятие
формы, как считает Гумбольдт, открывает исследователю путь к постижению
тайн языка, к выяснению его сущности. Пренебрегая этим путем, он непременно
проглядит множество моментов, и они останутся неизученными. Без объяснения
останется масса фактов, и, наконец, «отдельные факты будут представляться
изолированными там, где в действительности их соединяет живая связь
(Гумбольдт 1984, 71). Частности должны включаться в понятие формы языков не
в виде изолированных фактов, а «лишь постольку, поскольку в них вскрывается
единый способ образования языка» (Гумбольдт 1984,7).
Как же можно постичь эту самую форму языков, каким путем пойти в ее
изучение? - Её можно постичь и уловить только в связной речи, изучая язык
как всю совокупность актов речевой деятельности. Ведь форма языка - это
синтез отдельных элементов в «их духовном единстве».
2.5. Соотношение понятий «национальный дух» и «язык»
В своих лингвистических исследованиях Гумбольдт затронул важные
проблемы социально-философского характера, связанные с выявлением понятий
«народ» и «язык». Гумбольдт считает «нацию» (для него это почти то же
самое, что и «народ») такой формой «индивидуализации человеческого духа»,
которая имеет «языковой» статус. Считая нацию духовной формой человечества,
имеющей языковую определенность» (Гумбольдт 1984, 9), специфику этой формы
он усматривает главным образом в языке, хотя при этом подчеркивает, что в
формировании нации, помимо языка, участвуют и другие факторы: «если нами
нации назывались духовной формой человечества, то этим совершенно не
отрицались их реальность и их земное бытие; такое выражение мы выбирали
только потому, что здесь вопрос касался рассмотрения их (наций)
интеллектуального аспекта (Гумбольдт 1984, 10).
Так как деление человечества на языки совпадает с делением его на
народы, то отсюда должно следовать, что между языком и народом, или,
точнее, духом народа, существует необходимая корреляция. «Язык и духовная
сила народа развиваются не отдельно друг от друга и последовательно один за
другой , а составляют исключительно и нераздельно одно и то же действие
интеллектуальной способности». «Хотя мы и разграничиваем интеллектуальную
деятельность и язык, в действительности такого разделения не существует»
(Гумбольдт 1984, 68).
Каков же смысл употребления понятия «дух народа» в работах В.
Гумбольдта?
следует помнить, что он обсуждает этот вопрос с связи с выявлением
условий и причин различия языков. Считая недостаточным один лишь звуковой
фактор для объяснения различия и специфики языков, он ищет более «высокий
принцип», который по его мнению, объяснит и подтвердит различие конкретных
языков («В практических целях очень важно не останавливаться на низшей
ступени объяснения языковых различий, а подниматься до высшей и
конечной...» (Гумбольдт 1984, 68). Различие языков эмпирически связано с
различием народов; нельзя ли это различие, то есть специфику языков,
объяснить исходя из «духа народа» как из более высокого принципа»?
В.Гумбольдт ввел понятие «дух народа» в сравнительное языкознание как
понятие необходимое, однако, его трудно постичь в чистом виде: без
языкового выражения «дух народа» - неясная величина, знание о которой
следует извлечь опять-таки из самого языка, язык же толкуется не только как
средство для постижения «духа народа», но и как фактор его создания.
Тут как бы замкнулся заколдованный круг: дух народа как «высший
принцип», обусловливая различие и специфику языков, со своей стороны сам
нуждается в объяснении через язык. Гумбольдт разъясняет такое рассуждение:
«Не будет заколдованного круга, если языки считать продуктом силы народного
духа и в то же время пытаться познать дух народа посредством построения
самих языков: поскольку каждая специфическая духовная сила развивается
посредством языка и только с опорой на него, то она не может иметь иной
конструкции, кроме как языковой» (Гумбольдт 1984, 11).
В понимании Гумбольдта, правильность и богатство развития языка прямо
пропорционально связаны с соразмерностью воздействия на язык силы
национального духа (по Гумбольдту, язык преобразуется с каждой новой
ступенью духа). «Всеми своими корнями и тончайшими их фибрами он (язык)
сплетен с силой национального духа, и чем соразмернее действует на язык
сила национального духа, тем правильнее и богаче развитие языка (Цит. по
кн.: Постовалова 1982: 52). Что может в языке зависеть от действия духа? -
прежде всего от народного духа зависит сам принцип образования языка.
Влияние духа расширяется также на структуру языка и образование форм.
Языки, соответственно, также обладают силой, воздействующей на дух. И
это воздействие носит всесторонний и гармоничный характер. По образному
выражению Гумбольдта, языки - это колеи, по которым деятельность духа
совершает свое течение, или, при другом сравнении, - русло, по которому дух
катит волны своей жизни.
В 1801 году в своих фрагментах монографии о басках Гумбольдт выдвинул
тезис о том, что разные языки - это не различные обозначения одного и того
же предмета, а «различные видения» его. Тезис о «языковом мировидении», с
чисто эмпирической точки зрения содержит мысль о том, что различие языков
не сводится к одному лишь звуковому фактору. Язык не есть ряд готовых
этикеток к заранее данным предметам, не их простое озвончение, а
промежуточная реальность, сообщающая не о том, как называются предметы, а,
скорее, о том, как они нам даны.
Языком охватываются преимущественно объекты, входящие в круг
потребностей и интересов человека, и отображаются не столько чисто
субстанциональные свойства внеязыкового мира, а, скорее, отношение человека
к нему.
Эти отношения в различных языках преломляются по-разному, через
свойственное каждому языку семантическое членение. Соответственно, можно
предположить, что в наших высказываниях о вещах и явлениях мы до некоторой
степени следуем и тем ориентирам, которые предначертаны семантикой
естественного языка. Следовательно, звучание соединяется не с предметом
непосредственно, а через семантически переработанные единицы, которые уже в
качестве содержательных образований могут стать основой самого акта
обозначения и речевой коммуникации.
Положения Гумбольдта о том, что язык определяет отношение человека к
объективной действительности и его поведение, легли впоследствии в основу
теории Э. Сепира – Б. Уорфа, согласно которой язык упорядочивает поток
впечатлений действительности, и в основу неогумбольдтианской
лингвистической теории Л. Вейсгебера, согласно которой язык превращает
окружающий мир в идеи, «вербализует» мир.
2.6. Сравнительное языковедение
Главной лингвистической дисциплиной, по Гумбольдту, является
сравнительное языковедение. То общее, на чем оно строится, - это
общечеловеческая языковая способность превращения мира в мысли. Хотя общее
свойство языковой способности охватывает все человечество, однако, эта
способность не реализована в одном общечеловеческом языке, а осуществляется
в великом многообразии языков.
Каждую человеческую индивидуальность, даже независимо от языка, можно
считать особой позицией в видении мира, поэтому ко всякому объективному
восприятию неизбежно примешивается субъективное. «И поскольку на язык
одного и того же народа воздействует субъективность одного рода, ясно, что
в каждом языке заложено самобытное миросозерцание» (Гумбольдт 1984, 80).
Каждый язык содержит всю структуру понятий и весь способ представлений
определенной части человечества. Отсюда и конечная цель языкознания, по
Гумбольдту, - Это «тщательно исследование разных путей, какими бесчисленные
народы решают всечеловеческую задачу постижения мира путем языка».
